Цветок в пустыне

Динни чуть не задохнулась, когда Стэк открыл ей дверь. "Завтрак будет через пять минут, мисс". Чёрные глаза Стэка, слегка выкаченные, но тем не менее вдумчивые, крупный нос и благожелательно искривлённые губы придавали ему такой вид, словно он выслушивал исповедь девушки, хотя исповедоваться ей пока что было не в чём. Он распахнул дверь в гостиную, закрыл её за Динни, и она очутилась в объятиях Уилфрида. Этот долгий и радостный миг, равного которому она никогда не испытывала, разом рассеял все мрачные предчувствия. Он был таким долгим, что ей стало немножко не по себе: а вдруг Уилфрид не успеет вовремя разомкнуть руки? Она нежно шепнула:

– Милый, если верить Стэку, завтрак был готов ещё минуту назад.

– Стэк не лишён такта.

Удар, неожиданный, как гром среди ясного неба, обрушился на девушку лишь после завтрака, когда они остались одни.

– Всё раскрылось, Динни.

Что? Что раскрылось? Неужели? Девушка подавила порыв отчаяния.

– Каким образом?

– Эту историю привёз сюда человек по имени Телфорд Юл. О ней ходят слухи у разных племён. Сейчас она, видимо, уже обсуждается на базарах, завтра будет обсуждаться в лондонских клубах, а ещё через несколько недель меня начнут сторониться. Тут уже ничем не поможешь.

Динни молча поднялась, прижала голову Уилфрида к своему плечу, затем села рядом с ним на диван.

– Боюсь, ты не до конца отдаёшь себе отчёт… – мягко начал он.

– В том, что это меняет дело? Да, не отдаю. Это могло его изменить, когда ты сам рассказал мне обо всём. Но не изменило. Теперь и подавно не изменит.

– Я не имею права жениться на тебе!

– Оставь книжное геройство, Уилфрид! Зачем связывать себя мыслью о несчастье, которое ещё не произошло?

– Ложный героизм вовсе не в моём характере, но, мне кажется, ты всё-таки не отдаёшь себе отчёт…

– Отдаю, отдаю. Выпрямись и опять ходи в полный рост, а до тех, кто тебя не поймёт, нам нет дела.

– Значит, тебе нет дела до твоих близких?

– Нет, есть.

– Но не предполагаешь же ты, что они поймут?

– Я заставлю их понять.

– Бедная моя девочка! Его спокойная нежность показалась Динни зловещим предзнаменованием. Уилфрид продолжал:

– Я не знаком с твоими, но если они действительно такие, как ты их описала, то не обольщайся, – они не порвут с наследственными убеждениями, не поднимутся над ними. Просто не смогут.

– Они любят меня.

– Тем нестерпимей будет им думать, что ты связана со мной.

Динни чуть-чуть отстранилась и подпёрла подбородок руками. Затем, не глядя на Дезерта, спросила:

– Ты хочешь отделаться от меня, Уилфрид?

– Динни!

– Нет, отвечай! Он притянул её к себе. Наконец она сказала:

– Я верю тебе. Но раз ты не хочешь расстаться со мной, предоставь все мне. В любом случае незачем ускорять развязку. В Лондоне ещё ничего не знают. Подождём, пока узнают. Я понимаю, что до этого ты на мне не женишься. Значит, я должна ждать. Потом увидим, что делать. Но ты и тогда не смей разыгрывать из себя героя, – это обошлось бы мне слишком, слишком дорого…

Динни обняла Уилфрида, и он не успел возразить.

Прижавшись щекой к его щеке, она тихо спросила:

– Хочешь, я стану совсем твоей до свадьбы? Если да, возьми меня.

– Динни!

– Находишь меня чересчур смелой?

– Нет. Просто подождём. Я слишком сильно благоговею перед тобой.

Девушка вздохнула.

– Может быть, так оно и лучше.

Затем спросила:

– Значит, ты согласия, чтобы я сама рассказала моим?

– Я согласен на всё, что ты сочтёшь нужным.

– И не будешь возражать, если я захочу, чтобы ты встретился с кемнибудь из них?

Уилфрид кивнул в знак согласия.

– Я не прошу тебя приехать в Кондафорд… пока. Итак, всё решено. Теперь рассказывай подробно, как ты об этом узнал.

Когда он закончил, Динни вдумчиво промолвила:

– Майкл и дядя Лоренс. Это облегчает задачу. А теперь я пойду, милый. Так лучше, – Стэк дома. Кроме того, я хочу подумать, а вблизи тебя я на это не способна.

– Ангел! Она стиснула ему голову руками:

– Перестань воспринимать все трагически. Я тоже не буду. Поедем в четверг за город? Чудесно! У Фоша в полдень. И запомни, я не ангел, а твоя любимая.

Когда Динни спускалась по лестнице, у неё кружилась голова. Теперь, оставшись одна, девушка до ужаса ясно понимала, какое испытание предстоит им обоим. Неожиданно Динни свернула на Оксфорд-стрит. "Зайду поговорю с дядей Эдриеном", – решила она.

Эдриен сидел у себя в музее и предавался спокойным раздумьям о недавно выдвинутой гипотезе, согласно которой колыбелью Homo sapiens объявлялась пустыня Гоби. Идея была запатентована, выброшена на рынок и, по всей видимости, должна была войти в моду. Он размышлял о неустойчивости антропологических концепций, когда ему доложили о приходе племянницы.

– А, Динни! Я все утро проблуждал в пустыне Гоби и уже подумывал насчёт чашки горячего чая. Что ты на это скажешь?

– От китайского чая у меня бывает икота, дядя.

– Мы не гонимся за так называемой роскошью. Моя дуэнья готовит мне добрый старый дуврский чай крупной резки. Кроме того, будут домашние булочки с изюмом.

– Великолепно! Я пришла сообщить вам, что отдала своё юное сердце.

Эдриен вытаращил глаза.

– История действительно жуткая. Поэтому я, с вашего позволения, сниму шляпу.

– Снимай, что хочешь, дорогая, – разрешил Эдриен. – Но прежде всего выпьем чаю. Вот и он.

Пока она пила чай, Эдриен смотрел на неё со спокойной улыбкой, терявшейся где-то между усами и козлиной бородкой. После трагической истории с Ферзом Динни в ещё большей степени, чем раньше, олицетворяла для него идеал племянницы. К тому же он заметил, что она в самом деле встревожена.

Затем Динни уселась в единственное кресло, откинула голову назад, вытянула ноги, сложила вместе кончики пальцев и показалась Эдриену такой воздушной, что он не удивился бы, если бы она улетела. Он с удовольствием остановил свой взгляд на шапке её каштановых волос. Но по мере того, как девушка излагала ему свою историю, длинное лицо её дяди вытягивалось все больше. Наконец она умолкла, но тут же попросила:

– Пожалуйста, дядя, не смотрите на меня так.

– А я смотрел?

– Да.

– Это не удивительно, Динни.

– Я хочу знать, как вы «отреагируете» (сейчас любят так выражаться) на поступок Уилфрида.

– Я лично? Никак. Я с ним не знаком и от суждений воздержусь.

– Я познакомлю вас, если вы ничего не имеете против.

Эдриен кивнул, и Динни прибавила:

– Можете сказать мне самое худшее. Что подумают и предпримут все остальные, кто его не знает?

– А как ты сама отреагировала, Динни?

– Я его знала.

– Всего неделю.

– И десять лет.

– Только не уверяй меня, что беглый взгляд и несколько слов, сказанных на свадьбе…

– Горчичное зерно, милый дядя! Кроме того, я прочла его поэму и по ней угадала, что он пережил. Он – неверующий. То, что с ним произошло, показалось ему просто чудовищной шуткой.

– Да, да, я читал его стихи. Скептицизм и культ красоты. Такой тип людей расцветает в результате долгих усилий нации, когда индивидуальность окончательно обесценена и государство отняло у неё всё, что могло. Вот тут «я» и вылезает на первый план, посылая к чёрту И государство и моральные нормы. Я понимаю это, но… Ты ведь не бывала за границей, Динни?

– Нет, бывала. Правда, только в Италии, Париже и Пиренеях.

– Они в счёт не идут. Ты никогда не бывала там, где Англии необходимо сохранять определённый престиж. В таких странах все англичане отвечают за одного и один за всех.

– Вряд ли он думал об этом в тот момент, дядя.

Эдриен взглянул на племянницу и покачал головой.

– Да, да, не думал, – настаивала Динни. – И слава богу, что не думал, иначе я никогда не увидела бы его. Разве человек обязан жертвовать собой во имя ложных ценностей?

– Не в том суть, дорогая. На Востоке, где религия до сих пор – все, переход в другую веру приобретает огромное значение. Ничто не роняет англичанина в глазах жителей Востока больше, чем отречение под пистолетом. Вот как стоял перед ним вопрос: "Настолько ли мне важно, какое мнение сложится о моей стране и моем народе, чтобы я предпочёл скорее умереть, чем унизить их?"