Белая обезьяна

Джон вдруг обратился к сестре:

– Так вы только что приехали, мисс Уилмот?

– Да, мистер Форсайт.

– Откуда?

– Из Нэйзби. Это между Чарлстоном и Саванной.

– А, Чарлстон! Чарлстон мне понравился.

– Энн больше нравится Саванна, – сказал Фрэнсис Уилмот.

Энн кивнула. Она была, по-видимому, неразговорчива, но пока, в небольших дозах, ее голос звучал приятно.

– Скучновато у нас там, – сказал Фрэнсис. – Все больше негры. Энн никогда еще не видела живого англичанина.

Энн улыбнулась. Джон тоже улыбнулся. Разговор замер. Они подошли к еде, разложенной с таким расчетом, чтобы вызвать максимум мускульной и пищеварительной энергии. Миссис Пэлмер Харисон, дама лет сорока, с резкими чертами лица, сидела, вытянув вперед ноги; Гэрдон Минхо, английский романист, пристроил свои ноги более скромно; а дальше сидело множество девушек, все с хорошенькими и отнюдь не скромными ножками; немного в стороне мистер Пэлмер Харисон кривил маленький рот над пробкой большой бутылки. Джон и Уилмоты тоже сели. Пикник начался.

Джон скоро увидел, что все ждут, чтобы Гэрдон Минхо сказал что-нибудь, кроме «да», «да что вы!», "а", "вот именно! ". Этого не случилось. Знаменитый романист был сначала чуть не болезненно внимателен к тому, что говорили все остальные, а потом словно впал в прострацию. Патриотическое чувство Джона было уязвлено, ибо сам он держался, пожалуй, еще более молчаливо. Он видел, что между тремя девочками Блэр и их двумя подругами готовится заговор – на свободе отвести душу по поводу молчаливых англичан.

Бессловесная сестра Фрэнсиса Уилмота была ему большим утешением. Он чувствовал, что она не захочет, да и не вправе будет примкнуть к этому заговору. С горя он стал передавать закуски и был рад, когда период насыщения всухомятку пришел к концу. Пикник – как рождество в будущем и прошлом лучше, чем в настоящем. Затем корзины были вновь упакованы, и все направились к автомобилям. Обе машины покатили к другому кургану, как говорили – в двух милях от места привала. Фрэнсис Уилмот и две девочки Блэр решили, что поедут домой смотреть, как играют в поло. Джон спросил Энн, что она думает делать. Она пожелала увидеть второй курган.

Они сели на лошадей и молча поехали по лесной дороге. Наконец Джон сказал:

– Вы любите пикники?

– Определенно – нет.

– Я тоже. А ездить верхом?

– Обожаю больше всего на свете.

– Больше, чем танцы?

– Конечно. Ездить верхом и плавать.

– А! Я думал... – и он умолк.

– Что вы думали?

– Ну, я просто подумал, что вы, наверно, хорошо плаваете.

– Почему?

Джон сказал смутившись:

– По глазам.

– Что? Разве они у меня рыбьи?

Джон рассмеялся.

– Да нет же! Они, как у русалки.

– Еще не знаю, принять ли это за комплимент.

– Ну конечно.

– Я думала, русалки малопочтенные создания.

– Ну что вы, напротив! Только робкие.

– У вас их много в Англии?

– Нет. По правде сказать, я их раньше никогда не видел.

– Так откуда же вы знаете?

– Просто чувствую.

– Вы, наверно, получили классическое образование, В Англии ведь это, кажется, всем полагается?

– Далеко не всем.

– А как вам нравится Америка, мистер Форсайт?

– Очень нравится. Иногда нападает тоска по родине.

– Мне бы так хотелось попутешествовать.

– Никогда не пробовали? Она покачала головой.

– Сижу дома, хозяйничаю. Но старый дом, вероятно, придется продать хлопком больше не проживешь.

– Я развожу персики около Южных Сосен. Знаете, в Северной Каролине. Это сейчас выгодно.

– Вы живете там один?

– Нет, с матерью.

– Она англичанка?

– Да.

– А отец у вас есть?

– Четыре года как умер.

– Мы с Фрэнсисом уже десять лег сироты.

– Хорошо бы вы оба приехали как-нибудь к нам погостить; моя мать была бы так рада.

– Она похожа на вас?

Джон засмеялся.

– Нет. Она красавица.

Глаза серьезно посмотрели на него, губы чуть-чуть улыбнулись.

– Я бы поехала с удовольствием, но нам с Фрэнсисом нельзя отлучаться одновременно.

– Но ведь сейчас вы оба здесь.

– Завтра уезжаем; мне хотелось увидеть Кэмден. – Глаза опять стали внимательно разглядывать лицо Джона. – Может, наоборот, вы поедете с нами и посмотрите наш дом? Он старый. И Фрэнсису доставили бы удовольствие.

– Вы всегда знаете, что доставит вашему брату удовольствие?

– Конечно.

– Вот это здорово. Но вам правда хочется, чтобы я приехал?

– Ну да.

– Я-то очень хотел бы; ненавижу отели. То есть... ну, вы знаете.

Но так как он и сам не знал, трудно было ожидать, что она знает. Она тронула лошадь, и иноходец Джона перешел на легкий галоп. В просветы нескончаемого соснового леса солнце светило им в глаза; пахло нагретыми сосновыми иглами, смолой и травой; дорога была ровная, песчаная; лошади шли бодро. Джон был счастлив. Странные у этой девушки глаза, манящие; и верхом она ездит даже лучше, чем девочки Блэр.

– Англичане, наверно, все хорошо ездят? – спросила она.

– Почти все, если вообще ездят; но сейчас у нас верховая езда не в почете.

– Так хотелось бы побывать в Англии! Наши предки приехали из Англии в тысяча семисотом году – из Вустершира. Где это?

– Это наш Средний Запад, – сказал Джон. – Только совсем не такой, как у вас. Там много фруктовых садов – красивая местность: белые деревянные домики, пастбища, сады, леса, зеленые холмы. Я как-то на каникулах ездил туда гулять с одним школьным товарищем.

– Должно быть, чудесно. Наши предки были католики. У них было имение Нэйзби; вот мы и свое назвали Нэйзби. А бабушка моя была французская креолка из Луизианы. Правда, что в Англии считают, будто в креолах есть негритянская кровь?

– Мы очень невежественны, – сказал Джон. – Я-то знаю, что креолы это старые испанские и французские семьи. В вас обоих есть что-то французское.

– Во Фрэнсисе – да. А мы не проехали этот курган? Мы уже сделали добрых четыре мили, а говорили – до него только две.

– А не все ли равно? Тот, первый, по-моему, не был так уж потрясающе интересен.

Ее губы улыбнулись; она, наверно, никогда не смеялась по-настоящему.

– А какие в этих краях индейцы? – спросил Джон.

– Наверно не знаю. Если есть, так должно быть, семинолы. Но Фрэнсис думает, что эти курганы были еще до прихода теперешних племен. Почему вы приехали в Америку, мистер Форсайт?

Джон прикусил губу. Сказать причину – семейная распря, неудачный роман – было не так-то просто.

– Я сначала поехал в Британскую Колумбию, но там дело не пошло. Потом услышал о персиках в Северной Каролине.

– Но почему вы уехали из Англии?

– Да просто захотелось посмотреть белый свет.

– Да, – сказала она.

Звук был тихий, но сочувственный. Джон был рад, тем более что она не знала, чему сочувствует. Образ его первой любви редко теперь тревожил его – уже год, даже больше, как это кончилось. Он был так занят своими персиками.

Кроме того, Холли писала, что у Флер родился сын. Вдруг он сказал:

– По-моему, надо поворачивать – посмотрите на солнце.

Солнце, и правда, было уже низко за деревьями.

– Ой, да.

Джон повернул коня.

– Давайте галопом, через полчаса сядет; а луны еще долго не будет.

Они поскакали назад по дороге. Солнце зашло еще скорее, чем он думал, стало холодно, свет померк. Вдруг Джон придержал лошадь.

– Простите, пожалуйста; кажется, мы не на той дороге, по которой ехали с пикника. Я чувствую, что мы сбились вправо. Дороги все одинаковые, а лошади только вчера из Колумбии, знают местность не лучше нашего.

Девушка засмеялась.

– Мы заблудимся.

– Хм! Это не шутка в таком лесу. Ему что, конца нет?

– Наверно, нет. Прямо приключение.

– Да, но вы простудитесь. Ночью здорово холодно.

– А у вас только что была испанка!

– О, это неважно. Вот дорога влево. Поедем по ней или прямо?