Страница 48 из 57
– Истратить столько миллиардов долларов только для того, чтобы прилететь к нам, а стоило ли, землянин?
Если бы я был землянином, я бы ответил: «Да, каждый истраченный доллар стоил этого, потому что мы открываем то, что не может быть открыто иным путем. Открытия – это знания, а знания – сила...»
В лунной эпопее Томасу Стаффорду, как вы помните, выпала роль почетная и вместе с тем горькая. Он стал командиром «Аполлона-10» – того самого, которому было поручено провести самую последнюю репетицию перед высадкой на Луну.
«Снуппи» – так он называл тогда свой лунный модуль. Это популярная мультипликационная собачонка. Стаффорду припомнили это название, когда он был назначен командиром американского корабля ЭПАС: на шуточной эмблеме ЭПАС «Снуппи» сидит верхом на «Аполлоне», а русский медвежонок – на «Союзе». «Снуппи» кричит по-английски: «Давай!», а медвежонок по-русски: «Поехали!»
Я познакомился со Стаффордом в Хьюстоне в 1973 году. Во время беседы астронавта с советскими журналистами я внимательно разглядывал его. Высокий (183 см), но, пожалуй, неспортивный. Расчетливо медлительный, с добрым лицом и хитрыми глазами. Большая ладонь. Огромный золотой перстень на безымянном пальце: Его можно было принять за преуспевающего аризонского фермера. Мы сидели в его офисе, с национальным флагом в углу (это – Стаффорд-генерал) и рогами антилопы на стене (это – Стаффорд-охотник), и он еще робел говорить с нами по-русски, хотя по его глазам было видно, что он понимает русскую речь. Несколько раз потом виделись мы в Звездном городке, и всегда выделяли американского командира неторопливость, спокойствие и какой-то особенный взгляд – так добрые и умные люди смотрят на шумные игры детей.
Стаффорд – один из тех немногих, кто был в космосе четыре раза. Он шутит: «Это становится привычкой». В Хьюстоне в 1975 году он показывал нам картину – его истребители-перехватчики, рядом все три космических корабля и портреты товарищей по экипажам: Ширры, Сернана и Янга. Один из нас спросил: где же пририсовать еще один корабль, даже два корабля – ведь в космосе он будет гостем «Союза», и новых друзей – еще четыре портрета. Страффорд улыбнулся...
Во время этой первой встречи он подарил всем нам именные шариковые ручки, которые могут писать в невесомости, и я обещал ему приберечь эту ручку и написать репортаж о том, как он встретится с нашими ребятами в космосе.
Через два года я приехал в Хьюстон с этой ручкой и выполнил обещание. Стаффорда мы не застали: он уже был на мысе Канаверал и, готовясь к старту, отсиживался в карантине. Мне очень хотелось посмотреть, как он живет, какой у него дом – ведь дом может рассказать о человеке больше, чем он сам. Благодаря хлопотам администрации Центра пилотируемых полетов и, прежде всего энергии сотрудника протокольного отдела Билла дер Бинга это удалось сделать. Мы попали в дом Томаса как раз в тот день, когда сам Томас был в гостях в советском космическом доме у Леонова и Кубасова.
...Машина кружила по улицам зеленого поселка. Дома, чаще всего двухэтажные, прячутся здесь за листьями пальм и банановых деревьев. Билл, который поехал вместе с нами, по дороге рассказал: – Мне приходилось много работать с американскими астронавтами, впрочем, и с советскими тоже. Я сопровождал в поездке по нашей стране Андрияна Николаева и Виталия Севастьянова. Как там Севастьянов, не устал еще летать? Сколько же можно?22 Да... Так вот, генерал Стаффорд – человек исключительной скромности, вы увидите это по его дому. У Алана Шепарда в Хьюстоне огромная вилла, а Стаффорд – другой. У него, пожалуй, самый маленький дом из всех домов наших астронавтов.
Мы остановились. Дом действительно выглядел скромнее, чем дома соседей. Небольшой, с маленькой мансардой и гаражом, разместившимся с ним под одной крышей. Нас встретила жена астронавта и маленькая лохматая белая собачонка. Хозяйка, извинившись, вышла на минуту, дав нам возможность оглядеться. В маленькой гостиной ничего не напоминало о космической профессии хозяина. Мягкая, удобная мебель, низкий стол, пианино, какие-то восточные струнные музыкальные инструменты, шкаф с книгами, много цветов. Глаз задержался на расписной шкатулке с видом Кремля – русский сувенир. На стенах – простенькие пейзажи: Париж, Лондон, Техас. Скромный телевизор молчит. Возвратилась хозяйка, и началась беседа.
– Последние три года были необычными для нашей семьи, особенно для Тома, конечно, – рассказывала Фэй Стаффорд. – Он работал очень напряженно. Ему трудно давался русский язык. Согласитесь, что в его возрасте уже трудно начинать изучать язык, да еще такой сложный. Он уезжал рано и возвращался поздно. У нас очень дружная семья. Мы с Томом, да и дочери тоже, любим бывать вместе и избегаем веселых и шумных компаний. Круг наших друзей невелик. Правда, в последнее время он расширился за счет советских коллег мужа. Здесь бывали русские космонавты. Мне очень понравились генерал Шаталов и Алексей Елисеев, очень теплые, дружественные люди. А Леонов – такой шутник, с ним так весело! Он покорил нас всех своим юмором, мы с дочками так смеялись над его историями...
Наши дочки уже большие. Старшая поступила в университет в городе Остине, но что-то ей не понравилось, и сейчас она работает в администрации одного отеля. Младшая окончила школу, собирается поступать в колледж. Она любит литературу, музыку, природу, цветы, хочет заниматься декоративным искусством. Впрочем, она еще сама не знает, чего хочет – так часто бывает в молодости. Том с дочками увлекаются водными лыжами. У нас есть маленький катер, и в свободные часы они бросают меня и уезжают на озеро...
Картинки на стенах? Мы бывали в Лондоне и Париже. После Лувра я мечтаю побывать в ленинградском Эрмитаже. Том рассказывал, что это потрясающий музей. Ему вообще очень понравилось в Советском Союзе, и он всю свою семью заразил рассказами о вашей стране. И еще я соскучилась по снегу. У нас в Техасе не бывает снега. Том показывал фотографию, как он играл с вашими космонавтами в снежки. Они веселились, как мальчишки...
Волнуюсь ли я сейчас? Конечно. Особенно трудно было в день старта. Я спала плохо, рано встала и смотрела старт «Союза». Ведь и за ваших тоже волнуешься. А потом я смотрела старт «Аполлона». Я впервые видела, как летит ракета с Томом, хотя это его четвертый полет. Но разве об этом расскажешь... Перед стартом я сказала Тому:
– У тебя было много неприятностей, всяких задержек и волнений, когда ты летал на «Джемини». Право, Том, тебе достаточно этих воспоминаний. Пусть все будет хорошо...
Мы попросили миссис Стаффорд показать нам кабинет астронавта.
– Только не обращайте внимания, если там беспорядок. Когда отец уезжает, улетает, – поправилась она, – там хозяйничают дочери...
Кабинет совсем маленький, в мансарде со скошенным потолком. Вот тут уже немало деталей, рассказывающих о жизни хозяина: модели самолетов и ракет, космические сувениры, картина «Полет „Аполлона-10“». За стеклами шкафа – набор охотничьих ружей.
– Тут есть и русское ружье, он им очень дорожит, – сказала жена астронавта. – Я бы показала его вам, но ключи от шкафа у него... Он любит охотиться, но только на птиц. А один раз убил антилопу и очень переживал...
Я вспомнил рога в его кабинете...
Мне не пришлось сопровождать Томаса Стаффорда и его друзей во время их поездок по СССР и США после завершения ЭПАС. Наверное, случись это, я смог бы рассказать о нем больше. Но, вспоминая сейчас этого человека, я думаю, что это настоящий человек. Мне кажется, он оставил в нашей стране частицу своей души, что не мешает ему оставаться настоящим американцем. Он привозил из Москвы сотни открыток с палехскими рисунками и рассылал их друзьям на Рождество. Когда его спросили, существовал ли какой-нибудь психологический барьер, препятствующий тренировкам с советскими космонавтами, он даже не нашел что ответить, только воскликнул: «Хо!» – и развел руками. Он пробовал читать Чехова и Толстого по-русски. Он говорит:
22
Виталий Севастьянов вместе с Петром Климуком заканчивал в это время свою двухмесячную работу на орбитальной станции «Салют-4».