Триумф Анжелики

Во время этих переговоров один из матросов, который был более ловким, сумел встать на ноги, освободиться от пут, которыми Кантор торопливо связал их, и пришел на помощь капитану, вооруженный ножом. Кантор повернулся и разрядил в него свой пистолет.

— Вы убили одного из моих людей, — сказал капитан после того, как некоторое время смотрел на мертвеца, словно сомневаясь в происшедшем.

— Кто не умеет убивать не может жить, — ответил молодой собеседник. — Вот истина, которую каждый день повторяет мне мой старший брат, и преподал этот урок нам наш отец своим собственным примером. К тому же у вас есть основания верить моим речам. Подумайте, половина золота, которая есть у меня, в обмен на мою жизнь, или все деньги и моя смерть, и вы недолго будете наслаждаться вознаграждением. Все это так, если еще не считать и того, что ваши бандиты постараются вас ограбить. Итак, вам придется меня защищать своей властью, которой вы наделены на этом корабле, где Божьей волею вы — главный. И я посоветовал бы вам по поводу вот этого — оставившего свой пост, чтобы совершить это мерзкое злодеяние, — посадите его в трюм дня на три. Это будет не таким уж страшным наказанием.

Рассуждения и советы молодого мореплавателя подействовали.

Судно шло на хорошей скорости и избегало всевозможных опасностей, подстерегавших в океане: штормы, пираты, неблагоприятные ветры и течения,

— все это благополучно миновало путешественников.

Это было спокойное и легкое плаванье, из тех, которые даже наводят скуку на моряка.

Молодой светловолосый человек продолжал следить за бандитами, и не сей раз они избрали менее грубый способ ограбить его. К нему подослали человека из Дьеппа, которого звали Леон-Мусульманин, потому что он провел в плену в Алжире десять лет, и там он привык носить тюрбаны и любить мальчиков.

Ласковая улыбка, с которой он подошел к Кантору, застыла на его губах, когда он почувствовал, что острие кинжала слегка уперлось в его бок.

— Что тебе надо? — спросил светловолосый юноша.

Человек в тюрбане попытался объясниться. Кантор схватил его одной рукой, а другая тем временем, продолжала держать кинжал у его горла.

— Ты знаешь правило мореплавателей: грех — наказание? Каково будет наказание за то, что мы с тобой совершим?

Кантор монотонно, на манер школьника, изложил:

— Грех — содомия; наказание — тебя повесят и бросят в море, или высадят на необитаемый остров, где, быть может, не окажется воды…

— Наш капитан закрывает глаза на эти игры…

— Я могу попросить его открыть их. Я заплатил за это.

Бедный «мусульманин» убрался и объявил дружкам, что здесь ничего не поделаешь. Он даже не видел кошелька с луидорами. С другой стороны, у него возникла возможность познакомиться с арсеналом оружия молодого человека. Два пистолета, нож и маленький топорик, похожий на индейский. Потом еще шпага на перевязи. И по кинжалу в каждом сапоге.

И таким образом все устроилось. Его оставили в покое. Половина путешествия уже прошла. Они были ближе к американскому континенту, чем к Европе.

38

В Новом свете он узнал, что корабль, доставивший губернатора, его жену и все окружение, направился в Квебек, как это и предвиделось. Речи не было о тех, кто сошел по прибытии и мог бы направиться к Французскому заливу. Он был спокоен за свою семью. В Тадуссаке он сошел с корабля, выплатив все, что причиталось, капитану. Радостное ощущение, того, что он вернулся в этот край, возникло у него с того момента, как он вдохнул запах дыма, мехов, реки, в которой текла соленая вода, вблизи от океана. Даже у Квебека она была солоноватой. Однако, если он чувствовал, что природа была дружественная по отношению к нему, то ничего похожего не было со стороны большинства людей. Туман возвещал приближение осени, было уже довольно холодно, он прятал лицо в воротнике своего манто, и на большинстве судов, на которых он плыл вверх по течению Сен-Лоран, он проспал, надвинув шляпу на нос.

Приближаясь к острову Орлеан, он уже знал, что нужно приложить все силы, чтобы сохранить инкогнито, так как он не пропустил мимо ушей слухи, о том, как были приняты в Квебеке новый губернатор и его жена, которая проявила все свои качества Благодетельницы, чтобы завоевать столицу.

Окутанный туманом, прекрасный город с его колокольнями и часовенками казался пораженным мрачными чарами, словно его заколдовали. Однако, он не казался опустевшим или спящим. Движение вокруг города и внутри него казалось призрачным.

Раздавался похоронный колокольный звон.

Прислушиваясь к разговорам прохожих, пока он пересекал района де Монтань, он узнал, что хоронили мадам Ле Башуа.

Холодная волна разлилась у него от затылка до корней волос.

С угла соборной площади, когда он добрался до туда, он увидел похоронную процессию. Люди, одетые в черное, медленно двигались, распевая псалмы. В тумане нельзя было различить кроны деревьев и шпиль собора. Дикие вишни на берегу ручья цветом своей листвы напоминали кровь. Наступила осень.

Он повернул направо, пересек площадь, по-прежнему скрывая лицо в воротнике и глубоко надвинув шляпу, которая спасала не только от солнца, но и от любопытных взглядов.

Он пошел по улице де ля Птит Шапель. Таверна «Восходящее солнце» была закрыта. Вывеска была размыта, словно от слез.

Он вознамерился постучать в калитку мадмуазель д'Урреданн, но ставни были закрыты. Дом казался пустым. Сдавленный лай был для него знаком, что там оставались служанка-англичанка и канадский пес.

Он продолжал путь, потому что знал, его предупредили, что каждую зиму сюда приходила его росомаха. «Он догадается, что я здесь…»

Но в то же время это место теряло свою реальность. Дом Виль д'Аврэ не изменился, возле него по-прежнему находился вяз, и небольшое становище гуронов, и два бронзовых Атласа в траве. Но это была всего лишь декорация.

Ему трудно было представить, что на этой пыльной дороге, пустой и неприятной, его мать, такая красивая, спасалась вместе с детьми от разных мужчин, высокородных и дикарей, которые всегда с таким забавным усердием старались заслужить ее самую легкую улыбку, самое незначительное слово.

Все стерлось. Все напоминало грустный сон, полный тайн и угроз.

Различив дымок над домом маркиза, он вошел во двор и заглянул в одно из окон большого зала, где различил отблески огня, разведенного в очаге.

Он заметил служанку Виль д'Аврэ, которая начищала бронзовые и серебряные предметы и вытирала пыль так старательно, словно на следующий день ожидался большой и пышный прием.

Он постучал.

Она тотчас же его узнала, но не повеселела.

— Э! Это вы в такой час, мой мальчик! Вы привезли с собой все семейство!

— Да нет, что вы! Я привез вам новости от вашего хозяина, которого видел несколько раз в Версале при дворе.

Чтобы распознавать лицемерие Великих и не поддаваться их «гримасам», Кантор доверялся простым персонам. Лакеи, кучеры, служанки умеют хранить тайну, но не всегда. Эта женщина, ни имени ни фамилии которой он не помнил, стала ему в этот момент ближе всех остальных, кого он встретил с самого отплытия.

Какое утешение иметь возможность говорить искренне и немногословно. Мимика, жесты… всего этого было достаточно, чтобы ясно и просто выразить свои мысли.

Он не закончил еще тарелку супа, которую ему подала служанка, как узнал уже, что она составила собственное мнение о жене нового губернатора, мадам де Горреста, и что все дамы поздравляли себя с ее приездом, восхищались ее милосердием, величием и одинаковым ко всем радушием. Она же, Жанна Серейн, родившаяся в Канаде, обладала собственным чутьем, и оно подсказало ей, что за этой женщиной скрывалось что-то ужасное, что-то очень плохое. Ее жизнь приучила ее распознавать колдуний, настоящих колдуний, которые подчас очень милы. Ее мушкет был постоянно заряжен, хотя в таких делах обычным оружием не обойтись.

— Что хотите, то и думайте, мой малыш, но что касается Дьявола, то он существует… На этот счет я никогда не ошибалась. Среди нас он встречается так же как и в Европе или еще где… Вспомните этих господ, которые колдовали с черным камнем, который заклинатель искал с крестом и под знаменем церкви.