Анжелика в Квебеке

Однако его тревога не улеглась. От этих дикарей можно было всего ожидать.

— Великий сагамор Пиксаретт перешел явно на вашу сторону, — сказал он Анжелике. — Он объявил себя вашим другом, что, по меньшей мере, удивительно.

— Мы оказали друг другу военную помощь, — ответила она, — и я его глубоко уважаю.

В последний раз она встречалась с верховным вождем индейцев три месяца тому назад в заливе Лорэтник после трагических событий в Акадии. Перед тем как скрыться в лесу, унося с собой окровавленные скальпы людей Амбруазины де Модрибур, он крикнул ей:

— Иди! Я встречусь с тобой в Квебеке. Там тебе еще понадобится моя помощь Он сдержал слово.

Он появился на самом верху улицы Эспарж.

Один.

Величественным жестом он остановил поток своих воинов, остановившихся позади него в своем безумном и стремительном спуске.

Воцарилась тишина. И в то же время края крепостного вала и парапеты украсились головами в перьях.

Пиксаретта можно было узнать по его высокому росту. Но если обычно его привыкли видеть либо полуголым, либо в костюме из шкуры черного медведя, в этот день его наряд был великолепен. Весь, с ног до головы, он был покрыт боевою раскраской: красными и белыми узорами, которые, следуя сложному ритуалу, подчеркивали его превосходство над остальными индейцами, вырисовывали каждый его мускул, груди и мышцы, пупок, коленные чашечки, украшенные подвязками из перьев.

Его голову венчала огромная, расшитая раковинами тиара, увенчанная великолепным убором из разноцветных перьев.

Долгое время он стоял неподвижно, как бы позволяя налюбоваться своим великолепием, а затем медленным и торжественным шагом направился к Анжелике, стоявшей в окружении французской знати. Явное удовольствие сверкало в его черных и хитрых глазах.

Он обратил к ней взгляд соучастника. Их отношения имели долгую историю: им приходилось быть и врагами, и врагами-союзниками, и соперниками, равными по силе.

Желая напомнить ей о своих правах, он положил руку ей на плечо и сказал:

— Моя пленница!

И повернувшись к Фронтенаку:

— Это так, ты должен это знать. Эта женщина моя пленница, а не твоя. Она была захвачена мной в деревне Невехеваник, но она сказала мне, что она француженка и что уже крещена. Что мне было делать? Однако, ты видишь, я привел ее к тебе в Квебек, и ее супруг скоро явится сюда, чтобы заплатить мне выкуп. Я хорошо знаком с этими чужеземцами из От-Кеннебека. И могу тебя уверить, они не замышляют ничего враждебного. И вот я прошу тебя принять моих гостей с подобающими почестями и доверием.

— Ты своими собственными глазами можешь убедиться в почестях, которые я им оказываю. Прием, который они получают в стенах моего города, должен успокоить твое сердце. Наши дружеские чувства совпадают, у нас общие союзники, и те, кого ты удостоил своей дружбы, достойны сидеть на празднике рядом со мной, под знаменами французского короля, после того, как мы раскурим трубку мира. Я разделяю твое убеждение, что сегодняшний день — это великий день перемирия между народами.

Пиксаретт, довольный, повернулся к жителям и начал торжественную речь.

Анжелика поняла, что он перечисляет все ее великие достоинства, среди которых он особенно выделял то, что казалось ему наиболее важным: умение вызывать духов и оживлять умерших прикосновением руки.

К счастью, эта речь была не столь уж длинной, и она надеялась, что ее слушали не слишком внимательно.

Царственным жестом Пиксаретт указал на свою пленницу, приглашая толпу поприветствовать ее.

Народ начал от души аплодировать, и на этот раз шум и возбуждение, в которых приняли участие и индейцы, были настолько сильными, что они заглушили звуки приближающихся со стороны реки флейт и барабанов.

Внезапно в начале площади показалась шеренга музыкантов, затем вооруженных людей, чьи кирасы и каски из черной стали сверкали на солнце.

Это был Жоффрей де Пейрак со своим войском.

Анжелика с бьющимся сердцем должна была признать, что двойная шеренга барабанщиков, затем флейтистов, смело идущих вперед в ослепительно белых костюмах, в поясах с золотою бахромой, в голубых с золотом шляпах, которые, не переставая играть, выстроились четкими движениями на площади, производили удивительное впечатление красоты и мощи.

Еще более впечатляющими были испанцы де Пейрака в кирасах и черных касках, с копьями в руках. Это была гвардия графа де Пейрака. Дон Алварес, их капитан, со своим строгим и высокомерным лицом выглядел как идальго, входящий во фламандский город.

Развевались на ветру знамена и орифламмы, носящие армейские гербы каждого из капитанов пяти кораблей, стоящих на рейде, и впереди всех герб де Пейрака: серебряный четырехугольный щит на лазурном фоне.

— Вот как! — воскликнул кто-то, — когда он плавал в Средиземном море, его серебряный щит был на красном фоне…

Анжелика быстро обернулась, пытаясь высмотреть в толпе того, кто произнес эти слова насмешливым и пренебрежительным тоном. Значит, был в толпе некто, кто знал, что под именем графа де Пейрака скрывается бывший Рескатор со Средиземного моря. Она не видела в толпе ни одного знакомого лица. Была ли это опасность? Что ж, надо было ожидать встречи такого рода.

Желая проникнуть в этот тесный круг людей, правящих Новой Францией, нужно быть готовым к появлению призраков из прошлого.

Боялась ли она этого?

Она еще не успела понять, не успела ощутить страх.

Испанцы также выстроились на площади в две шеренги лицом друг к другу и, вытянув свои копья, скрестили их, образуя почетный коридор. И вслед за этим появился граф Жоффрей де Пейрак де Моран д'Иристрю.

Рокот послышался в толпе. Это был глухой шум, в котором можно было различить и страх, и некоторую враждебность, но также и удивление.

Так как он шел вперед, держа за руку Онорину.

Странное очарование было в этом высоком силуэте завоевателя, с лицом, покрытым шрамами, носящим следы жестоких сражений и как бы смягченным присутствием ребенка.

Безусловно, у него были темные глаза сарацина, черные непокорные волосы, не знавшие парика. Всем своим обликом, в сапогах с высокими ботфортами, в перчатках с крагами, с двумя кожаными перевязями, на которых висели пистолеты с серебряными рукоятями, он являл собой образ пирата.

Но у него была обезоруживающая улыбка, и он спокойно и просто вел к губернатору маленькую девочку.

Казалось, именно ее он хочет представить губернатору.

Онорина, державшаяся за руку Жоффрея де Пейрака, была очаровательна. Ее голубое с зеленоватыми оттенками платье подчеркивало блеск ее прекрасных волос, отливающих медью. Она, так любившая свободные движения, безропотно терпела высокий кружевной воротник, заставляющий ее держать шею прямо. Она терпеливо сносила и корсаж из зеленой узорчатой ткани «да массе», и банты розового цвета, которыми были собраны у запястий ее широкие рукава из тончайшей ткани, выпущенные из-под более коротких рукавов казакина. В левой руке она держала свою шляпу с зелеными я розовыми перьями.

Было бы уж слишком требовать, чтобы она ее надела, но могло сойти и так; многие дамы, сооружавшие все более и более замысловатые прически, ввели постепенно моду носить шляпу в руке.

У Онорины был вид царственного ребенка. Со всей серьезностью она выступала рядом со своим отцом.

В то время, как все взгляды были обращены на нее, матросы с «Голдсборо» быстро расположились вокруг площади Этого никто не заметил. Все смотрели, как вслед за Жоффреем и Онориною выступили вперед оба сына графа, Флоримон и Кантор, красивые юноши шестнадцати и восемнадцати лет, и группа весьма важных лиц, среди которых Квебек мог узнать, по крайней мере, двоих своих почетных граждан: интенданта Новой Франции мессира де Карлона, возвращающегося из своей поездки в Акадию и мессира д'Арребуста, которого считали уехавшим в Европу. Третий человек, красивый и представительный мужчина, был им незнаком, но прошел слух, что это особый посланник короля, прибывший на корабле, потерпевшем крушение, и который был затем спасен флотом г-на де Пейрака.