Анжелика в Квебеке

— Засохнуть на корню? Как бы не так! Он слишком часто смачивал свою глотку, чтобы такое могло случиться.

Вокруг него послышался смех, и, довольный тем, что отомстил, Антонэн подошел к столу этих господ со своим глиняным кувшином.

Он им сейчас нальет чего-нибудь покрепче. Тогда они быстрее опьянеют, и он сможет позвать их слуг, чтобы те их подобрали и отвели домой.

С тех пор, как они приехали в августе, эти четверо проводят все свое время за выпивкой и игрой в компании распутных женщин. У него с ними полно хлопот, да к тому же он сомневается в их платежеспособности. По правилам ему запрещается открывать кредит отпрыскам знатных семейств, солдатам и слугам.

Должен ли он считать их «отпрысками семейств», несмотря на то, что им лет сорок-пятьдесят? Они иногда бывают щедрыми, бросая на стол экю. Тот, кто выглядит самым знатным из них, похож на военного, но, когда он сидит целыми днями, лениво развалясь на деревянной скамье, Антонэну кажется, что он похож на придворного, на «куртизана».

Он никогда не видел вблизи этих вельмож, которыми, говорят, наполнен Версаль, и мысль о том, что он принимает в своем заведении таких редких пока в Канаде гостей, немного компенсирует ему то высокомерное и бесцеремонное обращение, от которого он уже успел отвыкнуть с тех пор, как высадился на этих берегах, будучи подмастерьем кузнеца, без единого су в кармане, имея вместо багажа лишь клещи да молоток.

Наливая им вина, Антонэн исподтишка рассматривает их краем глаза.

Самый старший из них накрашен, как женщина, даже хуже — как старая потаскуха. Кокетство, предназначенное для того, чтобы скрыть признаки старости, слишком бледный цвет лица, придать блеск глазам, выпуклость слишком узким губам. Но остается только удивляться, как монсеньер епископ терпит это в своем городе.

У самого молодого красивые руки, затянутые в узкие красные перчатки, которые он то и дело снимает и вновь надевает, будто для того, чтобы размять пальцы.

Четвертый, самого плотного сложения, кажется, единственный из них, кто ни при каких обстоятельствах не теряет голову. Взгляд его тверд и непреклонен. Обращаясь к. нему, они называют его «барон», и Антонэн Буавит подозревает, что именно он распоряжается деньгами господина де ла Ферте и именно к нему нужно будет обращаться, если кредит окажется непомерно большим.

Все они носят шпаги, и у них вид дуэлянтов.

Антонэн Буанит отходит от них и спешит на зов другого достойного клиента, который почтил его своим присутствием сегодня вечером. Это посланник короля, и он кажется человеком любезным и благопристойным.

Сняв шляпу, трактирщик кланяется ему очень низко.

— Скажи мне, кто эти господа? — спрашивает Николя де Бардане.

Антонэн Буавит называет: господин де ла Ферте и его друзья: граф де Сент-Эдм, господин де Бессар и Мартен д'Аржантейль. И он добавляет уверенно:

— Эти господа придворные из окружения короля.

Несмотря, на это заявление, насторожившее бы его в другом месте и в другое время, Николя де Бардане продолжает испытывать к этим господам острую неприязнь. Вне всякого сомнения, этот фат с красивыми голубыми глазами, чье лицо благородно и привлекательно, несмотря на то, что отмечено уже пьянством и развратом, имеет в виду Анжелику, когда намекает на какую-то женщину, которую любил. И это приводит де Барданя в негодование, окончательно испортив и без того нелегкий для него сегодняшний день.

Его поселили черт знает как далеко, правда, в красивом доме, но затерянном среди деревьев на самом краю плато, заросшего травой, которое здесь зовут «Равнины Абрахама». Предоставив своим слугам размещать кофры и сундуки, он вернулся в город, желая узнать, где остановились господин и госпожа де Пейрак.

Если он оказался в «Восходящем солнце», то только потому, что это заведение находится в конце улицы, где находится тот дом, в котором они поселились. И вновь этот Виль д'Аврэй сумел устроить так, что они достались ему.

И в довершение всего теперь ему приходится выслушивать, по меньшей мере, наглые излияния этого де ла Ферте.

Вот он снова поднялся и воскликнул, поднимая стакан:

— Я пью за богиню всех морей и океанов, ту, что посетила нас сегодня и которая принадлежала мне когда-то.

На этот раз де Бардане не смог сдержаться.

Он решил встать и прекратить эти недопустимые измышления.

Де Бардане подошел к четверым гостям.

— Господин, — сказал он вполголоса, — извольте заметить, что ваши слова могут оскорбить достоинство весьма уважаемой дамы. Будьте столь любезны прекратить говорить о ней во всеуслышание.

Господин де ла Ферте был высок и хорошо сложен. Затуманенным взглядом он изучал того, кто его прерывал.

— …Кто вы такой? — спросил он, сдерживая икоту.

— Я посланник короля, — ответил де Бардане оскорбление. — Вы что, меня не узнаете?

— Конечно, конечно… ну что ж, а я… я брат короля! Что вы об этом скажете? Одно другого стоит!

Де Бардане отодвинулся подальше от перегара, которым дышал ему в лицо его собеседник.

— Что за чушь! У короля есть только один брат, и слава Богу, это не вы.

— Ну ладно! Так и быть, — продолжал насмехаться де ла Ферте. — Я ему не брат… но, можно сказать… родственник… побочный родственник… Поэтому берегитесь, мессир королевский посланник… существуют семейные дела, в которые лучше чужим не соваться.

Господин де Бардане едва сдерживался, чтобы не швырнуть ему в лицо свою перчатку. Но он не мог именно таким образом начинать свою деятельность в столице Новой Франции. Он внезапно пожалел о той ответственности, которая не позволяла ему чувствовать себя совершенно свободным и подобающим образом проучить этого наглеца, ведущего себя так презрительно и дерзко.

— Да, — продолжал пьяный заплетающимся языком, — она прекрасна, не правда ли, эта новая королева Квебека, графиня де Пейрак.

— Прекратите, мессир, трепать имя мадам де Пейрак в ваших разглагольствованиях.

— Она мне принадлежала, — повторил де ла Ферте с вызовом. — И ее глаза подобны затуманенному кристаллу.

Оскорбленный Николя де Бардане вернулся к своему столу, где стояла кружка пива, которую он едва пригубил. Слова этого господина «побочный родственник» не выходили у него; из головы. Он вдруг вспомнил, что брат одной из фавориток короля Луизы де ла Вальер был отправлен в Америку и получал в Канаде большие доходы.

Может быть, это был он? Но что означали его слова в адрес Анжелики? Что еще ему придется узнать о той, которую он любит так страстно и безрассудно?

Николя де Бардане вздохнул.

После циничных признаний полицейского теперь признания этого подвыпившего господина. Где бы он ни был, ему, видно, всегда придется страдать.

Однако его вмешательство слегка отрезвило господина де ла Ферте. Ему вновь стало невыносимо горько. Он — герцог. А эти ничтожества позволяют себе обращаться с ним свысока… Черт побери! Как низко он пал!

Он почувствовал себя плохо.

— Эй, кабатчик! У тебя не найдется немного турецкого кофе?

Человек с армейской выправкой, пьющий и курящий неподалеку, предложил:

— Если вы хотите турецкого кофе, я могу пригласить вас к себе. Я к нему пристрастился в Будапеште, сражаясь с турками на стороне германского императора.

Он назвался Мельхиором Сабанаком, бывшим лейтенантом, прибывшим в Канаду с полком Кариньян-Сальера и осевшим в Канаде после зимней кампании против ирокезов и пяти племен.

— Конечно, жизнь в Квебеке не такая роскошная, как в Версале, — сказал он, разглядывая богатую одежду этих четверых.

Тот, с которым он разговаривал, усмехнулся:

— Да, вы так считаете? После такого дня, как сегодняшний, вы считаете, что Квебек не может сравниться с Версалем? Вы принимали сегодня одну из его королев, господа, одну из королев Версаля, знаете ли вы об этом? Королеву всех сердец!

И он вновь забормотал.

— Стоит только подумать! Королю наставил рога этот пират и мне самому…

Тот, кого называли «барон», прервал его: