Глядящие из темноты

Максим ГОЛИЦЫН

ГЛЯДЯЩИЕ ИЗ ТЕМНОТЫ

Мне бы, признаться, хотелось повстречать единорога, пробираясь через густой лес. Иначе какое удовольствие пробираться через густой лес? Нигде не сказано, что он вовсе не существует, но может статься, что он не такой, как описывается в книгах… и если ты узнаешь, что в густом лесу живет единорог, лучше не ходить туда с девственницей.

* * *

Он увидел небесный праздник, когда, устав от праздника земного, вышел на балкон: ослепительную вспышку, пульсирующий свет — сначала белый, потом оранжевый, потом розовый. Свет был таким ярким, что от подстриженных деревьев в парке опрокинулись длинные тени и под его рукой проступила кружевная резьба на каменных перилах балкона.

— Вот зараза! — сказал он.

Небо переливалось зеленью и пурпуром, точно грудка голубя, и он вдруг представил себе, как где-то, в дальней точке пространства, дрожа, вибрируя, стягиваются в узел совершенно условные, но тем не менее странным образом реальные линии гравитационных полей. «Во всяком случае, связи еще долго не будет, — подумал он, — это уж точно».

Маркграф появился на площадке неожиданно, рукава его парадного одеяния задевали мраморные плиты пола. Должно быть, его это зрелище испугало гораздо больше, чем просвещенного терранца, для которого небесный фейерверк был всего-навсего астрономическим явлением — впрочем, влекущим за собой нарушение связи с базой и схлопывание точек межпространственного перехода, — но держался он очень достойно, как и положено высокопоставленной персоне.

— Как вы полагаете, посол, — учтиво осведомился он, — это знамение?

Леон вздохнул.

«Средневековое сознание, — говорилось в учебнике этнографии, — живет в двух мирах; и мир иной, откуда являются ангелы, бесы и души умерших, соприкасаясь с миром земным с его повседневным бытом и обыденным человеческим поведением, создает парадоксальную ситуацию, порождая напряжение, которое влечет за собой чрезвычайные последствия».

А потому любое из ряда вон выходящее событие для них — это знамение. Радуга — улыбка Дочери Божией, гроза — гнев Темного, сверхновая…

— Это конец света? — вежливо поинтересовался маркграф.

— Маловероятно, — Леон отряхнул ладони от приставшего к ним голубиного мусора. «Достаточно пышное зрелище, чтобы породить панику, а впоследствии — и легенды, — подумал он, — но слишком далеко, чтобы хоть как-то физически повлиять на этот мир. Разве что ионизация атмосферы… ну, так они еще не изобрели радио». — Это просто астрономическое явление… смерть звезды…

— Красивая смерть, если так, — заметил маркграф. «Застрянем мы тут надолго, — подумал Леон, —безвылазно застрянем. И это будет похуже, чем конец света».

— Я видел подобный рисунок в старых хрониках нашего дома, — сказал маркграф, — крылатая звезда, звезда-птица, пожирающая души грешников. В откровениях Друда-отступника, посол Леон, сказано…

— Помилуйте, ваша светлость, — возразил Леон, — это же не канонический текст. Он же отступник — Друд. А звезда есть небесное тело значительной величины. В известное время она претерпевает известные изменения, стареет и умирает, как все сущее. Вашим подданным ничего не грозит…

Теперь небо было бледно-розовым в зените и отливало зеленью на горизонте. Апельсиновые деревья в саду пахли так, что кружилась голова.

— Лучше вернуться к гостям, — сказал Леон, — их надобно успокоить.

— Мои люди умеют владеть собой, — возразил маркграф.

Леон откинул тяжелую портьеру, пропуская своего спутника вперед.

Зал был огромным, его сводчатый потолок терялся в темноте, где невидимые музыканты играли на хорах, и мелодия, опускаясь вниз, путалась в гобеленах, на которых окованные в железо рыцари мчались навстречу друг другу под узкими алыми и зелеными знаменами.

Люди маркграфа действительно умели владеть собой: по залу брела длинная шеренга и колеблющиеся тени от светильников смешивались с лиловыми тенями, которые отбрасывало льющееся снаружи зарево. Берг как раз открывал танец. Он вел маркграфиню под руку, тщетно пытаясь подстроиться под ее мелкий, скользящий шаг.

Небо за шторой по-прежнему пылало, и Берг с беспокойством косился в сторону окна. Потом он натолкнулся взглядом на Леона. Тот чуть заметно покачал головой.

Пара распалась. Пестрая многоножка сбилась с такта. Музыка, всхлипнув, смолкла, и стало слышно, как в деревне, под горой, бьет колокол.

Дворецкий отдернул штору, но никто не устремился к балкону: сдержанность, присущая местной культуре и не раз уже удивлявшая Леона, доходила чуть не до абсурда.

— Помилуй нас, грешных, — сказала маркграфиня и тем же скользящим шагом подошла к мужу. Берг воспользовался этим и кинулся к Леону.

— Где? — спросил он.

— Голова Грифона, — ответил Леон.

— Паршиво, — Берг неторопливо покачал головой. — Точка перехода как раз в этом секторе.

— Что поделать…

Где-то далеко, в созвездии Грифона, ничем не приметная звезда, долженствующая изображать грифонье ухо, если таковые вообще бывают, сбросила свою пылающую оболочку, и та пошла стремительно разбухать, постепенно теряя свою нестерпимую яркость. Завтра свет ее поблекнет, но еще несколько дней будет дрожать в теплом весеннем небе сияющий драгоценный камень.

Медлительный белобрысый Берг мрачно вздохнул.

— Ни тебе связи, — сказал он, — ни тебе корабля.

— Потерпишь, — отозвался Леон.

— А вдруг это навсегда?

— Такого еще не было.

— А вдруг — надолго?

— Ну чем тебе тут плохо? Смотри, как нас балуют.

— А если понадобится срочная эвакуация?

— С чего бы? — возразил Леон. — Это спокойный мир.

«Очень спокойный, — подумал он, — а уж для средневекового общества — особенно. Веротерпимый — что уж совсем необычно… Чаще этнографам и послам приходилось работать в обществах, пропитанных подозрительностью: собственно, здоровая агрессия — признак нормального развивающегося социума. Вот только грань между здоровой и нездоровой агрессией провести очень трудно».

Освоив сеть межпространственных тоннелей, Земля столкнулась с несколькими цивилизациями — и все они вполне укладывались в привычные рамки и знакомые социальные модели. Даже физически аборигены вполне соответствовали земным расам — что наталкивало на определенные выводы. Конечно, неприятно думать, что ты, гордый представитель совершенной технологической цивилизации, на деле лишь последыш давно ушедшей силы, щедрой рукой рассеявшей семена жизни по всей Галактике…

В общем, везде одно и то же.

Разумеется, полное сходство невозможно — уклад, религия, письменность повсюду самые разнообразные, а порою и вовсе причудливые, но при всем при том люди — везде люди.

Разум, возникший и распространившийся повсюду, чтобы Вселенная могла осмыслить саму себя.

Разрозненные очаги сознания; но когда-нибудь, в очень далеком будущем, отдельные мелодии сольются в мощный оркестр, и человечество выйдет за пределы Галактики и двинется на поиски своих неведомых прародителей.

А пока…

За последние несколько столетий как-то сам собой выработался алгоритм контакта: даже не контакта — постоянного присутствия, полномочного представительства миссий, действующих почти самостоятельно — а в данном случае, когда связь оборвалась, и вовсе самостоятельно. Собственно, такие миссии предназначались в основном для того, чтобы приучить аборигенов к мысли о существовании иных миров, чтобы в тот момент, когда цивилизация готова будет выйти к звездам, она смогла бы примкнуть к сообществу таких же миров без страхов и без напряжения… нормальный, полноценный контакт на паритетной основе.

Если вообще возможен контакт на паритетной основе.

— Никакой конец света, — заметил маркграф, — не помешает мне принять гостей как должно. Прошу к столу.

Он сделал широкий жест рукой, приглашая в примыкающую к парадному залу трапезную. Там все уже было приготовлено для ужина. Сегодня подавали оленя из графских угодий, с молодым укропом, и какую-то птицу — Леон так и не понял, какую именно. Две белоснежные гончие сыто грелись у камина, даже не давая себе труда поинтересоваться, чем кормят их хозяев. Еда была неприхотливой, но сытной и вкусной, и Леон подумал, что гораздо проще помогать себе двумя ножами, как это было принято на местных трапезах, чем орудовать многочисленными вилочками и лопаточками на аналогичном земном приеме. И нечего было опасаться, что терранские амбассадоры попадут здесь в переделку вроде той, что постигла этнографов на Танталусе, которых от острого отравления местными яствами, совершенно безобидными, если верить показаниям химического анализатора, спасла лишь поспешная эвакуация. «Нет худа без добра, — подумал он, — мы могли застрять и не в такой дыре».