Данте

Сарпина и Рено — реки, текущие восточнее Болоньи. Ниса, вероятно, жена болонского поэта, а Алексид — его ученик или слуга. Эти имена также взяты из эклог Вергилия.

Отложив свирель с толстыми стволами, пригодную для гражданской оды, дель Вирджилио берет тонкие дудки и поет и играет, обращаясь к Титиру, то есть к Данте. Из этой условности вырастет европейская пастораль последующих веков, зачинателями которой следует считать двух гуманистов начала XIV века, старого и молодого. Единственно кто мог с ними соперничать в латинских стихах в это время, когда Петрарка был еще отроком, являлись падуанские латинские поэты во главе с врагом Кан Гранде — Альбертино Муссато.

Джованни дель Вирджилио, обращаясь к Данте, восклицает: «О богоравный старик!» Ему кажется, что у Данте прорывают ся намеки на то, что он живет в бедности, рыдая о счастливых пастбищах Сарна (классическое название Арно). Что же, если Титир не может вернуться в родные места, пусть он приедет в гости к нему, где столько людей желают подивиться его стихам. Болонец уверяет, что в его краях ничто не угрожает флорентийскому изгнаннику. Получив эту эклогу, Данте отвечает, что не собирается ехать в Болонью, что друзья уговаривают его остаться там, где его любят и о нем заботятся. Если бы даже он и решил поехать в страны, куда его зовут, он не уверен в своей безопасности, ибо в них обитает Полифем, страшный гигант, орошающий землю человеческой кровью. Данте пользуется древним мифом, чтобы назвать Роберта Неаполитанского. Возможно, что образ Полифема скрывает также флорентийского подеста Фульчери де Кальболи, приговорившего поэта и его сыновей вторично к смертной казни.

В конце эклоги Данте появляется хитроумный Иолай, которого комментаторы идентифицируют с Гвидо Новелло да Полента. Правитель Равенны также противился поездке Данте в Болонью. Итак, Данте остался доживать свои последние дни в древней Равенне.

Говоря о том немногом, что нам известно о равеннском периоде жизни великого поэта, нельзя не коснуться одного вопроса, до сих пор тревожащего умы дантологов. Данте приписывается часто латинский трактат «О земле и воде», будто бы написанный поэтом в Равенне и прочитанный им 20 января 1320 года в Вероне, в маленькой церкви св. Елены. По нашему мнению, сочинение это невозможно признать творением Данте, так как идеи, в нем изложенные, находятся в противоречии с идеями и представлениями автора «Божественной Комедии». Трудно себе представить также, чтобы Данте, напряженно работавший над последними песнями «Рая» и в часы отдохновения позволявший себе полусерьезно-полушутя отвечать на эклоги Джованни дель Вирджилио, мог одновременно углубляться в сочинение педантического трактата, тема которого для науки начала XIV века была уже устаревшей. Можно с уверенностью сказать, что в 1320 году Данте в Верону не ездил и что «Вопрос о воде и земле» — фальсификат, автор которого укрылся под именем Данте.

Все чаще в последние годы жизни в творчестве Данте появляется метафора ладьи и корабельного паруса. Еще в начале второго трактата «Пира» Данте писал: «Вот время зовет и требует, чтобы судно мое покинуло гавань, посему, направив парус разума по ветру моего желания, я выхожу в открытое море с надеждой на легкое плавание и на спасительную заслуженную пристань». Вслед за Цицероном он уподобляет естественную смерть гавани и отдохновению после долгого плавания. На исходе дней надо опустить паруса и входить в гавань спокойно, едва пользуясь кормилом. Гвидо да Монтефельтро, под старость лет сменивший доспехи полководца на сутану францисканца, объясняет это превращение в «Аде»:

Но в Равенне метафора парусов приобретает еще иной смысл. В прозе Цицерона и Квинтилиана часто встречается также уподобление: писать — значит подымать паруса, кончать произведение — паруса опускать. Дантовские торжествующие терцины плыли все дальше и дальше, преображая старые образы, разворачивая все новые и новые видения. В «Чистилище» и в «Рае» метафора ладьи и паруса засверкала мощью его гения. В этих прекрасных строках утверждает себя творец Нового времени:

Но за кораблем Данте кто может поспеть?

В 1321 году отношения между Равенной и Венецией ухудшились, какое-то дерзкое равеннское суденышко напало на венецианский купеческий корабль и ограбило его; были и человеческие жертвы. Гвидо Новелло поспешил, чтобы отвратить войну с бесконечно более сильной Венецией, отправить в Светлейшую Республику послом Данте Алигьери, уже испытанного в сложных дипломатических миссиях. Напомним хотя бы о той помощи, которую он оказал маркизам Маласпина в их спорах с воинственным епископом Луни. Данте должен был убедить Великий совет Венеции отказаться от объявления войны Равенне. Существуют разные легенды о том, как Данте напугал своим красноречием дожа и венецианских сенаторов, которые, боясь его влияния, не стали задерживать поэта в своем городе.

Данте удалось все же приостановить заключение союза между Чекко дельи Орделаффи, сеньором Форли, и Венецией, направленного против Гвидо да Полента. Быть может, Венеция также опасалась дружеских отношений Данте с Кан Гранде, которого он мог попросить помочь Равенне, и пошла на уступки.

Трудно сказать, возвращался ли Данте вдоль берега Адриатики на судне или же пешком и на коне через болотистую местность в низовье По, но, во всяком случае, вернувшись, он заболел лихорадкой.

Может быть, в бреду ему вспоминались стихи Гвидо Кавальканти, которого некогда он и другие приоры Флоренции выслали в малярийную область Сарцаны. Кавальканти вернулся на родину, но скоро умер. И губы Данте повторяли стихи «первого друга» его молодости:

Данте умер в ночь с 13 на 14 сентября 1321 года. Гвидо Новелло приказал положить его тело в каменный античный саркофаг. На голову Данте правитель Равенны возложил лавровый венок, воздав великому поэту почесть, которую забыли или не хотели воздать ему при жизни неблагодарные современники. Не во Флоренции, а в чужом городе Данте удостоился этой чести и опочил среди мозаик и героев древности, казалось, забытый всем миром. Гвидо Новелло по обычаю города сказал торжественное слово, которое произносилось, когда умирал знатный или именитый гражданин. Саркофаг с телом Данте поставили в саду францисканского монастыря, прислоненным к стене церкви. Спустя семь лет Бернардо Под-жетто, кардинал-легат папы Иоанна XXII, захотел предать огню останки поэта-еретика, но Равенна не отдала на поругание тело почившего в ее стенах Данте, и кардиналу пришлось удовольствоваться тем, что он сжег на костре все экземпляры «Монархии», которые сумели достать его агенты.

В 1489 году Бернардо Бембо, венецианский претор Равенны, пригласил знаменитого скульптора Пьетро Ломбарди, который сделал надгробие Данте с поясным скульптурным портретом. Внизу была начертана эпитафия неизвестного автора в рифмованных латинских стихах: