Трактирщица

Мирандолина. С вашего разрешения. (Делает вид, что хочет уйти.)

Кавалер. Торопитесь уходить?

Мирандолина. Мне не хочется быть вам в тягость.

Кавалер. Да нет, мне с вами приятно. Вы развлекаете меня.

Мирандолина. Вот видите? Так я и с другими. Провожу с ними несколько минут. Я ведь веселая. Наговорю им всяких глупостей, чтобы немного их позабавить. А они ни с того ни с сего начинают воображать… Понимаете? И давай за мной волочиться.

Кавалер. Это потому, что у вас приятное обращение.

Мирандолина (приседая). Вы очень добры, ваша милость.

Кавалер. Так, говорите, влюбляются?

Мирандолина. Подумайте, какая слабость! Сразу взять да и влюбиться в женщину!

Кавалер. Никогда не мог этого понять.

Мирандолина. Вот тебе и твердость! Вот тебе и мужская выдержка!

Кавалер. Да, жалкие они, мягкотелые людишки.

Мирандолина. Вы рассуждаете, как настоящий мужчина. Синьор кавалер, дайте мне вашу руку.

Кавалер. Руку? Зачем?

Мирандолина. Удостойте. Прошу вас. Будьте покойны, у меня чистые руки.

Кавалер. Вот вам рука.

Мирандолина. Первый раз мне выпадает честь подать руку настоящему мужчине.

Кавалер. Ну ладно, довольно! (Отнимает руку.)

Мирандолина. Вот что. Если бы я взяла руку одного из тех двух мышиных жеребчиков, каждый подумал бы, что я без ума от него. И потерял бы голову. С ними я не позволила бы себе самой маленькой вольности за все золото мира. Они не умеют жить. Какая чудесная вещь — свободный разговор! Без наскоков, без хитростей, без разных там дурачеств! Простите мою смелость, ваша милость. Если я чем могу вам служить, приказывайте без стеснения. Я буду внимательна к вам так, как не была еще ни к кому на свете.

Кавалер. Вы становитесь пристрастны ко мне. Почему это?

Мирандолина. Потому, что, помимо ваших достоинств и вашего положения, я уверена, что с вами я могу поговорить свободно, что вы не поймете дурно моего внимания, что будете смотреть на меня только как на служанку и не будете мучить меня смешными претензиями и вздорными выходками.

Кавалер (в сторону). Черт возьми! В ней что-то необыкновенное, но не могу понять, что!

Мирандолина (в сторону). Бука начинает понемногу становиться ручным.

Кавалер. Ну, если вам нужно заняться вашими делами, не забывайте их из-за меня.

Мирандолина. Да, синьор, я пойду взгляну, не нужно ли чего по дому. Это и есть моя любовь; этому и отдаю я все время. Если вам угодно приказать что-нибудь, я пришлю вам лакея.

Кавалер. Хорошо. А если что-нибудь понадобится вам, я буду рад вас видеть.

Мирандолина. Я никогда не хожу в комнаты к жильцам, но к вам, пожалуй, буду заглядывать.

Кавалер. Ко мне? Почему?

Мирандолина. Потому что, ваша милость, вы мне очень и очень нравитесь.

Кавалер. Я нравлюсь вам?

Мирандолина. Ну да. Нравитесь, потому что не распускаете слюни, как все, потому что вы не из тех, кто влюбляется. (В сторону.) Пусть у меня отвалится нос, если завтра он уже не будет влюблен по уши! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ

Кавалер, один.

Кавалер. Да, я знаю, что делаю. Бабы! К черту! Вот эта могла бы еще поймать меня скорее, чем другая. Такая откровенность, такая непринужденность разговора — вещь не совсем обыкновенная. В ней есть что-то особенное. Но влюбиться из-за этого? Нет! Я бы остановился на ней скорее, чем на какой-нибудь другой, чтобы слегка поразвлечься. Но втюриться? Потерять свободу? Дудки! Дураки те, кто влюбляются в бабью юбку! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ СЕМНАДЦАТОЕ

Другая комната гостиницы.

Ортензия, Деянира и Фабрицио.

Фабрицио. Оставайтесь здесь, ваши сиятельства. Взгляните на ту, другую комнату. Она будет спальней, а здесь вы будете кушать, принимать… и вообще все, что угодно.

Ортензия. Хорошо, хорошо! Вы хозяин или лакей?

Фабрицио. Лакей, к услугам вашего сиятельства.

Деянира (тихо, Ортензии). Он называет нас сиятельствами.

Ортензия (в сторону). Будем разыгрывать то же и дальше. (Громко.) Послушайте.

Фабрицио. Ваше сиятельство?

Ортензия. Скажите хозяину, чтобы он пришел сюда. Я хочу поговорить с ним об условиях.

Фабрицио. Придет хозяйка. Я сию минуту. (В сторону.) Что это за одинокие синьоры, черт возьми! Одеты хорошо и по виду как будто важные дамы. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ

Ортензия и Деянира.

Деянира. Сиятельства! Это мы-то сиятельства! Он принял нас за важных дам.

Ортензия. Ну и отлично: будут почтительнее.

Деянира. Зато сдерут втридорога.

Ортензия. Э! Когда дойдет до счетов, они будут иметь дело со мной; а я достаточно долго побродила по свету!

Деянира. Как бы не влететь в историю с этими титулами.

Ортензия. Дорогая моя, вы ничего не понимаете. Неужели две актрисы, привыкшие изображать на сцене графинь, маркиз и княгинь, не сумеют сыграть какую угодно роль в гостинице?

Деянира. А приедут наши — и все всплывет наружу.

Ортензия. Сегодня они, во всяком случае, до Флоренции не доберутся. Из Пизы сюда на барке — меньше трех дней никак не выйдет.

Деянира. На барке? Какой ужас!

Ортензия. Ничего не поделаешь. Капиталов не хватает. Хорошо хоть, что мы-то доехали на двуколке.

Деянира. Вовремя подоспело последнее выступление.

Ортензия. Да, но если бы я не стояла все время у дверей[2], ничего бы не вышло.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЕ

Те же и Фабрицио.

Фабрицио. Хозяйка сию минуту будет к вашим услугам.

Ортензия. Хорошо.

Фабрицио. Что вам угодно приказать? Я служил и другим синьорам. Сочту особенной честью со вниманием служить вашим сиятельствам.

Ортензия. Когда понадобится, я позову.

Деянира (в сторону). Здорово играет эти роли Ортензия!

Фабрицио (достает перо и книжку). А пока прошу, ваши сиятельства, соблаговолите сообщить ваши почтенные имена для прописки.

Деянира (в сторону). Начинается!

Ортензия. А зачем вам мое имя?

Фабрицио. Гостиницы обязаны сообщать куда нужно имена, фамилии, родину и общественное положение каждого постояльца. Если этого не сделать — беда!

Деянира (тихо, Ортензии). Ну, милочка, конец нашим титулам.

Ортензия. Многие ведь дают вымышленные имена.

Фабрицио. Наше дело — записать то, что нам говорят. Остальное нас не касается.

Ортензия. Ну, так пишите: баронесса Ортензия дель Поджо, из Палермо.

Фабрицио (записывая, про себя). Сицилианка! Горячая кровь! (Деянире.) А вы, ваше сиятельство?

Деянира. Я? (В сторону.) Не знаю, что сказать.

Ортензия. Что же вы, графиня Деянира? Скажите свое имя.

Фабрицио (Деянире). Прошу вас.

2

…если бы я не стояла все время у дверей… — В театре XVIII века билеты продавались только на бенефис того или иного актера (причем цена зачастую не была твердо установлена и на спектакли, пользующиеся особым успехом). В остальных случаях кассир обходил зрителей или собирал деньги у входа. Итальянские театры не составляли в этом смысле исключения, хотя в Венеции и был свой обычай: зрителей допускали в зал за очень небольшую плату, но для того, кто хотел сесть, за дополнительные деньги «отпирали» закрытое специальной перемычкой кресло. Бродячие труппы — а к одной из них и принадлежат изображенные Гольдони актрисы — вообще собирали деньги только у входа, и здесь очень многое зависело от красоты и обходительности поставленной для этого актрисы. Деньги клались в тарелку, и зритель брал или не брал сдачу.