Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 103

"Люблю свою страну. Это не фраза. Но как же совместить любовь мою с неверием, которое не сразу, но прочно заняло всю жизнь мою... Я с каждым днем угрюмее и злее. С каждым днем мое неверие становится прочнее моей любви. Я задыхаюсь в нем!"

Открывая рот, рыбка не зевала вовсе. Она задыхалась от безверия, заполняющего душу. А вот разнообразие хвостовых судорог уже впрямую зависело от родовых характеристик.

Далее предлагаемая классификация личностей, в силу тех или иных причин оказавшихся в конфликте с умирающей структурой, безусловно, небесспорна, однако ж я рискну говорить на эту тему хотя бы по той причине, что тема диссидентства и по сей день отчего-то волнует некоторых теперешних толкователй смуты, соблазняя их той легкостью, с которой, оперируя уже ушедшим в историю явлением, можно выдать простенькую и всем понятную схему столь многопричинного и многопоследственного события, как "развал Великой державы"...

Итак - типы.

Если замыслом о себе был велик, а натурой слаб - чувствовал себя обиженным, притесненным.

Если слабым не был - осознавал себя сопротивляющимся.

Если был честолюбив и в меру смел - объявлял себя борцом.

Первых было большинство. Сегодня то один из таковых, то другой вещает по СМИ о том, как тупые, злобные и коварные власти ущемляли его права и таланты. Но они все выжили и ныне устроены.

Вторые часто гибли. Кто морально, но многие и физически. Из них сегодня мы никого не найдем даже на дальних подходах к власти. На тусовках культурных элит их тоже не видать.

Зато на элитных тусовках мы постоянно видим еще один тип, в вышеперечисленные не попавший. В те давние времена я называл их "проказниками". Сегодня они охотно, часто с азартом делятся с телезрителем или читателем подробностями своего непременно утонченного фрондерства: как хитроумно боролись с церберами-цензорами и часто побеждали последних; сколь стратегически выверенными бывали их действия и поступки по реализации своих недюжинных способностей в разных областях культуры, строжайше контролируемой; как умело находили покровителей в самых "заоблачных властных высях" исключительно по причине бесспорности своих талантов...

Таланты многих из них я признавал, признаю и теперь, но тип этих людей мне, мягко говоря, неприятен. Они и внешне мне чаще всего неприятны, словно на лицах их некая особая печать. Нет, не каинова и не иудина. Сказал бы нечто сальеристское, каким запомнился Сальери в исполнении Смоктуновского, но при некотором моем личном довоображении: допустим, Сальери и в уме не имел кого-либо травить, но слушок был - дескать, чего ради у аптеки толкался, старикан ты этакий? Сальери (Смоктуновский) щурится хитро и многозначительно: "У аптеки, говорите? Право же, не припомню... Но не исключено, весьма даже не исключено!"

"Проказники", как уже говорил, страсть как любят ныне повествовать о своих шалостях. Но ни разу не слышал и не читал (если ошибаюсь, пусть меня поправят), чтобы хоть кто-нибудь из таковых поведал, чем обычно заканчивались их шалости. А заканчивались они всегда одинаково "собеседованием", после которого вчерашний "проказник" писал откровенно заказной роман... или поэму, или статью, или холст, или пьесу, или на время вообще "умолкал в тряпочку". О последнем варианте нынче повествуется с особо трагическими интонациями. Противно.

Этому, мне необъективно противному, типу советских интеллектуалов я уделил столько места, отчасти чтобы желчь излить - вредная, говорят, для организма вещь.

Отчасти же потому, что именно эта часть советской интеллигенции морально санкционировала самые дурные, самые злопоследственные события последнего десятилетия ушедшего века.

Сегодня они в активной обороне. Обороняют завоеванные позиции. За их спиной "все прогрессивное человечество", потому что это и его позиции тоже...

Но возвращаясь к предложенной, разумеется, весьма условной классификации людей, в силу обстоятельств "выпавших" из пространства советского бытия, напомню о третьей категории - категории "борцов", коим, как уже сказано, присущи были и смелость, и честолюбие, и соответствующие способности, наконец.



С ними просто: уехали, погибли, поумирали. Как это ни парадоксально прозвучит, но те, кого именую борцами, менее всего причастны к реальным событиям, потрясшим страну и государство.

Представьте себе болезнетворный кишечный микроб, не способный спровоцировать даже обыкновенного поноса у огромного животного, умирающего от общего размягчения костей.

Сегодня, спустя два десятилетия, именно "борцы" видятся наибольшими неудачниками, но, разумеется, не в плане личных реализаций. Многие из уехавших (возвратившихся или невозвратившихся, что абсолютно не в счет) там так или иначе состоялись, а некоторые из погибших и умерших почитаемы, хотя и весьма скромным кругом почитателей, что также значимо, ибо свидетельствует о фатальном несовпадении векторов распавшегося по признаку пристрастия к разным и зачастую взаимоисключающим мифоидеологемам общественного сознания с еще более социально-политически рыхлыми амбициями бывших борцов с режимом.

Так что, если допустить принципиально ненаучный "атомистический" взгляд на советское государство, то есть как на государство, состоящее абсолютным преимуществом из советских людей, то все, с государством случившееся, представится прямым результатом деятельности (или недеятельности) исключительно советских людей, ибо все случившееся имеет прямое отношение к самому существу семидесятилетнего "советского" состояния России.

А диссидентство при этом во всех его ипостасях увидится безнадежным аутсайдером самого процесса разрушения государства, каковой советские "верхи" инициировали, а советские "низы" "отбезмолвствовали" ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы процесс стал необратимым.

Так что общенародное "неприсутствие" девяносто первого года и московский народный гнев девяносто третьего - фактически события разных эпох.

Однако можно без труда заметить, что во всех этих рассуждениях как бы незримо присутствует некая условно-сослагательная интонация. "Когдаб народ... да кабы власть..." А на первичном уровне понимания происшедшего весьма популярно суждение о том, что вот, мол, "крыша поехала", верхи скурвились и развалили великое государство.

Но если "крыша едет", значит, либо фундамент сгнил или просел, либо стропила прогнили. Иначе: подвижка крыши - это уже финал, очевидность со скоро зримыми последствиями.

Ну а где ЦРУ с его планами тотального расчленения Советского Союза? А агенты влияния - с ними как?

Где ЦРУ? Известно где - в Америке. С агентами влияния действительно не все столь просто. Но одно известно точно: в диссидентах агенты влияния не числились. А часто и совсем наоборот...

* * *

Но речь шла о типах "внесоветского" существования. Еще о "борцах".

Борцы - это, как правило, молодые люди, в той или иной степени уверовавшие в собственное знание решения социальной проблемы и действовавшие в соответствии со своей верой.

В конце пятидесятых - начале шестидесятых преобладали марксистско-ревизионистские концепции "поправления" социализма. Типичной в этом отношении была подпольная ленинградская группа-организация Хахаева-Ронкина, программа которой имела наиболее выразительное название: "От диктатуры бюрократии к диктатуре пролетариата". Троцкистский душок программы едва ли имел своим источником демагогию троцкистского противостояния "сталинизму". Скорее то был прямой результат элементарной логики "честного марксистского мышления", в базе которого материалистическое мировоззрение, социальный пафос "молодого" Маркса и минимум, как нынче модно говорить, национальной самоидентификации. Молодые, "марксистски подкованные" еврейские юноши, как правило, возглавлявшие группы марксистского толка, безусловно сочувствовали сионистскому движению, но все же тогда, в начале шестидесятых, сионизм рассматривали как частное явление, в известном смысле даже отвлекающее умы от головной линии-идеи прогресса марксистского преобразования всемирной социальности. Советский вариант социализма виделся им подпорченным, а то и грубо искаженным спецификой русской истории и русским менталитетом. Однако откровенно русофобские концепции на этой почве стали возникать значительно позже. Евреи или русские - неомарксисты пятидесятых-шестидесятых - были по сути "советскими людьми", но безнадежная "закольцованность" официальной идеологии уже не оставляла им места в идеологическом пространстве, как позднее, в конце шестидесятых и в семидесятых годах, не нашлось места вполне безобидному варианту так называемого "официального национал-большевизма".