Страница 9 из 22
— Ну, отвоевался? — спросила она.
— Да вроде нет, — улыбнулся Корепанов. — Сюда пришел из госпиталя, меня сразу на спаренную пулеметную установку назначили по боевому расписанию… Так что постреляю еще.
— Меня тоже в расписание это включат?
— А как же! Рыбный мастер по тревоге должен у пожарных насосов стоять…
— Так, так, — призадумалась тетя Поля и вынула из ушей серьги: не до красоты теперь, коли в боевое расписание включают. — Слабого-то полу, — спросила она, — много на «Рюрике»?
— Да хватает.
Сверху крикнули:
— Рыбный мастер пришел?.. Соль привезли! На палубе царила суматоха, и боцман (лица его тетя Поля так и не разглядела в потемках) отрывисто бросил на ходу:
— Сам знаю, какую стрелу под соль! Вон уже грузят!.. Длинная рука стрелы, подхватив с берега груз, опускала его в трюм; заглушая голоса людей, грохотала лебедка.
— Кто здесь рыбный мастер? — спросил взъерошенный человек в кожанке, появляясь на палубе. — Ты?.. Ну, давай расписывайся…
— В чем? — спросила тетя Поля.
— Как в чем?.. За соль, перец и лавровый лист. Вот здесь пиши… На карандаш, держи!..
— Не-е-ет, милый друг. Я глазами хочу посмотреть… Может, вы мне вместо соли земли наложили, а я — расписывайся?
Тетя Поля спустилась в трюм, вспорола мешки. В трех лежала искристая соль хорошего качества, но в двух…
— Эй, эй! — крикнула она через люк. — Поди-ка сюда, я тебя носом ткну…
С палубы послышались ругань, голос рассерженного хозяйственника:
— Эй, Васька, погоди отъезжать, тут дело есть… С бабой свяжешься, так не рад будешь… Ну, чего тебе тут? — грубо спросил он, неумело спускаясь по трапу.
— Какая же это соль? — сказала она, пересыпая в горстях кристаллы грязного цвета. — Под рассол огуречный она сгодится, а нам рыбу солить надо… Два мешка, как хочешь, не принимаю.
— Тьфу, будь ты!..
— А ты не плюйся, — мгновенно построжала тетя Поля. — Не в пивной, а на судне находишься. Ты пришел и ушел, а для нас это дом наш родимый… Я вот тебе плюну! Так плюну…
— Да ты кто такая?
— Будто сам того не ведаешь! Мастер я рыбный, и возьми свой карандаш обратно. Ишь, скорый какой, прилетел: расписывайся! — передразнила она его. — Я еще, погоди, еще соль проверю…
— Черт с тобой, проверяй, — обозлился хозяйственник. — Все равно без соли в море не уйдете. А я вам ее дал и — точка!..
— Это верно, что без соли не уйдем, — мирно согласилась боцманша, с мужской сноровкой подтягивая мешки к дверям трюмного склада. — А вот тебя потрясти надо. Устроился в тылу, брюхо растишь. В море бы тебя — туда, где наши мужья головы свои за нас сложили.
— Эй, Васька, — осатанев, заорал хозяйственник. — Не слышишь, что ли, дьявол?..
— Чего? — раздалось сверху.
— Брось сюда пару мешков с солью!..
Мешки тяжело шлепнулись о настил трюма. Тетя Поля тут же проверила их содержимое и только тогда сказала:
— Вот теперь распишусь… Число-то сегодня какое?.. Четырнадцатое как будто…
За полчаса до отхода на траулер пришел Дементьев. Главный капитан флотилии сразу поднялся в рубку, чтобы вместе с корабельным начальством обсудить план предстоящего рейса. Погрузка уже закончилась, матросы прибирали палубы, задраивали люки трюмов, чтобы в них не попала штормовая вода.
Тетя Поля занялась наведением порядка в своей каюте, когда раздались звонки аврала. Захлопнув свой сундучок, она вместе с матросами выбралась на палубу, Дементьев уже стоял на причале: он что-то хотел сказать на прощанье, но по трапу влетел на полубак боцман, исступленно крича:
— Отдай запасные швартовы!.. Выноси кранцы за борт!..
«Ну и глотка, — подумала тетя Поля, — у моего такой не было. Тихий он был, господи», — и она вытерла неожиданную слезу. Темнота вдруг стала угнетать ее, захотелось света, и неясная тоска шевельнулась в душе. Единственный человек из провожающих был знаком ей, но не видел ее; тогда она сама подошла к борту, крикнула:
— Генрих Богданович, до свиданья!..
Главный капитан узнал ее, протянул руку:
— Полина Ивановна?.. Извините, как-то совсем из головы вон, что вы на «Рюрике». Ну, желаю вам!..
Взревел гудок, звякнул телеграф.
— Есть отдать носовые! — снова заорал боцман, и форштевень поплыл от причала в сторону, разделяемый быстро растущей пропастью между кораблем и берегом…
Потянулись берега. Темные, на первый взгляд даже безлюдные. Чаек не было слышно — налетались за день, спят. Из кочегарки доносился звон топочных заслонок, шипение раскаленного шлака, заливаемого водой.
На мостике звучал чистый женский голос:
— Так держать!.. Левее два градуса!.. Выходить в створ мыса Белужьего…
— Анастасия Петровна командует, — сказал Корепанов, подходя к тете Поле.
— Строгая-то она какая, — осуждающе выговорила мастер, — даже не улыбнется ни разу… Чего она так?
Помогая пожилой боцманше спуститься по крутому скоб-трапу, салогрей не сразу ответил:
— Причина есть. Может, про «Туман» слышала?
— Ну а кто из мурманчан не слышал?
— Так вот, Анастасия Петровна — жена как раз того самого командира «Тумана».
— Да что ты?!
Тетя Поля знала, что сторожевик «Туман» принял однажды неравный бой. И когда «Туман» уходил под воду, на его палубе до последней минуты стреляло орудие, у которого метался одинокий матрос. И этот последний, оставшийся в живых матрос держал в поднятой руке корабельное знамя. Командовал этим кораблем капитан-лейтенант Окуневич.
— И вот, понимаешь, — рассказывал Корепанов, — как только она узнала о гибели мужа, так сразу сюда приехала. Вытребовала у Дементьева разрешение сдать экстерном экзамен на штурмана, получила диплом… Слышишь, ведет корабль?
— Бедная, — сказала тетя Поля, — ведь часа-то через два мы над тем местом пройдем, где «Туман» лежит…
— Да, нелегко, — согласился матрос.
Придя в свою каюту и прислушиваясь к размахам корабля, тетя Поля горестно размышляла: «А и то легче, чем мне, она хоть знает правду-матку, не сравнишь с моим положением… Что я ведаю?.. Которым дал бог вернуться — вернулись, а вот мой, сердешный, может, и жив еще, да что толку… мается где-нибудь на чужой стороне… Господи!..»
Первая океанская волна, набежав с севера, грубо толкнула траулер. Он выпрямился, во всех его коридорах лязгнули распахнутые двери, упало что-то тяжелое.
— Ишь как! — сказала тетя Поля, закрывая свою каюту; потом она погасила свет, откинула броняжку иллюминатора. — Что-то и берега не видать… Тьма одна… Вон он, кажется… Ну, прощай, родимый, прощай, ласковый! Мужа провожал, теперь меня провожаешь…
Траулер, стуча машиной, уходил в тревожный океан.
Смятение
— Эй, капрал, поднимай людей!..
— Куда?
— Там увидишь…
Ориккайнен сонно взглянул на часы — середина ночи. За окном качаются на ветру кусты, разбрызгивая с ветвей капли дождя. Где-то вдалеке пулемет сосредоточенно дробит тишину.
— Все еще дрыхнете? Почему до сих пор не встали? — Суттинен появился в дверях, нервно постукивая себя плетью по голенищу сапога. — Быстрее, быстрее, капрал!..
Через полчаса рота уже находилась на марше. Шли молча, растянувшись по лесу длинной узкой колонной. Ночь была душной, дождь не освежал. Но еще никто не знал, куда идут, зачем. Солдаты досадовали на этот неожиданный подъем; многие даже забыли в своих землянках котелки, кружки.
Олави шел рядом с Ориккайненом:
— Слушай, Теппо, куда нас гонят?
— А откуда я знаю…
— Ну, а все-таки?
— Да вроде к старой границе…
— Во взводе Хаахти солдаты говорят, что, наверное, война закончилась. Так быть не может, капрал?
— Навряд ли.
— Вот и я так думаю.
Издалека донесся звук сигнала — это Суттинен приказывал подтянуться отставшим. Потом капрал уловил плеск воды и, жадно втянув ноздрями воздух, сказал:
— Река… нет, озеро! И дымом пахнет…
Он не ошибся: впереди лежало стиснутое покатыми гранитными берегами небольшое озеро; лейтенант Суттинен уже руководил посадкой на плоты, которые готовился тянуть старенький допотопный буксир.