Страница 55 из 56
Турецкий султан Мустафа III жил превосходно. Франция вооружала его эскадры пушками, Версаль снабжал его гарем гинекологами, и над Босфором гремели залпы, а в гареме уже плакали младенцы. Недавнее стечение планет небосвода было таково, что в полночь второго дня будущей недели следовало ожидать появление мудрейшего из султанов. Мустафа III спросил евнухов
– кто из его жен ближе всего к родам?
– Ах, эта шалунья Зюльма? Так передайте французам, чтобы она родила точно в полночь второго дня следующей недели…
Гинекологам предстояла сложная задача! Но еще сложнее было положение великого визиря Рагиб-паши, которого султан вызвал в Сераль и, перебросив ему ногою шелковую подушку, объявил:
– Сядь, а я буду стоять перед тобой, пока ты не объяснишь мне, что за шум возник в Польше…
Рагиб-паша отвечал, что он (лично он!) никогда и ничего хорошего от женщин не ждал. Русская императрица Екатерина, конечно, баба сумасшедшая. Она хлопочет о коронации Понятовского только затем, чтобы потом выйти за него замуж.
– И сейчас она собирается ехать в Курляндию, чтобы от Бирона сразу же повернуть в Варшаву. Мне это секретное известие обошлось в триста пиастров, но я не жалею о потере ничтожных денег, зато счастлив донести правду о подлости русского Кабинета.
Мустафа III отсчитал ему только сто пиастров.
– Я по себе знаю, – сказал султан, – что если женщине чеголибо захочется, то помешать невозможно. Она успокоится лишь в том случае, если ее зашьют в мешок и бросят в воды Босфора. Но я уверен, что, пока мешок не коснется далекого дна, женщина еще волнуется – как ей утолить свои вожделения!
При этих мудрейших словах сам великий визирь, сам главный астролог, хранитель шубы султана, сторож султанского соловья и даже кормитель его попугая – все они дружно задвигали бородами, выражая осуждение слабой женской натуры. Рагиб-паша сказал султану, что французский посол маркиз Вержен умоляет допустить его до света очей, пронзающих весь небосвод мира.
– Пусть придет этот франк, – милостиво разрешил Мустафа III (послов других стран в Турции называли «собаками»).
Представитель Версаля на одном дыхании сообщил:
– Увы, мы не имеем границ с Россией, чтобы сразу же наказать ее оружием. Но такие границы имеете вы… Русский посол Обресков достоин того, чтобы закончить жизнь в Бастилии (у нас) или в башне Эди-Куля (у вас). – Вержен закрыл глаза и выкрикнул: Мне страшно сказать, что задумали в Петербурге: обручившись, Екатерина с Понятовским объединят Польшу с русскими пространствами, в которых человек теряется, как комар в лесу…
Если бы маркиз на этом остановился, все было бы хорошо. Но беднягу понесло дальше – прямо в пропасть невежества:
– Это значит, что империя османлисов… погибнет!
Вот тогда Мустафе III стало смешно:
– К чему ты трагически заломил руки, которым не хватает лишь ножа Мельпомены, чтобы зарезаться перед любопытной публикой? Я лишаю тебя своего просвещенного внимания, и впредь можешь вести переговоры с моим…
Великий визирь Рагиб-паша уже выступил вперед.
– Нет, – осадил его султан, – ты уже старый человек, а потому отдохни. Маркиз будет говорить с моим реис-эфенди note 10.
Мустафа III войны с Россией не хотел, и реис-эфенди принял посла Франции, не вставая с подушек и гладя кошку.
– Ты хочешь сесть? – спросил он со смехом. – Но, прости, здесь тебе не Европа, и я не держу стульев в доме…
Вержен сказал, что сыновья Августа III, хотя они и немцы, вполне могут сойти за поляков. Реис-эфенди прямо в маркиза швырнул свою царапучую кошку.
– Мы на Востоке, – вежливо произнес он, – конечно, не знаем того, что знаете вы на Западе. Но все-таки мы способны догадаться, что собака, сколь ее ни перекрашивай, не может заменить льва… Блистательную Порту,
– договорил он, – беспокоит сейчас другое… совсем другое… совсем…
Пауза. Маркиз Вержен насторожился.
– Слушай, а зачем ты насторожился?
– Чтобы лучше слышать о причинах вашего беспокойства.
Реис-эфенди поправил туфлю, спадавшую с ноги:
– А разве у нас имеются причины для беспокойства?..
Беседа закончилась. Рейс сказал драгоману:
– Пусть и дальше в Польше царит смута, нам это сейчас даже выгодно! Так мы вернее сможем отрезать от Речи Посполитой самый сладкий ее краешек – Подолию… Пришло время звать Обрескова!
Драгоман Маврокордато с трудом поймал кошку.
– Убери ее. И открой клетку с барсами…
Драгомана он тоже выслал. Обресков знал турецкий язык, а реис-эфенди достаточно владел немецким и русским.
Алексей Михайлович Обресков – дипломат опытный, патриот пылкий, политик тонкий. На посту русского посла столь в Турции зажился, что шестерых визирей похоронил. Жена тоже здесь умерла. Сейчас на посольской даче в Буюк-Дере живет стройная гречанка из семьи местных фанариотов. Она ему недавно родила сына.
– Брысь, окаянные! – цыкнул он на барсов, желавших обнюхать его штаны, и тут же приятельски разругал рейса. – Ахмет, водку ты со мною пьешь потихоньку от своего визиря, а все никак поумнеть не можешь… Перестань пугать меня! Зачем я тебе сегодня?
– Ты сейчас удивишься, Алеко. Мы согласны на Понятовского. Но, скажи, зачем вашей царице выходить за него замуж?
– Екатерина, – ответил Обресков, – не может стать женой Понятовского по той причине, что Понятовский… женится.
– На ком же? Назови его невест.
Обрескову вспомнились варшавские чаровницы:
– Оссолинская, Грабовская, Ланскоронская…
Один из барсов, зайдя сзади, потянул россиянина зубами за ногу. Обресков ласково потрепал хищника за холку.
– Ладно, – сказал реис-эфенди. – Мы сами заинтересованы в том, чтобы с Польшею все обошлось. Мой султан совсем не хочет войны с вами. Поверь, это так! Я говорю тебе правду…
Обресков ответил, что султан не хочет – верно, но в Крыму точит сабли Крым-Гирей, а начни татары войну – начнут и турки. Реис-эфенди, как озорной мальчишка, вдруг покатился спиной на подушки, задрав ноги, с которых слетели туфли без задников – туфли вмиг были разорваны зубами барсов.
– Ты, Алеко, еще ничего не знаешь… Ха-ха-ха!
Обресков смутился – что он должен бы знать?
– Крым-Гирей поехал на дачу в Молдавию.
– Удивил! Так он и каждый год туда ездит.
– Но в этом году в Бахчисарай не вернется…
Барсов, злобно огрызавшихся, погнали в клетку. Перестав хохотать, реис-эфенди достал из-под себя смятую бумагу:
– Возьми, Алеко, на добрую память, – сказал с юмором.
Это был протест турецкого Дивана к России, в котором излагалась озабоченность султана по поводу того, что возникшие слухи о скором браке Понятовского с Екатериной могут привести к слиянию Польши с Россией, а Блистательная Порта не потерпит создания под своим боком столь мощного государственного образования.
Алексей Михайлович спокойно свернул ноту:
– Прошу тебя, Ахмет, заверить Высокий Порог в том, что волеизъявление вашего султана будет самым срочным образом доведено до сведения моего правительства… Кстати, мне тут из Варшавы старки прислали – заходи как-нибудь вечерком!
На посольском бриге быстро ставили паруса.
Через двадцать один день все новости достигнут Петербурга.
Прекрасны вы, долы молдавские! В зелени виноградников совсем затерялась деревня Каушяны – летняя резиденция Крым-Гирея. Кони грудью раздвигали высокую траву… Барон Франсуа де Тотт, посол короля Людовика XV при ставке крымского хана, спросил:
– Где вы получили образование, хан?
Крым-Гирей проследил за полетом ястреба в небе:
– Не образование – лишь воспитание! Всех Гиреев еще мальчиками отвозят на Кавказ, где в аулах черкесов племени беслень мы джигитуем с оружием и воруем у соседних племен все, что попадается на глаза. Много украдешь – отбирают, мало украдешь – бьют. Потом я с матерью скрывался в Салониках, бывал в Алжире…
В молдавскую глухомань герцог Шуазель, глава французской политики, заслал дипломата, чтобы он возмутил «дэлихана» к нападению на Россию. Обстановка тому содействовала: татары и ногайцы давно не имели поживы с набега на Русь. Но Крым-Гирей остерег де Тотта: сначала он дождется в деревне молодого вина, а потом… подумает.
10
Турецкие чины несходны в рангах с европейскими. Но если визиря можно сравнить с канцлером, то реис-эфенди соответствует примерно положению министра иностранных дел.