Страница 38 из 63
– Папа, прекрати! – просила Альбина. – Ты накаркаешь!
Так пресловутый дефицит стал еще одним камешком в стене, отделявшей заслуженного врача от Олега Швецова. Муж снова стал заводить разговоры о том, чтобы переехать на отдельную квартиру и жить без тягостного надзора.
– Знаешь, как говорят – «расстанемся, пока хорошие»! – объяснял он ей как-то вечером. – Зачем все доводить до конфликта? Все равно этим кончится! Будем приезжать в гости. Я тебе уверяю: стоит начать жить отдельно – и отношение меняется.
А твой отец сейчас, извини, относится ко мне, словно к мальчишке…
– Может быть, он прав?! – Альбина прижималась к мужу, успокаивая. Почему-то все особенно важные разговоры Олег предпочитал заводить в постели – так, наверное, ему казалось, будет доходчивее.
– Твой отец вроде персонажа Папанова – «тебя посодют, а ты не воруй!» Так не пойдет, Альбина!
Я не ребенок и знаю, что делаю. Не придется тебе передачи носить!
Альбина вытянула руку и постучала по деревянной спинке старой кровати, украшенной резными дубовыми листьями, – эта была одна из тех вещей, рядом с которыми она выросла. Ей трудно было представить себе, что придется переезжать отсюда в чужой дом, начинать все на новом месте. Почему-то это казалось ей страшным. Недаром ведь говорят, что лучше два пожара, чем один переезд.
А вот Олега и эта обстановка, родная для Альбины, раздражала неимоверно, о чем он – очень некстати – сказал в следующую секунду.
– Мебель новую купим – чешскую, а то живем с этим антиквариатом, как в музее!
Альбина молчала, вспоминала с грустью время, которое уже не вернуть никогда. Мир тогда казался таким огромным. А теперь он сузился до пределов квартиры, улицы, ателье. Наверное, это неизбежно, когда взрослеешь. Печально, подумала она. Очень печально.
Потом мысли начинали мешаться, как в старой сказке про Оле-Лукойе с зонтиками: открыл он пестрый зонтик – и хорошим детишкам снятся красивые сны, похожие на мультфильмы, открыл черный – и нехорошим детишкам не снится ничего. Альбине в последнее время не снилось ничего вразумительного. А Олег уверял, что не видит снов совсем; ей казалось, это должно быть очень страшно – похоже на смерть.
– Не сердись, милый!.. – Она прислонилась к его плечу, глядя на сквер рядом с Никольским собором, мимо которого они проезжали.
Здесь было пусто – погода стояла дождливая, за деревьями даже в это пасмурное утро светились позолоченные купола. Альбина уже заметила, что путь к мастерской Наппельбаума оказался длиннее, чем обычно: Олег нарочно поехал в объезд, чтобы выиграть время для этого разговора.
Накануне ей позвонил домой Акентьев-старший с извинениями за причиненное в его визит в ателье беспокойство и приглашением, разумеется, в компании супруга, на «творческий вечер» в его доме, запланированный на ближайшую субботу. Альбина отказалась. На этот раз ей удалось сдержать негодование – в конце концов, воспитание обязывает быть вежливой. Режиссер выразил надежду, что до субботы она успеет передумать.
Альбина, к несчастью, проговорилась мужу, и тот загорелся.
– В чем дело, я не понимаю? – Он и сейчас разводил руками, удивляясь ее категорической реакции. – Мои знакомые тебе не очень интересны, так давай навестим твоих! Или здесь что-то сугубо личное? Знаешь, я начинаю ревновать!
Альбина прекрасно понимала, что Олег уже просчитал в голове, какие интересные знакомства он мог бы завязать на этом вечере.
– Успокойся, милый! – сказала она. – Там соберется исключительно творческая интеллигенция – тебе пришлось бы читать стихи, как на детском утреннике, иначе никто тебя всерьез не примет!
А ты ведь стихи не очень любишь!
– Мишка косолапый по лесу идет, шишки собирает, песенки поет… – пробормотал Швецов и поинтересовался: – Не прокатит?
Альбина с серьезным видом задумалась, а потом покачала отрицательно головой.
– Нет, ты все-таки подумай, – попросил он еще раз, – всегда ведь можно уйти, если не понравится.
Если Олег Швецов не обладал каким-либо качеством, необходимым для семейной жизни, то это, несомненно, было искусство компромисса. Все, на что его хватало, – это изобразить готовность к примирению, и на первых порах на Альбину это действовало. Но только на первых порах. Вскоре она раскусила этот нехитрый трюк и научилась игнорировать его. Так что уловки Олега выглядели сейчас особенно жалко.
Машина остановилась возле ателье на Садовой. Дворники сметали дождевые капли, которые тут же снова покрывали стекло. Альбина поглядывала на часы: как обычно, пять минут в запасе. Она вздохнула – за пять минут, как известно, можно сделать очень много, а сказать еще больше. Швецов же явно не собирался капитулировать.
– Нет, я не понимаю, в чем тут дело! – хмурился он. – Может, ты стесняешься своей работы?!
Альбина снова вздохнула: хотя работа в ателье была вовсе не тем занятием, о котором она мечтала в школьные годы, стесняться ее она считала смешным.
– У нас всякий труд почетен! – сказала она уклончиво. – Перестань фантазировать!
– Ну а что тогда?
Нет, не могла сказать Альбина, какая гнусная история связывает ее с семьей Акентьевых. Не хотела, чтобы у Олега зародилась хотя бы тень сомнения насчет режиссера, а не то – не дай бог – пойдет выяснять отношения. С него станется.
– Я не хочу это обсуждать! – она осталась непреклонна. – Мне там совершенно нечего делать!
– Мы еще об этом поговорим, – пообещал Олег, и по его лицу Альбина поняла, что до проклятой субботы придется выдержать еще не один разговор. Она уже жалела о своей откровенности и неумении на ходу придумывать объяснения.
Покойная Эльжбета Стефановна, которой в немалой степени Альбина была обязана своим воспитанием, не раз объясняла ей, что достоинство женщины, как, впрочем, и мужчины, заключается в том, чтобы не ставить себя в положение, когда приходится лгать. Однако на личном опыте Альбина давно убедилась, что порой бывает просто необходимо говорить неправду или по крайней мере не говорить правды, что в большинстве случаев одно и то же. И сейчас был как раз такой случай.
– Спасибо, что подвез! – Она чмокнула мужа в щеку и выбралась из «жигуленка» под моросящий дождь.
Раскрыла зонт, хотя до дверей мастерской Наппельбаума было всего несколько шагов. Жалко было новый плащ, что бы там старый закройщик ни ворчал по поводу его нелепого воротничка. У порога Альбина обернулась и помахала рукой супругу, который провожал ее взглядом. Олег остался недоволен, и его было можно понять, но для себя она уже все решила.
Еще на пороге она стряхнула капли дождя с зонта. Моисей Наппельбаум был так поглощен работой над очередным заказом, что не сразу заметил ее. И заказ был либо срочным, либо важным, ибо старик редко брался в последнее время за иглу лично.
– Какая погода, бог мой! – сказал он и, подслеповато щурясь, уставился в окно. – Хоть бы один солнечный денек!
– Осенью всегда так! – заметила Альбина.
Она уже приготовилась, все еще не отделавшись от мыслей, связанных с этим проклятым звонком Акентьева, занять свое место.
– Что-то вы, Альбиночка, мрачны, как туча, а это никуда не годится, – сказал серьезно старик. – Туч у нас настоящих хватает, это во-первых, а во-вторых, пока вы не изгоните из вашей очаровательной головки всякие заботы, Моисей Наппельбаум запрещает вам приниматься за дело. Иначе вы сейчас вместо платья скроите брюки или пижаму, а вся вина падет на голову старого Моисея!
Моисей говорил все это таким серьезным тоном, что не рассмеяться было нельзя.
– Да, вода-вода, кругом вода… Знаете, есть такая песня? – спрашивал старый закройщик, продолжая орудовать иголкой, которая казалась частью его самого. На лице его было выражение, которое встречается только у людей, по-настоящему увлеченных своим делом.
Альбине на ум пришел Марков, с которым она повстречалась так случайно. Как бы хотелось отделаться от всего прошлого, а не получается. Прошлое напоминает о себе, не дает забыть. Сначала Акентьев-старший, потом Марков, Флора Алексеевна со своим письмом из прошлого. Она хранила это письмо, но не рассказала о нем Олегу. Что-то ей подсказывало, что Швецов не поймет. Ревновать не станет – не настолько он глуп, чтобы ревновать к мертвому. Снисходительно хмыкнет – она хорошо знала своего супруга, – и это похмыкивание будет хуже всего.