Силки

Ван Вогт Альфред

Силки

А.Е. Ван Вогт

Силки

Пролог

1

Жарко, очень жарко в эти полуденные часы на улочках маленького гаитянского городка. Конечно, в саду, под сенью деревьев, прохладнее, но жизненная необходимость увидеть ветхого старца вынудила Марию покинуть спасительную тень и ступить на пышущую жаром, словно раскаленный металл, мостовую. Потому что тот сидел прямо на солнцепеке и гнусно улыбался, оскалив белые вставные зубы.

- Так ты, значит, просишь денег на поднятие затонувшего корабля с сокровищами? Неужели ты думаешь, что я выжил из ума?

Он вновь ощерился, утомленно-похотливо, и подмигнул ей.

- Разве что, - со значением произнес этот замшелый пень, - такая молоденькая, красивая девочка будет добренькой к старому человеку...

Он ждал ответа, жадно, подобно сморщенной жабе, впитывая тепло солнца в свои заплесневелые кости, видно уже неспособные согреться естественным путем. Но и испепеляющее солнце помогало слабо: его непрерывно била дрожь от озноба.

Мария Ледерль взглянула на него с любопытством. Ее воспитал старый морской волк с изощренным чувством юмора, а посему она восприняла слова возможного заимодавца спокойно, лишь чуть-чуть удивившись, что глаза этой сладострастной развалины ещё сохранили возможность увлажняться при виде молодой девушки.

Проигнорировав его намеки, она твердо заявила:

- Дело верное. Корабль затонул в войну в открытом море неподалеку от Санта-Юиля. Капитаном на нем был - в последний раз! - мой отец. Когда компания отказалась финансировать экспедицию, он решил сам собрать необходимые средства. А о вас он узнал от одного из своих приятелей.

Это была неправда, поскольку старик стоял последним в длинном списке потенциальных кредиторов. Но Мария продолжала без остановки:

- И, ради бога, не обижайтесь. Ведь любителей риска все ещё встречается не так уж мало. Так почему бы такому испытанному игроку, как господин Райхер, не пощекотать себе нервы в последние дни жизни?

Почти безгубый рот растянулся в новой улыбке, вторично продемонстрировав безупречные зубы. На сей раз тон был более благожелательным.

- Я же ответил тебе, дорогуша. Всю свою наличность я решил отдать на исследования в области медицины. Я не перестаю надеяться, что они все же откроют что-нибудь такое... - Он зябко передернул тощими плечами. Лицо исказилось страхом. - Я совсем не расположен сходить в могилу.

На какое-то мгновение Мария даже пожалела эту старую перечницу. Ей подумалось, что придет и ей время превратиться в поминутно дергающуюся старуху. Но эта мысль промелькнула будто легкое облачко на летнем небосклоне. У нее, молодой, были дела поважнее.

- Значит, вы никак в этом не заинтересованы?

- Ни в коей мере.

- Ни капельки?

- Нет, даже на десятую долю процента, - отрезал уже с неприязнью Райхер.

Ничего не оставалось, как удалиться. На прощание она все же бросила:

- Если вдруг передумаете, то наша "Голден Мэри" стоит на четвертом причале.

Мария вернулась в порт, где небольшое суденышко поджаривалось на солнце в нестройном ряду себе подобных. Большинство из них предназначалось для плавания в открытом море. Многие - из тех, что прибыли из Соединенных Штатов, - служили прогулочными яхтами, на борту которых их владельцы и гости играли в бридж, танцевали под звуки, исторгаемые дорогостоящей аппаратурой, и калились на солнышке. Мария не жаловала этих толстосумов за их наглое, избыточное богатство, в то время как люди, подобные ей и отцу, испытывали нужду и находились на пороге отчаяния.

Обжигая руки о деревянные перила, Мария поднялась на палубу. В сердцах пытаясь как-то утихомирить боль от ожога, она похлопала себя по бедрам.

- Это ты, Мария? - раздался откуда-то из чрева судна голос отца.

- Да, Джордж.

- У меня назначена встреча с одним типом. Его зовут Сойер. Там будет и немало солидных деятелей, поговорю-ка я с ними. Все-таки ещё одна попытка...

Мария промолчала, только скользнула по нему взглядом, когда отец вышел наверх. Он надел свою самую шикарную капитанскую форму, но неумолимое время уже взяло свое. Перед ней стоял далеко не тот крепкий и бравый красавец-мужчина, которого она знала с детства. Поседели виски, неизгладимыми отметинами бесчисленных зим были испещрены огрубевшие черты лица.

Она подалась к отцу и поцеловала его.

- Знаешь, я особенно рассчитываю на возможность поговорить с одним очень богатым стариком по имени Райхер. Он обещал тоже там быть.

Мария совсем было уже открыла рот, чтобы объяснить, насколько беспочвенны его надежды, но вовремя удержалась. Она вдруг подумала о том, что до сих пор внушительный мундир продолжает производить благоприятное впечатление на людей. Так что нельзя было исключать, что и Райхер при виде зрелого и образованного мужчины поведет себя иначе.

Лишь после ухода отца она сообразила, какого характера должно было быть предстоящее сборище, чтобы вынудить Райхера вылезти из своей берлоги.

Она прекрасно пообедала вытащенными из холодильника фруктами, а затем принялась сочинять стихотворение, где обыгрывалось сравнение безумия солнечного пекла с разгулом неистовой ярости убийцы. Небрежно бросив свое непритязательное творение в ящик стола, где их накопилось уже изрядное количество, она уселась на палубе под тентом и обвела взглядом порт и беспредельную даль моря. Играли блестками ласковые волны, разбиваясь об острые белые носы суденышек и набегая на столь же непорочного цвета стены домов приморского городка. Эта картина все ещё продолжала завораживать её, хотя в теперешней ситуации Мария уже и не знала, радует она её или вызывает отвращение неизменностью каждодневной безысходности.

"Все это прекрасно и мило, - подумала она, - но насколько же печально и грустно для безденежных отца с дочкой".

Девушка вздрогнула при мысли о возможных бедах, но потом, с вызовом пожав плечами, решила: "Все равно и в самом безысходном положении что-нибудь да придумаю".

Но полной уверенности в этом у неё не было.

Мария спустилась вниз, надела купальный костюм и через минуту уже плескалась в парном, покрытом легкой рябью море. И все же до чего это было ужасно: бездарно проходил ещё один день в её жизни, как перед этим пробежали сотни других, бесследно исчезнувших в пучине времени, подобно брошенным в океан камушкам.

Мысленным взором она окинула шлейф тянувшейся позади череды дней, освещенных все тем же великолепием солнца. Каждый из них в отдельности прошел в общем не так уж и плохо, но в сумме они порождали неясную тревогу, поскольку жизнь явно протекала бестолково.

И она - в который уже раз! - собралась было принять какое-нибудь важное решение, которое круто изменило бы её серое существование, как вдруг заметила появившуюся на палубе стоявшей метрах в тридцати от них яхты Сильвию Хаскинс, которая махала ей рукой.

Мария подплыла к соседнему судну и без особого желания поднялась на борт. Она ненавидела Генри Хаскинса, её мужа, и поэтому испытала большое облегчение после того, как Сильвия выложила все волнующие её новости:

- Генри ушел на совещание, посвященное крупному медицинскому открытию. Затем, как он сказал, мы должны будем отплыть на один из близлежащих островов и лично ознакомиться с чем-то или с кем-то, я так и не поняла, на ком оно было успешно применено.

Мария в ответ вежливо изобразила:

- О!

Ее представление о Генри Хаскинсе весьма отличалось от того, которое, как мнилось его жене, она должна была бы иметь. Этот атлетически сложенный мужчина отличался, по его же собственным словам, невозмутимостью и, уверенный в своей неотразимости, неоднократно пытался приставать к Марии. Он отказался от своих недвусмысленных заигрываний только после того, как однажды натолкнулся на острие кинжала, убедительно сверкнувшего в её ни на секунду не дрогнувшей руке.