Затишье

Гроза прошла очень скоро. Двери и окна снова раскрылись, и комнаты наполнились влажным благовонием. Принесли чай. После чаю старички уселись опять за карты. Иван Ильич к ним, по обыкновению, присоединился. Владимир Сергеич подошел было к Марье Павловне, сидевшей под окном с Веретьевым;

но Надежда Алексеевна подозвала его к себе и тотчас вступила с ним в жаркий разговор о Петербурге и петербургской жизни. Она нападала на нее; Владимир Сергеич начал защищать ее. Надежда Алексеевна, казалось, старалась удержать его близ себя.

- О чем вы это спорите? - спросил Веретьев, вставая и приближаясь к ним.

Он лениво переваливался на ходу: во всех его движениях замечалась не то небрежность, не то усталость.

- Все о Петербурге,- ответила Надежда Алексеевна.- Владимир Сергеич не нахвалится им.

- Город хороший,- заметил Веретьев,- а по-моему, везде хорошо. Ей-богу. Были бы две-три женщины да, извините за откровенность, вино, и человеку, право, ничего не остается желать.

- Это меня удивляет,- возразил Владимир Сергеич,- неужели же вы действительно того мнения, что для образованного человека не существует...

- Может быть... точно... я с вами согласен,- перебил его Веретьев, за которым, при всей вежливости, водилась привычка не дослушивать возражения,но это не по моей части, я не философ.

- Да и я не философ,- ответил Владимир Сергеич,- и нисколько не желаю быть им; но тут речь идет совсем о другом.

Веретьев рассеянно глянул на свою сестру, а она, слегка усмехнувшись, нагнулась к нему и вполголоса прошептала:

- Петруша, душка, представь нам Егора Капитоныча, сделай одолженье.

Лицо Веретьева мгновенно изменилось и, бог ведает, каким чудом, стало необыкновенно похоже на лицо Егора Капитоныча, хотя между чертами того и другого решительно не было ничего общего, и сам Веретьев едва только сморщил нос и опустил углы губ.

- Конечно,- начал он шептать голосом, совершенно напоминавшим голос Егора Капитоныча,- Матрена Марковна дама строгая насчет манер; но супруга зато примерная. Правда, что бы я ни сказал...

- Бирюлевским барышням все известно,- подхватила Надежда Алексеевна, едва удерживая хохот.

- Все на другой же день известно,- ответил Веретьев с такой уморительной ужимкой, с таким смущенным, косвенным взглядом, что даже Владимир Сергеич рассмеялся.

- У вас, я вижу, большой талант к подражанию,- заметил он.

Веретьев провел рукой по лицу, черты его приняли обычное выражение, а Надежда Алексеевна воскликнула:

- О, да! он всех умеет передразнить, кого только захочет... Он на это мастер.

- И меня бы, например, сумели представить? - спросил Владимир Сергеич.

- Еще бы! - возразила Надежда Алексеевна,- разумеется.

- Ах, сделайте одолжение, представьте меня,- промолвил Астахов, обращаясь к Веретьеву.- Я прошу вас, без церемоний.

- А вы ей и поверили? - ответил Веретьев, чуть-чуть прищурив один глаз и придав своему голосу звук астаховского голоса, но так осторожно и легко, что одна Надежда Алексеевна это заметила и прикусила губы,- вы, пожалуйста, ей не верьте, она вам еще не то наскажет про меня.

- И какой он актер, если бы вы знали,- продолжала Надежда Алексеевна,всевозможные роли играет. Так чудесно! Он наш режиссер, и суфлер, и все, что хотите. Жаль, что вы скоро едете.

- Сестра, твое пристрастие тебя ослепляет,- произнес важным голосом, но все с тем же оттенком, Веретьев.-Что подумает о тебе господин Астахов? Он сочтет тебя за провинциалку.

- Помилуйте...- начал было Владимир Сергеич.

- Петруша, знаешь что,- подхватила Надежда Алексеевна,- представь, пожалуйста, как пьяный человек никак не может достать платок из кармана, или нет, лучше представь, как мальчик муху на окне ловит и она у него жужжит под пальцами.

- Ты совершенное дитя,- отвечал Веретьев.

Однако он встал и, подойдя к окну, возле которого сидела Марья Павловна, начал водить рукой по стеклу и представлять, как мальчик ловит муху. Верность, с которой он подражал ее жалобному писку, была точно изумительна. Казалось, действительная, живая муха билась у него под пальцами. Надежда Алексеевна засмеялась, и понемногу все засмеялись в комнате. У одной лишь Марьи Павловны лицо не изменилось, губы даже не дрогнули. Она сидела с опущенными глазами, наконец подняла их и, серьезно взглянув на Веретьева, промолвила сквозь зубы:

- Вот охота делать из себя шута.

Веретьев тотчас отвернулся от окна и, постояв немного посреди комнаты, вышел на террасу, а оттуда в сад, уже совершенно потемневший.

- Забавник этот Петр Алексеич! - воскликнул Егор Капи-тоныч, ударив с размаху козырной семеркой по чужому тузу.- Право, забавник!

Надежда Алексеевна встала и, торопливо подойдя к Марье Павловне, спросила ее вполголоса:

- Что ты сказала брату?

- Ничего,- ответила та.

- Как ничего, не может быть.

И погодя немного Надежда Алексеевна промолвила: "Пойдем!" - взяла Марью Павловну за руку и принудила ее встать и отправиться вместе с нею в сад.

Владимир Сергеич поглядел обеим девицам вслед не без недоумения. Впрочем, отсутствие их продолжалось недолго; через четверть часа они возвратились, и Петр Алексеич вошел вместе с ними.

- Какая прекрасная ночь! - воскликнула, входя, Надежда Алексеевна.- Как хорошо в саду!

- Ах, да, кстати, - промолвил Владимир Сергеич.- позвольте узнать, Марья Павловна, вас ли это я видел вчера в саду ночью?

Марья Павловна быстро взглянула ему в глаза.

- Еще вы, сколько я мог расслышать, декламировали "Анчар" Пушкина.

Веретьев слегка нахмурился и также принялся смотреть на Астахова.

- Это точно была я,- сказала Марья Павловна,- но только я ничего не декламировала: я никогда не декламирую.

- Может быть, мне показалось,- начал Владимир Сергеич,- однако...

- Вам показалось,- холодно промолвила Марья Павловна.

- Что это за "Анчар"? - спросила Надежда Алексеевна.

- А вы не знаете? - возразил Астахов,- Пушкина стихи "На почве чахлой и скупой", будто вы не помните?

- Не помню что-то... Этот анчар-ядовитое дерево?

-Да.

- Как датуры... Помнишь, Маша, как хороши были датуры у нас на балконе, при луне, с своими длинными белыми цветами. Помнишь, какой из них лился запах, сладкий, вкрадчивый и коварный.

- Коварный запах! - воскликнул Владимир Сергеич.

- Да, коварный. Чему вы удивляетесь? Он, говорят, опасен, а привлекает. Отчего злое может привлекать? Злое не должно быть красивым!

- Ого! какие умозрения! - заметил Петр Алексеич,- куда мы удалились от стихов!

- Я эти стихи прочел вчера Марье Павловне,- подхватил Владимир Сергеич,- и они ей чрезвычайно понравились.

- Ax, прочтите их, пожалуйста,- сказала Надежда Алексеевна.

- Извольте-с.

И Астахов прочел "Анчар".

- Слишком напыщенно,- произнес как бы нехотя Ве-ретьев, как только Владимир Сергеич кончил.

- Стихотворение слишком напыщенно?

- Нет, не стихотворение... Извините меня, мне кажется, вы не довольно просто читаете. Дело говорит само за себя; впрочем, я могу ошибаться.

- Нет, ты не ошибаешься,- сказала Надежда Алексеевна с расстановкой.

- О, да ведь это известно! я в твоих глазах гений, дарови-тейший человек, который все знает, все бы мог сделать, да только лень, к несчастью, его одолевает: не правда ли?

Надежда Алексеевна только головой качнула.

- Я с вами не спорю, вы это лучше должны знать,- заметил Владимир Сергеич и немного надулся. - Это не по моей части.

- Я ошибся, извините,- поспешно произнес Веретьев. Между тем игра кончилась.

- Ах, кстати,- заговорил Ипатов, вставая,- Владимир Сергеич, мне поручил один здешний помещик, сосед, прекраснейший и почтеннейший человек, Акилин, Гаврила Степаныч, просить вас, не сделаете ли вы ему честь, не пожалуете ли к нему на бал, то есть я это так, для красоты слога, говорю: бал, а просто на вечеринку с танцами, без церемоний? Он бы сам к вам непременно явился, да побоялся обеспокоить.