Безумие

- Вы как танк, - укоризненно сказал я и стал подбирать рассыпавшиеся пакеты.

- Еще неизвестно, кто из нас танк!

Девушка тоже наклонилась и принялась помогать мне. Мы поднялись почти одновременно. Совсем близко я увидел серые удивленные глаза, чистый лоб и прядь русых волос, густо припорошенную снегом. Сердце у меня чуть дрогнуло, будто я испугался чего-то. Чтобы скрыть замешательство, я сказал, взвешивая на руках пакеты:

- А у вас неплохой аппетит.

- Это не только для меня, - девушка улыбнулась, - для всей комнаты. Я живу в общежитии, дежурю сегодня.

Движением головы она отбросила прядь волос и показала на свои руки:

- Кладите.

Глядя, как я укладываю покупки, девушка спросила, чуть смущаясь:

- Вас зовут Николай Андреевич, да?

- Да, - удивленно ответил я.

- Вы нам статистику читаете, - пояснила девушка.

- Да-да, и я вас припоминаю, - неуверенно сказал я.

- Ну, - убежденно сказала девушка, пряча подбородок среди своих пакетов, - вы никого не замечаете и никого не помните. По крайней мере, девчата так говорят.

- Н-да, - сказал я, потирая лоб, и добавил: - Но вас-то я определенно припоминаю. Вы на первом ряду сидите? Она с улыбкой покачала головой.

- Нет, я сижу в середине, у окна. Когда лекция скучная я смотрю, что делается на улице.

- Так у меня скучные лекции? - для вида оскорбился я. Она засмеялась.

- Да разве я про вас говорю! - и вздохнула. - Ну, я побегу? А то меня ждут.

- Бегите, - разрешил я и вдруг спросил: - А вы всегда сидите там, у окна?

- Всегда, - ответила девушка и покосилась назад. Возле нас остановился солидный мужчина. Его высокая шапка и пальто были густо засыпаны снегом. Он был похож на очнувшегося от летней спячки сердитого деда-мороза.

- Молодые люди, - раздраженно сказал он в пространство между нами, - вы могли бы выбрать для свидания и более уединенное место.

И, намеренно толкнув меня плечом, он важно проследовал дальше. Девушка украдкой взглянула на меня. Я перехватил этот взгляд и спросил неожиданно для самого себя:

- Как вас зовут?

- Вера, - сразу же ответила она и улыбнулась из-за своих пакетов.

И я улыбнулся, хотя мне почему-то было немножко грустно.

- Что ж, Вера, до свидания.

- До свидания, Николай Андреевич.

Я смотрел, как девушка исчезает за завесой пушистого снега, и гадал, обернется или нет. И когда совсем уже решил, что не обернется, Вера все-таки обернулась и неловко, мешали пакеты, помахала мне.

Когда девичья фигурка совсем затерялась среди людей и снега, я поднял голову и увидел, как валится и валится на меня сверху снег, словно само небо с легким шорохом сожаления опускается на землю. Как-то вдруг мне пришло в голову, что там, наверху, за снежным потоком и рыхлыми сырыми облаками морозно и строго искрятся звезды.

А снег все валился, шуршал, падал мне на лицо, щекотал, холодил кожу и исчезал - таял. Я улыбнулся этому доброму и грустному снежному небу и медленно пошел дальше. Я шел и думал о Шпагине, об уверенном хватком Гершине-Горине и его красавице-жене, о сероглазой девушке, которая ушла неведомо куда за снежную завесу, и о новой науке, которая рождается в этом мире незримо, мучительно и здорово интересно.

Я так задумался, что очнулся, лишь увидев перед собой наш дом. Густо облепленный снегом, он стоял нахохлившись и равнодушно смотрел на меня светящимися глазами-окнами. Я сочувственно подмигнул ему и вошел в подъезд. Еще на ходу приготовив ключ, я отпер входную дверь и удивленно приостановился на пороге: в нашей такой обычно тихой квартире было непривычно шумно. Из большой комнаты доносились голоса, смех и звон посуды. Недоуменно оглядевшись, я заметил, что вешалка битком забита чужими незнакомыми пальто. Несомненно, у нас происходило какое-то торжество. Я покосился на изящную меховую шапочку, лежавшую поверх мужских шапок и шляп. Может быть, Сергей надумал жениться? Мысль эта показалась мне такой нелепой, что я фыркнул и, не раздеваясь, на цыпочках подошел к приоткрытой двери.

Осторожно заглянув в щель, я увидел длинный, обильно накрытый стол, а за столом Гранина, Надежду Львовну, Федора Васильевича, Гершина-Горина, Михаила и каких-то незнакомых мне мужчин. У дальнего конца стоял Шпагин с большим бокалом шампанского в руке. Шпагин говорил какую-то прочувственную речь, резковато жестикулируя, бокал был полон, поэтому шампанское иногда выплескивалось, но Шпагин не обращал на это никакого внимания.

- Нет, совершенно серьезно. Я был круглым набитым эгоистичным дураком! Я привык считать логосы своей личной собственностью, чем-то вроде письменного стола...

- Или жены, - при общем смехе добавил летчик-испытатель.

- Федор Васильевич! - обернулся к нему Шпагин. - Если бы не жена... впрочем, это к делу не относится. Важно другое - передо мной открылись такие перспективы, что голова идет кругом.

- Это от шампанского, - лукаво ввернул Сергей.

- Вы меня не собьете, - упрямо продолжал Шпагин, перекрывая общее веселье, - я понял, понимаете, понял, какая это сила - единение!

- Жаль только, что, прежде чем объяснится, мы забыли размежеваться, усмехнулся Гершин-Горин.

Под хохот, сопровождавший эту фразу, я и вошел в комнату.

Меня встретили нестройным веселым хором голосов. Я пробежал глазами по знакомым и незнакомым, но одинаково жизнерадостным лицам. И мне почему-то вспомнился детский лепет Логика, снежное небо, с легким шорохом оседающее на землю, и холодные морозные звезды за ним.