Страница 75 из 77
- Поразительно, полковник, - сказал он. - Я считал вас умным человеком. Ваши свидетели могут подтвердить, что в самолет меня затащили против моей воли.
Голубков повернулся к нам:
- Подтверждаете?
- Я не могу, - ответил я. - Не видел, был уже там, когда его привезли.
- Кто видел?
- Мы видели, - сказал Док. - У нас не создалось впечатления, что он протестовал, когда его катили арабы.
- Протестовал или не протестовал? - уточнил Голубков. - Кричал, отбивался, звал на помощь?
- Нет, - сказал Док.
- Нет, - повторили Артист и Боцман.
- Я требовал выпустить меня из самолета. Я требовал остановить самолет. В самых резких выражениях. Это может подтвердить Пастухов. Он был свидетелем моего разговора с Джаббаром.
- Вы уверены, что он подтвердит? - спросил Голубков.
- Если он честный человек - да.
- Давай, Пастухов, - сказал полковник. - Арабы говорят в один голос, что он сам согласился лететь. Бортмеханик ничего не слышал, лежал далеко. Экипаж тоже не в курсе.
Я походил вокруг последнего трона поверженного императора и сказал ему с прямотой маршала Мюрата:
- Не могу сказать, что мало в жизни видел сволочей. Не слишком много, но и не мало. Среди них попадались даже мерзавцы. Но с такой тварью сталкиваюсь первый раз. Ну? И как я должен ответить? После того как ты приказал нас убить при попытке к бегству. После того как ты убил ребят Сивопляса. Которые, тварь, в афганской войне уцелели. После того как ты подписал самого Сивопляса! Что ты хочешь от меня услышать?
- Что за дела? - вмешался Голубков. - Доложить!
- Давай, - сказал я Боцману. - Докладывай без эмоций.
Он доложил. У него получилось без эмоций. У меня бы не получилось. У Дока и Артиста тоже. А у него получилось. Голубков вызвал Сивопляса. Он изложил то, что знал. И тоже без эмоций, хотя это далось ему нелегко.
- Что скажете? - спросил Голубков.
- Бред, - отрезал генерал-лейтенант. - Голословные домыслы. А свидетель у вас только один.
- Твое слово, Пастух, - обернулся ко мне Голубков. - Подтверждаешь, что он согласился лететь добровольно?
- Что за бодягу вы здесь разводите? - разозлился я. - Нет. Он орал как резаный. Требовал выпустить. Но араб его не послушал.
- Ты понимаешь, что сейчас сказал?
- А что я сказал? Пусть отвечает за то, что сделал. Ему и этого выше крыши! Три убийства - мало?
- Да не ответит он за это! - гаркнул полковник. - Понял? Не ответит!
- Не понял, - сказал я. - Это почему?
- Да потому что нет доказательств! Прямых! А один свидетель - не свидетель! Это еще в римском праве записано!
- А мы что, живем в Риме? - спросил я. - Это для меня новость.
В нашу перепалку решительно вмешался Ермаков:
- Полковник, вы принуждаете свидетеля к даче ложных показаний. Порядочные люди так не поступают.
Голубков кивнул мне:
- Объясни ему насчет порядочности. Как джентльмен джентльмену. А я не могу. Я не джентльмен. В контрразведке джентльмены не служат.
Голубков закурил и сделал вид, что все остальное его не касается.
- Выходит, ему за это ничего не обломится? - спросил Сивопляс.
Голубков промолчал. Пиратский шрам на лице Сивопляса покраснел. Он неловко потоптался на месте, сказал:
- А я видеокамеру принес. Думал, мало ли. Ту пленку я стер, объяснил он мне. Положил камеру на стенд и спросил: - Разрешите идти, товарищ полковник?
- Идите.
Сивопляс сгорбился и двинулся к выходу. Неожиданно походка его стала скользящей, тигриной. Он развернулся в прыжке с мгновенным взмахом руки, в воздухе что-то свистнуло, мелькнуло блесной. И прежде чем я успел сообразить, что к чему, Артист уже словил этот блеск ладонью левой руки перед самым лбом генерал-лейтенанта.
По инерции прыжка он перекатился по полу и схватился за руку, из которой хлестнула кровь. Мы кинулись к Артисту. Док разжал его пальцы и вырвал из ладони окровавленную блесну.
Это был мини-нож "Робинзон" из комплекта ножа выживания "Оборотень-2". Тот самый, который Муха потерял в помещении дизельной электростанции. И сейчас "Робинзон" был использован не как отвертка или пила по металлу, а в своей функции метательной пластины "сякэн". И если бы не ладонь Артиста, эта пластина сидела бы у генерал-лейтенанта в голове. Не в смысле в уме, а в смысле в мозгах.
- Флибустьер, твою мать! - взревел Артист. - У меня от тебя сплошные неприятности и никаких удовольствий!
- Я тебя все равно достану, - пообещал Сивопляс генералу. - Ты от меня и на том свете не скроешься! Там тебя уже ждут! Понял?
Он круто развернулся и двинулся к выходу. У двери обернулся:
- Так и будет! А если не так, то все равно так! И вышел.
- Я должен вас поблагодарить, - сказал Ермаков Артисту. - Вы спасли мне жизнь.
- Я нечаянно, - ответил Артист, пока Док перевязывал его руку подвернувшимся полотенцем. - Если бы успел подумать, не стал бы.
- Двигай, - сказал Док. - Мы в санчасть. Док и Артист ушли. Голубков повертел в руках черную пачку с золотым двуглавым орлом.
- Все. Меняю, к чертовой матери, эти сигареты. Для меня они слишком патриотичные.
- Что-то не получилось? - спросил я. Он только рукой махнул:
- Да ничего не получилось. Все эти обвинения - семечки. Отмажут его в два счета. И все наши дела впустую.
- Ваши?
- Да, наши. И ваши. Зря Артист руку изуродовал.
Он докурил сигарету и сказал:
- Ладно. У меня для вас плохая новость, господин Ермаков. Сегодня в пять утра по московскому времени на вашей даче в Архангельском произошел взрыв газа.
- Взорвался не газ, - возразил генерал-лейтенант. - И вы это прекрасно знаете.
- Да, не газ, - согласился Голубков. - Взорвался заряд, эквивалентный двум килограммам тротила. Вы знаете, каким образом он оказался в подвале вашего дома. Этот подарок был предназначен вам. Но достался не вам. При взрыве погибли два неустановленных мужчины и ваш сын, лейтенант Юрий Ермаков.
Генерал-лейтенант подался вперед:
- Вы... Этого не может быть! Его, не было на даче!
- Был. Он приехал туда в третьем часу ночи. Через час после того, как уехали вы.
- Нет! Не верю! Скажите, что это неправда!
- Это правда.
- Он должен был сидеть дома! Я приказал ему сидеть дома! Зачем он туда поехал?!
- Этого я не знаю, - ответил Голубков. На Ермакова трудно было смотреть. Он долго молчал, потом проговорил пустым, мертвым голосом:
- Я знаю. Он поехал, потому что я ему сказал... Потому что я ему сказал, что я его люблю... И он решил, что мне плохо. Что мне нужна его помощь... Грязь и кровь. Это ко мне вернулось... За что? За что?! Я же служил России!
- Оставьте, Ермаков, - сухо сказал полковник Голубков. - Вы служили не России. Вы служили мерзавцам, которые думают не о России, а только о власти. Вы и сейчас продолжаете им служить. Даже после того, как они убили вашего сына. Примите мои соболезнования. Мне нравился ваш сын.
- Будьте вы прокляты! - сказал генерал-лейтенант. - Будьте вы все прокляты!
В лабораторию заглянул полковник Тулин.
- Борт прибыл, - доложил он.
- Идем, - сказал Голубков и кивнул нам: - Везите.
- Минутку, - остановил я его. - Вы сказали, что ничего не получилось. Что нужно, чтобы все получилось?
- Чтобы он ответил на мои вопросы. Я взял видеокамеру, установил ее на кронштейне и включил запись. Потом приказал Боцману:
- Придержи.
Он понял. Взял генерала за плечи и вжал в кресло. Я поднял с пола мини-нож "Робинзон", стер с него кровь Артиста и располосовал рукав генеральского кителя, использовав еще одну функцию этого высшего достижения человеческой цивилизации. Потом достал шприц-тюбик "Ангельского пения", который не успел употребить подполковник Тимашук.
А я употребил.
Через три минуты плечи генерала расслабились.
Я обернулся к полковнику Голубкову и сказал: