Башня (Вздымающийся ад)

Но если бы он спасся первым, даже если бы это ему позволили, он бы потерял лицо в глазах этого дурацкого мира, который думает только желудком, тем более в глазах; проклятых избирателей, обеспечивающих ему весьма приятную жизнь в Вашингтоне. Такие вот дела. Так что черт с ними, с женщинами.

Но мужчины это совсем другое дело, и он не собирается стоять сложа руки и смотреть, как пятнадцать пятнадцать! недоумков спасаются раньше него.

Бент Армитейдж и Джейк Петере, особенно эти двое, всегда относятся к нему снисходительно и не признают равным себе... этого они отрицать не посмеют. При этой мысли Кэрри снова отпил содовой и тихо сказал:

Ну я вам покажу, сукины дети! На этот раз вам даром не пройдет!

* * *

Нат дослушал губернатора и положил трубку. ЗаметилJ что Патти смотрит на него хмуро.

Вы слышали, о чем я говорил?

Патти кивнула. Голос её оставался спокойным.

Вы действительно пойдете на это? Остановите вси эту операцию, только чтобы их запугать?

Речь не об угрозах.

Я вас не понимаю.

Это ничего не меняет.

Для меня да. Снова дала себя знать семейна хватка полное нежелание обходить острые углы. Единственное, что ответил Нат, было:

Посмотрим, что скажет сержант. Он взял рацию.

Трейлер вызывает крышу Торгового центра.

Крыша слушает, раздался голос Оливера. Ту голую красотку зовут Барбер, Джозефина Барбер. А после неё прибыла жена Роберта Рамсея.

Нат смотрел, как Патти берет ручку и проверяет список.

Готово, сказал он и добавил: Как у вас дела, сержант?

Медленно, но надежно. Как и следовало ожидать. Двадцать два человека за, он запнулся, за двадцать три минуты. На большее мы не могли и рассчитывать.

Не прозвучала ли в его голосе бессознательная воинственность?

Я боялся, что будет хуже, ответил Нат. Он снова задумался.

Думаю, пока все женщины не переправятся, ничего не произойдет. Надеюсь, что нет. Но если дело примет другой оборот...

Хотите сказать, что возникнут проблемы? Там ведь все солидные люди, а? Голос сержанта звучал невозмутимо.

Это ещё не значит, ответил Нат, что кто-то не впадет в панику.

Патти уже нашла те две фамилии и вычеркнула их. Теперь, продолжая держать ручку, наблюдала за Натом.

Ну, продолжал невозмутимо Оливер, если у кого на плечах тыква вместо головы, это ещё ничего не значит. И потом добавил: К чему это вы клоните?

Нат объяснил ему, что он предложил губернатору. Наступила тишина.

Потом Оливер неторопливо ответил, все ещё невозмутимо, как будто просто констатируя факт:

Я так думаю, если человек командует, люди или подчиняются, или поднимают бунт. Если взбунтуются, то нужно подавить бунт в самом начале, иначе все вырвется из рук. При первых же признаках дайте мне знать, и мы задержим переправу, пока они там не договорятся и не наведут порядок. Так мы, возможно, не спасем всех, зато спасем хоть некоторых. Если начнется бардак, то оттуда живьем никто не выйдет.

Нат кивнул:

Вы произнесли целую речь, сержант.

Ну да. Обычно я не так разговорчив.

Но я целиком с вами согласен.

Так что мы справимся, сказал Оливер. Дайте мне знать, если начнется заваруха. Нат молча положил рацию на стол.

Значит, вы договорились, начала Патти, но замолчала. Потом начала снова. Вы уже знали, что договоритесь, да?

Только не нервничайте, сказал Нат и даже сумел улыбнуться. В самом деле, как вы думаете, что сделал бы Берт?

Патти открыла было рот, но тут же закрыла его. Потом слегка кивнула.

Скорее всего, то же самое. Она уже готова была сдаться. Но это не значит, что мне это должно нравиться. В ней снова вспыхнуло упрямство.

Нет, ответил Нат, не должно.

Он отодвинул стул, снова подошел к дверям и окинул взглядом площадь.

Это было мрачное, подавляющее зрелище. На западе солнце скрылось за грозовыми тучами. Все на площади стало серо-пепельного цвета, едкий воздух был полон сажи.

Там возилось множество пожарных, они казались копошащимися муравьями, снятыми замедленной съемкой, пришло Нату в голову, и по всей площади стояли по -. жарные машины; они стояли вплотную друг к другу, и все насосы глухо гудели.

Вся площадь превратилась в огромное озеро. По ступеням из вестибюля текли водопады, похожие на перекаты на нерестовых речках.

Из дверей вдруг вывалился пожарный, который споткнулся на ступеньках и упал ничком; упираясь дрожавшими руками, напрасно пытался встать.

Двое санитаров прибежали с носилками, уложили его и;; унесли. Нат проводил носилки взглядом к санитарной машине, стоявшей в стороне, где уже сидели три других пожарных, дышавших через кислородные маски.

Полиция стерегла барьеры. Нат различил Барнса, того чернокожего постового, а вон и его коллега, гигант ирландец, у которого во все лицо свежая перевязка.

Толпа за барьерами стояла спокойно и удивительно тихо, как будто наконец поняв всю чудовищность трагедии. В толпе взметнулись чьи-то руки, показывавшие вверх. Тут же взлетели ещё несколько рук. Нат не обернулся, чтобы взглянуть, но и без того знал, что спасательный пояс снова в пути, что ещё один человек на пути к безопасности.

Он не испытывал радости от победы. Это чувство давно ушло. Вместо этого он упрекал себя, что не может сделать ничего больше. Что он говорил Патти о взглядах, которых придерживаются в его краях на Среднем Западе? Что человек должен стремиться к совершенству, но никогда не достигнет его? Но из-за этого даже частичное поражение, не становится приятнее.

Он не был религиозным человеком, но существовали обстоятельства, он вспомнил те девятнадцать трупов, скорченных в опаленной горной лощине, которые словно доказывали мощь высших сил и самим характером и глубиной трагедии просто заставляли человека пересмотреть многие идеи и принципы, которые он долго считал очевидными. Слишком долго.

Если некоторые выводы из этого пересмотра всеобщи и неизбежны, то это решение, суть которого можно выразить двумя словами: "Никогда больше!"

Никогда больше никаких "Титаников", попадающих во льды.

Никогда больше никаких "Гинденбургов", полных взрывоопасного водорода.

Никогда больше, пока живы люди, искалеченных Гамбурга и Дрездена, никакого Нагасаки, никакой Хиросимы.

Никогда никаких пожаров в подобных гигантских зданиях...

Поправка: никаких гигантских зданий. Не разумнее ли это?

Гигантизм ради гигантизма никогда не доводил до добра. Не забывай об этом.

"Не забуду, молча сказал себе Нат. Богом клянусь, не забуду".

Тут он услышал, что в трейлере звонит телефон, подождал, не возьмет ли кто трубку, и услышал голос Патти:

Да, он здесь. И потом, бесцветным голосом: Нат. Подала ему трубку. Зиб. Больше не сказала ничего.

* * *

Зиб покинула редакцию в обычное время и на такой направилась домой, где тут же плюхнулась в ароматную ванну.

Млела в пене, чувствуя, как спадает напряжение, и убеждала себя, что все будет в порядке. После разговора c Кэти она почувствовала себя совсем другим человеком, намного лучше поняла сама себя, а разве это не главное в жизни познать себя?

Она ведь покончила с Полем Саймоном, не так ли? Нат должен был понять это по её звонку, когда она сообщила ему, что Поль не собирается к Башне. Тем самым она одним махом разорвала последние путы, правда? Эта метафора родилась сама собой. А Нат в глубине души ягненок. Он, конечно, не собирался говорить ей такие резкие слова, которые у него вырвались. Это исключено. Такого никто не мог задумать всерьез. По крайней мере, по отношению к ней.

Она нырнула поглубже в ванну, закрыла глаза и провела рукой по гладким, полным плечам и груди. Как говорили в той рекламе по телевидению? "Если он не заметит разницы, значит, он просто слеп". Это прямо о ней, не так ли?

Нат, разумеется, вернется домой очень усталым. Но, может быть, и не очень. Она всегда умела расшевелить его. О таких вещах глупые фанатички из движения за освобождение женщин так часто забывают, видимо, потому, что большинство из них, хотя и не все, совершенно никчемны в, сексуальном плане. Квалификация же Зиб в этом отношении была безупречна, о чем Зиб прекрасно знает. А при такой форе в её тайных сексуальных поединках с мужчинами, с любым мужчиной, о поражении не могло быть и речи.