Улыбка Авгура

Наконец, я осталась одна. Самое время перейти к упражнениям следующей ступени, то есть к созерцанию объекта мысли, что для меня представляется самым сложным во всей йоге. То объекты беснуются, то мысль кувыркается - до созерцания ли? Попробую, может, получится на этот раз. Напрягу извилины и поразмыслю, благо есть над чем. То, что Павлик выжил, свидетельствует о неопытности преступника. Что это дает? Правильно, ничего. Но может дать впоследствии... Балда! Забыла спросить у следователя, чем именно его отравили. Полезно было бы знать. Для общего, так сказать, развития. Ясно, что не уксусом. И не крысиной морилкой. Даже мои родственники при всей их безалаберности и непрактичности заподозрили бы неладное, во всяком случае не подумали бы на сердечный приступ.

История с чашкой лично у меня вызывает сомнение, скажу почему. То, что она пропала, указывает на постороннего отравителя, который ушел, прихватив с собой улику, чтобы избавиться от нее подальше от места преступления. Свой бы подсунул Нюсе, чтобы вымыла, - и дело в шляпе. Пусть потом милиция ломает голову, разыскивая концы. Но что за посторонний такой, - спрашиваю я, - который знает о мелких привычках кузена?

И как он, оставшись незамеченным, добрался до комнаты Павлика? Нет, что-то у меня не складывается.

Слушай, неужели я занялась собственным расследованием?! Какая глупость с моей стороны. Нет конечно, ни о каком расследовании не может быть и речи, мне просто интересно покопаться в происшедшем.

Разминка для ума, так сказать, ничего более, честное слово!

Заверещал дверной звонок. Я дернулась к выходу и охнула. Моя нога! Из-за волнений, связанных с обыском и допросом, я совсем про нее забыла. И она про меня, как видно, тоже. Но пришла пора нам обеим вспомнить.

За ночь нога опухла. Не вся, конечно, до этого дело пока не дошло, опух один сустав, но и этого хватило, чтобы любое движение вывихнутой конечности, даже самое пустяковое и невинное, вызывало острую боль, которая, ввинчиваясь стальным штопором, пронизывала меня от пятки до макушки.

Под настойчивую трель звонка я допрыгала на здоровой ноге до двери и встретила гостя. Это был Андрей собственной - выбритой, тщательно причесанной, разодетой и в меру сбрызнутой одеколоном - персоной.

Мускус и амбра, - потянув носом, определила я. Стойкий запах сильного, уравновешенного, уверенного в себе мужчины. На нем был парадный костюм, ослепительно белая рубашка, белый же галстук-бабочка и начищенные до блеска туфли. Ну и вырядился! - присвистнула я. Ничего удивительного - жених, ему по статусу положено. Вот женится - влезет в вечные тапочки, весь лоск сойдет, как будто его и не было. Обидно.

А пока взгляд карих глаз, испещренных солнечными крапинами, был чуть насмешлив, чуть надменен, чуть капризен. Бедовый взгляд сердцееда со стажем, который ласкает и манит, манит, манит (рефреном до конца следующей страницы) подавить инстинкт самосохранения, трижды плюнуть через левое плечо на дурацкие условности и - ах! - сигануть в бездонную пропасть любовного марева.

- Привет! - лучезарно улыбнулся он, блеснув зубами, одолженными у парня с рекламного плаката стоматологической клиники.

- Привет, - вяло ответила я, застыв, как озябшая цапля, на одной ноге. Непорядок. Второй раз Андрей воскрешает во мне подзабытое было чувство неполноценности. Второй раз он выглядит так, словно только что из джакузи, а я - словно из общественной парилки. Надо над собой поработать: причесаться и... Что еще?

Ладно, так и быть, причешусь, а там посмотрим, - Грета ушла две минуты назад, так что... - доложила я и совсем было собралась захлопнуть дверь, но сосед, уловив мое желание избавиться от него как можно скорее, поспешно облокотился на косяк.

- Болит нога? - участливо поинтересовался он.

- Болит, - коротко пожаловалась я. Не люблю распускать сопли. Особенно перед чужими женихами.

- Будем лечить, - сообщил он и продемонстрировал тюбик с мазью, который извлек из кармана парадного пиджака, - Держись крепче!

Он отлепился от косяка, сгреб меня в охапку и, не обращая внимание на громкие протесты, отнес на диван. Потом опустился на корточки, взял пульсирующую болью стопу в свои руки, ощупал, размял, помассировал и потянул на себя.

Оглушительно хрустнув, комната раскололась и обрушилась сотнями мелких осколков, которые, падая, вонзались в мою несчастную ногу.

- Сейчас пройдет, - в ответ на мои жалобные поскуливания заверил садист, быстрыми движениями втирая мазь в кожу. Боль послушно юркнула в свою норку и притаилась. Я перестала скулить.

- Готово, - сообщил Андрей, показывая мне мою собственную ногу, аккуратно стянутую тугой повязкой, - Полежи денек-другой и будешь как новенькая.

- Спасибо.

Говорить было не о чем, и мы неловко замолчали.

- ...А хочешь... я сделаю чай? - неожиданно предложил он.

Слащавый жених, спрыгнувший с глянцевых страниц не в меру женского журнала, да на кухне - ну уж нет, это слишком. К тому же я пила чай недавно и больше не хочу.

- Хочу.

И кто разберет нас, женщин? Чур, не я. Я не способна, несмотря на мощный интеллект (наверстывая упущенное, упомяну, что удельный вес моих извилин зашкаливает за линию горизонта), потрясающую проницательность и парадоксальную широту взглядов. Иногда сама удивляюсь: и как все это умещается во мне одной?

Андрей удалился на кухню и загремел посудой. Через четверть часа он появился с подносом, заставленным чайными принадлежностями, и полотенцем, перекинутым через согнутую в локте руку. Теперь он походил на официанта из фешенебельной, сияющей позолотой ресторации. Я вдоволь насладилась случившейся метаморфозой, старательно делая вид, что упиваюсь чаем.

- А что здесь было? - спросил Андрей, озираясь, - Ураган?

- Не-а. Это не ураган, это обыск.

- Да? И кто кого обыскивал?

Дурачок, он думает, я шучу.

- Милиция нас, естественно! Не мы же милицию.

- Ничего не понимаю, - покрутил головой Андрей.

- Не переживай, я тоже... О нашем Павлике знаешь? - он кивнул головой, - Так вот, не было у него сердечного приступа, отравили его... Да не пугайся ты так, не насмерть. В итоге Павлик - пострадавший, а мы подозреваемые со всеми вытекающими отсюда... м-м... неприятностями...

- Но кто?.. - его зрачки расширились.

- Не спрашивай - не знаю. Знала бы - придушила мерзавца голыми руками и не поморщилась. Если честно, нашего Павлика я терпеть не могу. Но родственников... о-хо-хо!.. не выбирают. Рано или поздно с ними смиряются. Во всяком случае, я давно смирилась и по привычке за любую седьмую воду на киселе готова глотку перегрызть. Вот если бы Павлика пристукнул кто-то из своих, - тогда другое дело... Родственные разборки, так сказать... Ну чего смотришь? Шучу я!.. (С чувством юмора у него не сложилось, однако.) ...Шучу!

Не мы это. Долго объяснять, но, поверь, не мы... Да! - спохватилась я, - Тебе не стоило приходить сюда. Кто знает, может, за нами следят, прощупывают вероятные связи с преступным миром и все такое.

- Ну дела! - восхитился Андрей. Во всяком случае, мне показалось, что восхитился.

- Да уж, дела...

...Как сажа бела.

- А как чай?

Значит, полчаса прошли. Это я к тому, что Андрей, как всякий мужчина репродуктивного возраста, и тридцати минут не может прожить без похвалы. Обыск? Ерунда! Павлик? Мелочь. Важно, что чай ему удался.

Так и быть, дружок, получай свой медовый пряник, но не рассчитывай, что щедрость войдет у меня в привычку.

- Спасибо, отличный.

Пусть видит, что я воспитанная особа, а не какая-нибудь там хухры-мухрыжка. Пусть знает, что Гретка из приличной семьи.

- Когда поправишься, приходи в гости, я угощу тебя настоящим чаем, предложил сосед. Интересно, а что я пью, если не чай... Надеюсь, не уксус и не синильную кислоту.

Пока я принюхивалась к чаю, сосед сиял от удовольствия и лучился блаженством. Не так уж много, если вдуматься, мужчине и нужно - плошка щей да ласковое слово. Но это пока он холост. Дальше - больше.