Страница 65 из 82
Пандсала вонзила ногти в плечи своего племянника. Он тихонько вскрикнул от боли и попытался высвободиться. Ее руки переместились к его горлу, большие пальцы вонзились во впадинку у основания шеи...
Боль пронзила каждую клеточку тела. Ее руки соскользнули с мальчишеской шеи и схватились за рукоятку вонзившегося в бедро кинжала. Она провела пальцами по тугому шелку, уже мокрому от крови.
Этот удар не должен был убить ее. Он не мог причинить ей большого вреда. Разумом она понимала это. Но нож был чем-то живым, стальной змеей, ползущей сквозь ее тело, рассекающей все связи между мозгом и телом, между разумом и силой.
Улыбаясь, он толкнул ее на траву.
- Дражайшая тетя, - прошептал он. Но мгновение спустя его голос изменился, стал глубже. Когда-то давным-давно она видела, как Андраде демонстрировала тайное искусство говорить через другого человека, использовать чужие глаза и уши. Она слышала голос, но это был не голос Сегева.
- Сейчас твою боль чувствуют все фарадимы, а кровь диармадима не дает тебе умереть. Но это ненадолго. Ты не чувствуешь, что это за нож? Железо не убивает нас, только ранит. Однако кое-что брошенное меридами убивает, как яд.
У нее не было ни плоти, ни голоса, ни воли. А Сегев все улыбался и говорил чужим голосом.
- Они умрут из-за тебя, потому что все вы сейчас связаны воедино, слабые, глупые "Гонцы Солнца". Но только не Поль. Он один из нас. Ты это знала? Он принадлежит нам. Через Рохана, через Сьонед - какое это имеет значение? Он выживет - чтобы вскоре умереть гораздо более подходящей для него смертью. Ты этого уже не увидишь, но я думаю, что тебе следует это знать.
И Сегев засмеялся тихим ликующим смехом.
Она слышала крики фарадимов, ощущала их боль. Из-за нее. Чувствовала запах крови, струившейся из ее жил, осязала ладонью теплую рукоятку ножа. Но не имела сил вытащить его, не могла изгнать из тела железный яд, убивавший "Гонцов Солнца", и яд меридов, убивавший ее. Видела, как побелело лицо мальчика, когда в его глазах замерцала сила, сотрясавшая тело. Он улыбался, и это была улыбка Янте. Красно-золотые языки пламени умирали, и вместе с ними умирала Пандсала.
* * *
Раздался пронзительный вопль, словно вылетевший из одного большого горла. "Гонцы Солнца" завыли от муки, когда захваченные заклинанием цвета невыносимо запылали и пульсирующей болью отдались в и без того измученных нервах, угрожая взорвать их изнутри. Огненный купол распался. Стоявшие неподалеку водяные часы взорвались дождем кристальных осколков. Сьонед, корчившаяся в руках мужа, отчаянно пыталась восстановить разрушившийся узор. Но небо над ней было затянуто облаками цвета серой стали, из которой делают ножи.
Все они - даже Аласен, которая не желала признавать наличие у нее дара фарадима - все "Гонцы Солнца" ощущали режущую боль. Но один из них - только один - все же смог найти в себе силы и начать действовать.
Холлис лежала пластом и остекленевшими глазами наблюдала, как Сеяст убивал Пандсалу. Ее голова пылала, легкие пронзало болью от каждого неглубокого вздоха, тело казалось грудой раскаленных добела игл, истекавших пламенем. Она не поняла крика Пандсалы, не осознала, почему приступ поразившей ее боли точно совпал с этим криком. Она видела, что Сеяст упал на колени рядом с другими лежавшими вокруг "Гонцами Солнца", делая вид, что тоже умирает.
Холлис посмотрела на обмякшее тело Пандсалы, лежавшее вслед за ним, и на нож, торчавший в ее бедре. Грубый, с зазубренными краями. Она следила за лезвием, сверкавшим так ярко, что это вызывало острую боль в глазах. Почему она не умирает? Почему она все еще может думать, хотя фарадимы вокруг нее не могут? Какая-то часть ее организма работала нормально, она чувствовала силу и власть над своим телом и своими цветами, чувствовала себя почти так же хорошо, как и каждый вечер, когда Сеяст приносил ей свой дежурный горячий, чудесный тейз. Но ее другая часть знала, что это всего лишь иллюзия и что она находится в волоске от смерти.
Она видела, слово, написанное изящным почерком сотни лет назад. Ден смерть. Но на него накладывалось другое слово; так назывался один из разделов Звездного Свитка. Чианден - смерть от предательства и измены. Страница дрогнула и стала тонкой пластинкой фиронского хрусталя, забрызганной темными чернилами. Пластинка упала рядом и разбилась вдребезги. Она подобрала осколок и, прочитав слово чианден, спросила себя, что иллюзорнее - ее рука или осколок хрусталя.
Рядом стоял на коленях тяжело дышавший Сеяст. Черные волосы прядями обрамляли его белое лицо. Словно чернильные строки на пергаменте. Он жадно следил за поединком, его неистовые глаза улыбались. Чианден, думала Холлис. Она помогла Андри переводить эти слова, а Сеяст помог им обоим.
Она слышала крик отчаяния и понимала, что это кричит Мааркен. Он, казавшийся страшно далеким, пытался подняться с земли, а его враг, имя которого она никак не могла вспомнить, стоял над ним и смеялся. Но в руке этого врага сверкал меч, он был очень близко и сгорал от нетерпения отнять у Мааркена жизнь. Холлис тяжело дышала, часть ее разума удивлялась силе овладевшей ею ярости; казалось, гнев, заполнявший череп, сейчас сузился до размера раскаленной иглы, вонзавшейся прямо в сердце.
Эта рассудительная, сильная часть победила. Унизывавшие ее пальцы холодные тонкие золотые и серебряные кольца покрылись пылью, пока Холлис ползала по земле. Они впились в ее плоть, когда она обеими руками сжала нож. Холлис вытащила его из тела принцессы-регента и на мгновение спрятала его на груди, словно некую тайну.
Она ощутила прилив сил и почувствовала себя более уверенно. Возможно, причиной этого была чаша бодрящего, Укрепляющего вина, которое заставил ее выпить Сеяст перед тем, как идти сюда. Она кивнула, все поняв и ничуть не удивившись. В чаши с вином и тейзом, фруктовым соком и самой простой, обыкновенной водой, которую он приносил ей всю весну и лето, был добавлен дранат.
Она видела, что ее сестры и братья фарадимы уже не шевелятся, и вскользь подумала, видит ли это Сеяст, слышит ли их слабые стоны в тот миг, когда им удается сделать вдох.
Только теперь Холлис поняла, что на пути к Пандсале она проползла мимо Сегева и что он стоит на корточках, повернувшись к ней спиной и вытянув руки в сторону Мааркена.
Мааркен...
Высокий окровавленный человек шатался как мертвецки пьяный, меч дрожал в его неверной руке. Пока Мааркен пытался принять боевую стойку, Масуль стоял к нему спиной, а затем, ухмыляясь, делал шаг назад и откровенно смеялся, когда наполовину слепой удар проходил мимо. Презрительный удар плашмя по плечу, пинок, и Мааркен падал снова.
Холлис услышала, что он снова вскрикнул - не от боли или страха, но от полного отчаяния. Он встал на одно колено и яростно рубанул воздух, даже не глядя на Масуля. А Сеяст затрясся от беззвучного смеха.
Она всадила окровавленное лезвие между ребер и вонзала его все глубже и глубже, пока ей не показалось, что в рукоятке ножа отдается биение его сердца. Затем она повернула эту рукоятку. Красная струя ударила ей в лицо, залила грудь и руки. Она поворачивала нож в ране, пока не перестала ощущать биение его сердца.
* * *
Внезапный массовый обморок "Гонцов Солнца" и последовавшее за ним крушение огненного щита заставили ощутить резкую боль даже Рохана, имевшего крупицы дара. Сьонед, как подкошенная, упала на землю. Она едва дышала, глаза превратились из зеленых в темные и дико глядели в никуда. Поль, Тобин, Аласен - все "Гонцы Солнца", скорчившись, лежали на жесткой траве, безмолвные, бесчувственные, словно сраженные чьим-то гигантским кулаком.
Масуль засмеялся и пинком свалил Мааркена наземь. Рохан видел, как меч его племянника бесцельно взметнулся в воздух. Самозванец схватил клинок рукой в перчатке и отбросил в сторону. Мааркен съежился, пытаясь избежать чего-то невидимого, и потянулся за ножами, лежавшими в поясе. Он сделал выпад вверх, по счастливой случайности угодив одним клинком в голень Масуля. Тот взвыл от боли, ударил Мааркена ногой в спину и наступил сапогом на его запястье. Когда хрустнули кости, второй нож отлетел в сторону. Масуль выпрямился и картинно подбоченился, словно позируя для наброска торжественного гобелена на память о выдающемся событии. Взяв меч обеими руками, он направил острие вниз, намереваясь вонзить его в грудь Мааркена. Лишь мгновение потребовалось Рохану, чтобы выхватить из сапог ножи и зажать их в пальцах. В следующую секунду воздух пронзили две молнии. Проследить их полет было невозможно; видна была лишь одна длинная сверкающая серебристая нить. Оба ножа очутились у Масуля в горле, так близко один к другому, что звук щелкнувших друг о друга рукояток услышал даже Рохан.