Смерти нет

Всеволод ГЛУХОВЦЕВ, Андрей САМОЙЛОВ

СМЕРТИ НЕТ

Авторы выражают свою благодарность Лиле Баимбетовой, Денису «Wiskas Y», Диме Семенову, Яне Самойловой — за помощь в работе над книгой.

Глава 1

ОСЕННИЙ БОЙ

Пару недель назад Муха со своим друганом Кочергой возвращались «домой» — в подвал разрушенного дома на бывшем проспекте Вернадского. Целый день они провели, обшаривая развалины на предмет хоть чего-нибудь полезного, что можно было променять на еду, лекарства и боеприпасы.

Патроны и еда катастрофически подходили к концу, гранаты и медикаменты первой необходимости кончились уже давно.

Ошалев от недоедания и бесплодности многодневных поисков, ребята потеряли бдительность, и судьба-злодейка тут же наглядно продемонстрировала, что расслабляться нельзя ни в коем разе. Пацаны нарвались на свору взбесившихся от первых холодов упырей, в общем, ребятам круто не повезло. Кочерга погиб, а Муху отбили проезжающие мимо по своим делам Данька и Немо.

Октябрь в Москве — самое скверное время. Сплошные непогоды, день за днем, низкие облака, дождь, ветер... Федька, правда, про «октябрь» слыхал краем уха — он был дитя своей эпохи, родился уже на опустошенной Земле, и вся жизнь его прошла в развалинах, скитаниях и боях. В дальнем, дальнем детстве мать начала было ему рассказывать о временах года, о месяцах и днях недели... но как раз тогда на их лагерь налетели гоблины, в неравном бою перебили почти всех, лишь нескольким, в том числе и Фединому отцу, успевшему захватить малыша с собой, удалось спастись. Мама так и осталась там навсегда. А через год погиб отец.

И вот Федька Муха, новый боец команды генерала Дани, сидел на четвертом этаже пустого дома, дрожал от холода, шмыгал сопливым носом и в глубине души думал, что ни черта у них не получится. Но ничего не говорил — приказ есть приказ. А Федька пацан дисциплинированный.

Хотя в Фединой памяти остались самые смутные понятия о словах «январь» там, «октябрь» или «июль» — времена года он себе представлял отлично. Он знал твердо, что весна и лето — хорошо, а осень и зима — хреново.

И что его настоящее боевое крещение пришлось на осень, казалось ему дурным знаком. Лучше бы весной, когда так весело, все цветет и с каждым днем теплей... Но с другой стороны, ждать до весны тоже фигня. Что жрать зимой? С голоду подыхать?.. Нет уж. Лучше в бою погибнуть, как настоящему мужику. Повезло в команду попасть, так теперь только держись.

Федька зажал пальцем левую ноздрю и сморкнулся на полусгнивший линолеум. Вытер грязную ладонь о штаны и любовно погладил ею ствол оружия. В руках у парня был автоматический карабин «Сайга».

Федька не знал, что улица, на которую смотрят выбитые окна этого дома, называлась когда-то Профсоюзная, что та большая широкая дорога неподалеку — Московская кольцевая... ничего этого Федя не знал и знать не мог.

В настоящем бою Муха еще не был — как боец не был. Схватки, кровь и смерть он видел ровно столько, сколько помнил себя, он чудом спасся, на его глазах геройски пал отец. И он не боялся смерти, потому что смерть была спутницей всей его жизни. Но ему казалось обидным помереть, не угробив ни одной сволочи из тех, что такой напастью заполонили Землю. Он очень ждал своего первого боя, даже если этот бой кончится поражением. Но уж кого-то из гадов он, Федя, отправит на тот свет — их поганый гоблинский тот свет... И он презрительно плюнул в окно.

Что такое «тот свет», Федя тоже не знал. Слышал просто эти слова. И есть ли он у гоблинов, никак не представлял.

Зато Даня Уваров, «генерал» команды, знал это на все сто, хотя не смог бы объяснить, как он это знает. Видел — и все тут. Видел, что у гоблинов нет духа, как у людей, а значит, того света нет и быть не может. Только ад.

Но это Даню меньше всего волновало, а особенно сейчас, перед боем. С духом они или без духа, но они могут мыслить, двигаться, сражаться и убивать. Убивать, убивать, убивать! — вот что они могут, твари.

Щурясь, Даня в который раз оглядел сверху место засады. Вроде бы все гладко. Никаких подозрений. Пустая улица, мусор, бетонные обломки, ржавые остовы машин... Все точно так же, как по всей Москве. А то, что блоки раскиданы, остовы сдвинуты так, что путь колонны обязательно должен пройти над люком, аккуратно прикрытым чугунной крышкой... ну так что ж из того. Подобных люков по дорогам сотни.

Шаги за спиной Дани не зазвучали, но он почувствовал их. Он научился видеть спиной, потому и не обернулся. В шагах не было ничего опасного — по остаткам ковролина бесшумно ступал Гром, шустрый малец, некогда дружинник Братцевского замка, а ныне один из Даниной команды.

Он остановился в полушаге от правого плеча генерала. Молча.

— Ну что? — спросил Даня.

— Все готово, — сказал Гром.

— Вижу. — Даня кивнул.

Помолчали. Гром молчал из учтивости, Даня — потому, что думал. Вернее, не думы были это, а особая сосредоточенность, «предбоевая», так сказать. Он знал: все необходимое сделано и что-то добавлять еще — бессмысленно. Остается только ждать.

Но он старался «проинтуичить» будущее, как повернется этот предстоящий бой. И как-то это у него не получалось, и от тревоги никуда не деться, потому что никуда не денешься от самого себя...

— Все будет как надо, — сказал Гром сочувственно.

— Знаю, — ответил Даня негромко.

За выбитым окном засвистел ветер. Капли дождя брызнули Дане в лицо. Он стер их ладонью.

Дане Уварову шел шестнадцатый год, и он был опытным командиром.

В его команде были люди и постарше, были и такие, кто уже имел боевой опыт, повоевав в команде погибшего генерала Крохи. Но все они признавали лидерство Дани. Не потому, что боялись его или не было у них самолюбия никакого. Нет, конечно. Просто лучшего командира для них не существовало.

Данька один стоил десятка любых бойцов, благодаря его способности проводить операции, его команда даже в самых, казалось бы, безнадежных схватках не потеряла ни одного человека.

Данино преимущество видели сразу. Он был прирожденный лидер. Чувствовал опасность до того, как она появлялась рядом. Умело вычислял, где средь руин, в заброшенных складах, хранилищах, подвалах можно найти оружие, продукты или топливо. Он «видел спиной». Он мог найти вернейшее решение изо всех возможных за один миг. И конечно, только с таким командиром можно было здесь выжить.

С тех пор как опустел мир, как поселилась в нем мерзкая нечисть, людская жизнь едва теплилась в развалинах городов. А уж после «чумы тридцатилетних», казалось, людям и вовсе кранты. Но люди выжили. Жить стали меньше, это да. А впрочем, сколько жизни ни есть, вся твоя, как говорится — живи дольше сегодня. Повоюем еще!

В разных городах, на разных краях их, не зная друг о друге, возникали стаи юных беспризорников, промышлявших кто чем может. Хотя, в сущности, оставалось лишь воровать у гоблинов жратву либо же гробить их, отбивая все, что придется. И это было!

Ребята гибли в боях десятками, но выжившие закалялись, мужали, становились жесткими и сильными бойцами. Их не брали болезни, не страшили холода. Они владели всеми видами оружия — холодного, огнестрельного, магического или энергоимпульсного, умели ремонтировать технику; могли собрать из взрывчатки, радиосхем и передатчиков такую адскую машину, что любо-дорого. Они научились военной медицине, вплоть до ампутаций в полевых условиях... Да, то была жестокая, суровая жизнь, она делала из детей взрослых в двенадцать лет — но она же очищала юные души от вздорного, слабого и мелкого. Эти молодые бойцы на себе познавали принцип «один за всех и все за одного» — хотя, конечно, ничего не слыхали ни о мушкетерах, ни о Дюма. Они становились друзьями на всю жизнь, совсем не думая об этом — да и не зная, сколько она продлится, их жизнь...