Бог сумерек

— Зато для нашего камушка подходящая! — сказал Игорь. — Верно, Палыч?

— Ах ты, зараза! — спохватился Палыч. — Опять забыл, балда, — самокритично выразился он. — Сейчас несу! — И исчез.

Кузьмич на полке тоненько засвистал носом.

— Чтоб тебе на том свете так свистелось, — выругался Федор Матвеевич, он все еще был сердит на Кузьми-ча: запросто обчистить могли, пока тот спал пьяный.

В сенях загремело, возвратился Палыч.

— Вот! — ввалился он в парилку с сундучком. — Все в норме.

И мгновенно, как фокусник, отпер ящик. Крышка откинулась, деревянно крякнув.

— Ну-с, попробуем… — заговорил Палыч, подходя к печке с кругляшком в руках.

— Книгу, книгу не забудь, — подсказал Игорь. . — А, да. — Палыч повернулся, вынул и книгу, положил рядом. — Ну-с, попробуем.

От волнения он едва не выронил диск.

— У, сатана, — выругался, но удержал камушек.

— Как ключ к замочку! — восхитился Федор Матвеевич.

Действительно, диск подходил к “гербу” именно так. Палыч осторожно прижал его к поверхности камня, повернул по часовой стрелке…

И случилось чудо.

Хотя нет, никакого чуда. Случилось то, что примерно представляли себе все здесь присутствовавшие. Кроме Кузьмича, конечно.

Камушек вошел в углубление точнехонько, даже будто прищелкнулся, как магнит. Палыч осторожно убрал руку, камушек остался висеть и четверо мужчин молча, во все глаза смотрели, что же будет.

Сначала не было ничего. А потом из-под камня побежал нежно-сиренейый сияющий свет. Он побежал стремительно, во все стороны, заполоняя все вокруг, — и четверо и ахнуть не успели, как сияние накрыло их.

Палычу на мгновение показалось, что в лицо ему хлынул тот самый оттепельный ветер — но лишь на мгновение. А затем сиреневый туман пропал, и наши герои увидели себя на вершине высокого холма.

ГЛАВА 9

Это был новый, незнакомый мир. Покрытие редколесьем холмы до самого горизонта, залитые теплым светом, исходившим неизвестно откуда, потому что на ясном, ровно голубом по всему своду небе никакого солнца не было. Вообще никакого источника света. А свет был.

И было тепло, но не жарко. И деревья, огромные, со светлыми стволами — сосны не сосны, кедры не кедры — выглядели теплыми, и земля, покрытая редкой травой и палой хвоей, желтовато-коричневая, тоже казалась согретой, ласковой, так и хотелось лечь, раскинув руки, обнять ее, землю, и почувствовать исходящее от нее тепло.

— Мама моя родная! — услышал Палыч восхищенный голос Федора Матвеевича.

Он обернулся — и обомлел, увидев, как изменились и похорошели его товарищи. Федор Матвеевич-помолодел лет на пятнадцать. Реденькие волосы Огаркова превратились в лихой пшеничный чуб. А Палыч, казалось, еще раздался в плечах и выпрямился.

— Ну что? — спросил Палыч со скромной гордостью. — Как вам ландшафт?

— Класс, — согласился Игорь. Лев Евгеньевич улыбнулся. А у Федора Матвеевича вид был просто как у пацана, которому бесплатно дали шоколадное мороженое.

— Хорошо-то как… — блаженно пробормотал он.

Налетел легкий ветерок, трепанул волосы. Ноздри Ко-ренькова жадно шевельнулись, ловя воздух, странно пахнувший чем-то забытым, далеким…

Нет, правду сказал Федор Матвеевич! Как будто бы из детства, ясного, бескрайнего повеяло в лицо, от тех давным-давно ушедших трав и листьев, рек и облаков. И почудилось, что за самым дальним холмом — только взойди на него и перевали через вершину — найдешь то, что без толку искал, а может, не искал, уже и позабыл искать, там на Земле.

Лев Евгеньевич прошелся по вершине — она была почти голая, редколесье начиналось ниже.

— Посмотрите-ка, — окликнул он, отойдя недалеко.

Все подошли и увидели серое полушарие вроде большого глобуса, невысоко высунувшегося из земли. На самой макушке его, на полюсе, лежал их круглый камушек.

Огарков наклонился и осторожно поднял его. Под ним оказалось точно такое же круглое углубление, что и на камне в бане Федора Матвеевича.

— Угу, — сказал Палыч. — Ясно. Точка контакта.

Лев Евгеньевич сделал значительное лицо, но сказать ничего не успел, так как откуда-то явственно послышался храп.

Его услышали все.

— Что это? — недоуменно спросил Палыч.

— Это оттуда, — быстро сказал Игорь, и никто и моргнуть не успел, как он ловким кошачьим движением прыгнул вправо, вниз по склону, на бегу выхватив ТТ.

— Куда?! — возопил Палыч и ринулся следом так резво, что Логинов с Огарковым остолбенели. Но не пробежал он и десяти метров, как остановился, хлопнул руками по ляжкам и расхохотался.

— Мужики! Вы только гляньте!..

Мужики поспешили и не поверили глазам своим: на теплой травке под ближним деревом почивал Кузьмич.

— Мама моя родная! — Федора Матвеевича сегодня что-то зациклило на маме.

— Это не мама, — сострил Игорь и сунул пистолет во внутренний карман ветровки. — Эй, дядя! Подъем! Все на свете проспал…

На Кузьмина это никак не подействовало. Тогда стали его тормошить, Игорь даже взял за ноги и проволок несколько метров вниз по склону — бесполезно.

— Нет, ну это как же надо нажраться! — изумился он и отпустил Кузьмичевы ноги, которые упали наземь прямо, как палки.

— Это он умеет, — сказал Федор Матвеевич. — Но вот как он сюда попал! Вот вопрос, скажите на милость.

— Ну, в этом, положим, ничего удивительного нет, — авторитетно заявил Лев Евгеньевич. — Дело простое: этот сиреневый туман, очевидно, есть своего рода транспространственный коридор, он и нашего друга, — Огарков кивнул на простертое тело, — накрыл. И занесло его сюда вместе с нами, грешными.

Федор Матвеевич с сомнением покачал головой.

— А чего ж его вон куда метнуло?

У Льва Евгеньевича и на это был ответ готов.

— Надо полагать, что у этого мира вообще больший объем, чем у нашего. И расстояния между телами должны здесь пропорционально возрастать. Он ведь и в бане был подальше от нас, соответственно и тут дальше оказался… Заметьте, что и камень тоже здесь в стороне от нас.

— Ну, если так, — Игорь усмехнулся, — то и мы сами должны стать больше по размеру, чем там. А я что-то такого не замечаю!

— Так ведь все относительно… — сказал Огарков и огляделся широко открытыми глазами. — А верно, хорошо здесь. Как-то… даже и не выскажешь. Как будто этот мир совсем молодой. Чувствуется юность в нем… все впереди.

— Это уж точно, — подтвердил Палыч. — Мы и сами тут вроде как помолодели — обратили внимание?

Обратили. Не один Палыч оказался такой наблюдательный. Зато ему пришла в голову идея — посмотреть, а не отразилось ли это на Кузьмиче?.. Идея понравилась, принялись вновь трясти пьяницу и ничего не добились; тогда стали разглядывать его рожу так, в спящем состоянии — и Федор Матвеевич не слишком уверенно сказал, что да, похоже, и Кузьмич здесь облагородился.

— Да шут с ним. — Лев Евгеньевич выпрямился. — Пусть дрыхнет. Слушайте! Нет, как здесь славно все-таки!.. Я вот что предлагаю: осуществим-ка экспедицию. Туда, за перевал, через долину, через холм. Не знаю почему, но мне кажется, что мы там обнаружим нечто чертовски интересное… Согласны?

Спрашивал он как бы всех, но смотрел на Палыча, и поэтому Игорь с Федором Матвеевичем тоже стали смотреть на Коренькова.

А тот сел на землю рядом с безмятежным Кузьмичом, покопался двумя пальцами в нагрудном кармане, вытянул сигарету.

— Последняя. — И сунул сигарету в рот. — Федор Матвеевич, дайте-ка огоньку, нарушим малость здешнюю экологию…

Закурил, пыхнул дымком. Сморщившись, почесал подбородок.

— Не будем спешить. Подождем.

— Чего ждать? — не понял Игорь.

— Ну уж, что-нибудь да будет.

— Непонятно, — помолчав, сказал Игорь с некоторой досадой.

— Подождем, — невозмутимо повторил Палыч.

ГЛАВА 10

Надо лишь только подождать…

Как просто говорить! И как трудно — ждать, воистину нет хуже ничего.

Богачев умел ждать. Быть может, никто на свете не способен был на это так, как он. Но и ему последние часы ожидания дались трудно, труднее некуда, как альпинисту самыми страшными усилиями даются последние метры вершины. Особенно трудно пришлось на службе — там еще необходимо было делать вид, что слушаешь, решаешь, руководишь, — а точно назло, так и сыпались мелкие, пустяшные вопросы, вплоть до закупки партии обмундирования… и приходилось надо всем этим думать, принимать вид, вникать в грошовые заботы, отдавать распоряжения!.. Но никому никогда не суждено было этого узнать — все-таки он умел владеть собой.