Особое задание

Рита улыбнулась.

- Как себя чувствуете? - спросила она низким, грудным голосом.

- Спасибо, лучше.

К Алексею Рита была особенно внимательна: во время дежурства по нескольку раз в день подходила к его койке.

Другие раненые не отрывали от красотки сестры глаз и неуклюже пытались обратить на себя ее внимание.

- Ну, Попов, и везет же тебе: бабы к тебе так и липнут. То одна, то другая, - шутливо сказал сержант, когда Рита отошла, заботливо поправив одеяло Алексею.

- Сестричка, поправь и у меня одеяло, - попросил кто-то.

Сержант захохотал.

Рита слегка порозовела, небрежно усмехнулась, как бы говоря: "Не обращайте на них внимания. Что с ними поделаешь?"

Алексей смотрел вслед уходящей девушке. В ней было что-то очень привлекательное: густые пряди каштановых волос, большие, всегда тревожно расширенные глаза с влажным блеском.

Через несколько минут Рита снова пришла в палату.

Она протянула Алексею сверток в промасленной бумаге.

- Это вам от мамы.

Алексей развернул обертку и обнаружил несколько пирожков.

Алексей смутился, невнятно пробормотав благодарность, и положил сверток на тумбочку. Он давно недоумевал - почему изящная, красивая Рита выделяла его среди других. Почему? Сам он испытывал неловкость от этих знаков внимания. Неужели он, больной, измученный, может еще нравиться женщинам? Отношения с Аней были гораздо проще - совсем еще юная, полуребенок, простая и непосредственная, она была хорошим товарищем.

- Мама пекла эти пирожки специально для вас, - между тем щебетала Рита. - Она у меня очень добрая...

Глаза Риты вдруг подернулись сонной поволокой.

Она неожиданно зевнула, изящно прикрыв рот пальчиками.

- Не выспались? - опросил Алексей.

- Да, вчера пришла поздно, - улыбнувшись, ответила Рита.

- Поздно? Не боитесь немецких патрулей?

Рита опустила ресницы.

- Ну... пробиралась дворами. Конечно, это опасно, но что же делать? вздохнула она. - Такое время.

В поведении Риты Алексей уловил что-то наигранное. Почему она бродит ночью? Возможно, у нее есть пропуск? И вдруг у него возникло подозрение, что кокетка крутится около него неспроста. Может быть, ей поручили что-нибудь у него выведать? Но почему тогда они подослали эту явно неискушенную в таких делах девицу, а не опытного агента? А впрочем, он просто болезненно-мнителен.

Алексей спросил:

- А мама, наверное, волнуется, когда вы задерживаетесь?

Он посмотрел ей прямо в глаза. Рита, слегка смутившись, поспешно отвела взгляд, но тут же справилась с' собой. Действительно. Ведь каждую ночь она проводит с Куртом Венцелем и его приятелями: то в офицерском казино, то у нее дома.

- Ну, конечно, мама волнуется. -Рита вспомнила укоры матери, не одобрявшей легкомысленных знакомств дочки, и поспешно добавила: - Просто места себе не находит. Она такая больная и неприспособленная. А где ваша семья?

- В Москве.

- Наверное, они считают, что вы погибли. Да, все это ужасно, просто ужасно. - Рита вздохнула. - Представляю, как ваши домашние ждут от вас вестей и вздрагивают от каждого стука в дверь.

Алексей удивленно посмотрел на девушку: зачем ей нужно его разжалобить? Недоверие к девушке, которая явно хотела понравиться, все возрастало.

А Рита была разочарована. По тому неизменному упорству, с которым Попов обычно отмалчивался или отделывался шуткой, Рита понимала: этот человек не так прост. Пирожки, рассчитанные на то, чтобы расположить к себе раненого, за которым просил присматривать Курт, явно не помогли.

- Ну, выздоравливайте, - голос ее потерял прежнюю ласковость, - мне еще надо навестить других больных... - Она быстро прошла по узкому проходу к двери.

Сержант вздохнул ей вслед.

- Эх, хороша... - И, повернувшись к Алексею, сказал: - Я бы на твоем месте был с ней полюбезней. - И, заметив улыбку соседа, добавил: - А что?

Вот выйдешь отсюда - и прямо к ней. Мужчины нынче в цене. Будет рада-радехонька. Так что, 'браток, не теряйся.

Алексей поморщился. Не ко времени эти непристойные шуточки, да и уж очень-то развязен рыжий навязчивый сержант!

8. ДОПРОС

В дверях палаты появился приземистый немец-ефрейтор и выкрикнул:

- По-по-фф! Выходи!

За Алексеем пришли впервые. Он поднялся, нащупал рукой костыли, но когда, оттолкнувшись одной ногой от пола, выпрямился, перед глазами поплыли оранжевые круги. Нога подкашивалась. Он подался вперед, вцепившись рукой в спинку кровати.

- Быстро! Скорее! - подстегнул раздраженный голос.

Алексей шагнул. Пол то вставал на дыбы, то проваливался.

"Только бы не упасть, только бы не упасть!" - билось в мозгу.

Это был, собственно, второй "выход в свет", - так шутливо Алексей называл свою попытку передвигаться на костылях. Глядя прямо перед собой, он несколько раз глубоко вздохнул и, упираясь взмокшими, судорожно сжатыми ладонями в перемычки костылей, медленно заковылял к выходу.

Сопровождаемый ефрейтором, он с трудом добрался до двери. Рубашка прилипала к спине. Стекавший со лба пот щипал глаза.

После мучительного перехода по длинным коридорам больницы Алексея втолкнули в крытую машину.

Автомобиль остановился у двухэтажного особняка.

Солдаты провели Алексея на второй этаж. Алексей очутился в большой продолговатой комнате. Почему-то внимание его привлекли лепные потолки и роскошная старинная люстра.

За столом сидел немецкий офицер в черном мундире, справа от него какой-то субъект с редкими волосами, сквозь которые просвечивала плешь.

Когда Алексей вошел в комнату, офицер даже не поднял глаз, продолжая просматривать какие-то бумаги на столе.

Попов опустился на стул, на который ему молча, кивком головы, указал лысоватый переводчик, и, положив костыли на колени, принялся украдкой рассматривать офицера.

Белесые, аккуратно зачесанные назад волосы, тонкии нос с горбинкой, постепенно расширявшийся к подрагивающим хищным ноздрям. От них ко рту резко прочерчены две складки, придающие тонкогубому рту выражение брезгливости.

По-прежнему не глядя на вошедшего, Штроп, а это был он, равнодушно осведомился через переводчика насчет фамилии, имени, места жительства, рода занятий. Алексей свободно говорил по-немецки. В середине тридцатых годов он несколько лет работал в советском посольстве в Берлине. В другое время знание языка ему пригодилось бы. Но сейчас он не мог показать, что понимает следователя. Стоило на минуту забыть о переводчике, поторопиться - и загубишь все. Простой шофер,, знающий немецкий, - это подозрительно... Поэтому Алексей старался смотреть все время на штатского и отводил взгляд от офицера.

- Шофер? - переспросил офицер.

Штатский быстро перевел.

- Да, .шофер, - ответил Алексей.

- Документы?

Алексей протянул офицеру командировочное удостоверение. Тот долго изучал его и вдруг, вскочив, почти закричал:

- Руки! Руки!

Алексей с недоумением посмотрел на него. Штатский угодливо перевел приказ Штропа.

Обойдя стол, гестаповец подошел вплотную к Попову и, дернув его за правую кисть, брезгливо поднес ее почти к самому своему носу. Сцена напоминала гаданье но линиям ладони.

Перед отъездом из Москвы чекист Столяров каждый день упражнялся в вождении машины. Темные, с въевшимися в поры частицами масла, его руки тогда действительно напоминали шоферские. Но с тех пор прошло три недели, масло отмылось, кожа стала мягкой и белой.

Штроп вернулся на место.

- Ну что ж, - иронически сказал он, - теперь я вам верю. Вы действительно водили машину. Служебную, конечно. В те дни, когда болел ваш личный шофер. - Алексей внимательно выслушал перевод и сделал вид, что не уловил насмешки гестаповца.

Брезгливо сморщившись, Штроп за самый уголок взял смятое, потертое на сгибах командировочное удостоверение Алексея и швырнул его через стол на пол.

С трудом нагнувшись, Алексей поднял удостоверение и бережно спрятал в карман. Наступила тяжелая пауза. Гестаповец вынул серебряный портсигар, закурил, не сводя с Алексея пристального взгляда.