Страница 31 из 58
Мастерская Афанасия Кузьмича была на людной улице: там было удобно встречаться, но последнее время гитлеровские агенты так наводнили город, что Алексей больше не считал возможным часто наведываться в ателье. Да и появление там Готвальда, немецкого военнослужащего, могло привлечь любопытство соседей и внимание шпиков.
Решили поступить иначе.
Как только Готвальд поедет по Витебскому шоссе одни, без пассажиров, он остановится на третьем километре от города, около разбитой гипсовой статуи пионерки. Там лес подступает к самой дороге. Спустив баллон и разложив инструменты у машины, Валентин отойдет за деревья, где его и будет ждать Алексей.
Уговорились, что за несколько дней до поездки Готвальда тот предупредит Шерстнева, а последний передаст через Афанасия Кузьмича условную фразу: "Блондинка ждет во столько-то".
Дня через три после разговора с Шерстневым Аня пришла к Алексею домой ее послал отец. Свидание Валентин назначил на три часа дня. Ровно в три Алексей был в условленном месте.
В лесу было сыро и прохладно. Вверху сдержанно гудели сосны - день выдался ветреный. По молодой, трогательно зеленой травке, перебегали солнечные блики.
Алексей нес веревку в руках, - пришел, мол, человек за сухим хворостом.
Скоро Алексей остановился: справа от города донесся рокот мотора. Между деревьями, блестя никелем облицовки, мелькнул черный "вандерер". У статуи пионерки (от нее остался только постамент и торчащие во все стороны прутья каркаса) машина остановилась. Хлопнула дверца. Шофер в серо-зеленой куртке и пилотке обошел "вандерер", пнул ногой заднее колесо, затем присел около него на корточки, оглянулся. "Вандерер", зло зашипев, плавно осел на левый бок.
Готвальд строго следовал инструкции, которую Алексей передал ему через Шерстнева. Шофер снял колесо, вынул домкрат из багажника и принялся было накачивать камеру. Потом, перескочив через придорожную канавку, не спеша пошел к лесу.
Вскоре его светло-русая голова показалась из-за кустов. Алексей вышел навстречу шоферу. Серые глаза Готвальда щурились от солнца. Поздоровались, кивнув друг другу. Алексею всегда нравилось красивое лицо Валентина, его сдержанность, тяжеловатая, с ленцой походка, обстоятельность, с какой тот отвечал на вопросы.
Они присели неподалеку от машины за кустами.
- Сумеете устроиться на аэродром? - спросил Алексей.
- Не знаю.
- Это необходимо.
- Но как? Если я буду очень настойчив, это сразу вызовет подозрение.
- Нужно сделать так, чтобы тебя самого пригласили. А ты должен будешь еще поломаться.
Готвальд засмеялся.
- Ну, вряд ли меня пригласят.
- Почему же. Давайте-ка вместе покумекаем, как бы лучше выслужиться перед вашим начальством...
По утрам без пяти минут восемь Готвальд подавал машину к подъезду кирпичного двухэтажного особняка, где жил комендант. Ровно в восемь часовой распахивал дверь парадного, и на пороге появлялся майор Патценгауэр, гладковыбритый, розовый после ванны. Натягивая на ходу перчатки, он, кряхтя, влезал в машину и доброжелательно кивал Валентину в знак приветствия.
Но последнюю неделю дважды случилось так, что Готвальд подъезжал к крыльцу, когда майор уже стоял на ступеньках и нетерпеливо посматривал по сторонам.
В первый раз Патценгауэр ограничился лишь недовольным взглядом.
Во второй раз он назидательно изрек:
- Точность и аккуратность - главная черта истинного германца! Впрочем, вы столько лет прожили среди русских, что поневоле усвоили их дикарскую манеру везде и всюду опаздывать.
Готвальд виновато пробормотал извинение. По дороге в комендатуру он пожаловался майору, как якобы плохо людям немецкой национальности было жить в России при Советской власти.
- У меня даже не было квартиры в городе, господин майор, - говорил Валентин, - и сейчас мне приходится ездить на работу за десять километров...
Еще после двух-трех опозданий майор уже вознегодовал. Он пригрозил Готвальду увольнением, если машина будет подана хотя бы на пятнадцать секунд после восьми утра.
Готвальд ссылался на то, как трудно ему добираться от Кровны до города, и однажды обратился к майору с просьбой - перевести его на другую работу, поближе к дому.
Патценгауэр - человек не злой по природе - хорошо относился к Готвальду, хотя и сердился на его неаккуратность. Дорожил майор и тем, что Готвальд был немцем. Комендант не сразу отпустил Готвальда, предлагал ему подумать - работа в комендатуре хорошо оплачивалась. После очередного опоздания Патценгауэр сдался и стал подыскивать себе нового шофера, а Готвальду подходящую работу.
Обращаясь с просьбой о переводе к коменданту, Валентин твердо знал: у его начальника выбор ограничен. Единственный объект, расположенный поблизости от поселка Кровны, - это аэродром.
Расчет Готвальда оправдался: вскоре шоферу было приказано явиться на аэродром. Пропуск Готвальду был уже готов.
Сухощавый офицер долго и придирчиво изучал его документы и наконец, позвонив по внутреннему телефону, приказал солдату открыть шлагбаум.
В небольшом сборном домике, на который указал ему сухощавый офицер, Валентина ждал старший лейтенант с гладко прилизанными волосами и холодными, внимательными глазами, поблескивавшими за стеклами очков.
По первым фразам разговора Валентин понял, что комендант все устроил.
- Будете работать у нас шофером, - объявил старший лейтенант.
Готвальд замялся.
- Не знаю, справлюсь ли? - проговорил он неуверенно.
- Майор Патценгауэр положительно отзывается о вашей деловой квалификации.
Валентин, как учил его Алексей, долго расспрашивал о заработке, жилье и порядком надоел офицеру.
И вот, когда главная цель была достигнута, неожиданно возникло серьезное препятствие. Старший лейтенант предупредил Готвальда, что тот обязан переселиться с семьей в деревню Клирос в двух километрах от аэродрома по шоссе, ведущему в город.
Готвальд, придя домой, рассказал жене о переходе на новую работу и об условии, с этим связанном.
- Не поеду, - твердо заявила жена Готвальда Евгения. - Мне и здесь хорошо. Другие в город стремятся, а ты - подальше в глушь. Да и мало ли людей всяких шатается теперь по дорогам. - Евгения протестовала, потому что из деревень вокруг аэродрома были выселены все жители, и фашистские власти туда водворяли только своих приспешников, проверенных в гестапо. О ребенке подумай, - продолжала причитать Евгения. - Да ведь и фельдшера там не найдешь. Всех угнали... Одни полицаи.
До войны она преподавала математику в средней школе в Кровнах. Это была миловидная, невысокая, худенькая женщина с гладко зачесанными волосами, собранными на затылке в пучок. Валентин любил жену, но не мог ей сказать об истинных целях своей новой работы.
Евгения тяжело воспринимала происходящее вокруг.
Ее угнетало, что муж работает у немцев, она уже не раз думала, не покинуть ли гитлеровского прислужника.
Только двухлетний Игорек удерживал ее. Переселение в деревню, где оставались жить только сверхпроверенные арийцы, пугало молодую женщину. Там бы она чувствовала себя совсем отверженной и оторванной от всех близких и знакомых. И без того уж последнее время соседи с ней не здоровались.
- Но я уже согласился, - продолжал настаивать на своем Валентин.
- Надо было сначала посоветоваться со мной.
"Никогда не подозревал, что Евгения так упряма",- думал Готвальд.
- Пойми, я ничего не могу поделать. Меня переводят на новую работу. Если я откажусь, мы останемся без куска хлеба, да и могут загнать в штрафной батальон или посадят в тюрьму за сопротивление приказу.
Нельзя раздражать начальство. Мне потом отомстят...
Погибнем все. Игорька жалко... На аэродроме и паек и зарплата приличная.
В конце концов Евгения согласилась. Готвальды перебрались в деревню Клирос. Им отвели избу, из которой недавно выгнали хозяев. Треснувшая печь и выбитые стекла придавали помещению неуютный, нежилой вид. В темных, густо проконопаченных углах, казалось, остался призрак чужого несчастья.