Страница 23 из 58
Алексей, в свою очередь, приглядывался к хозяйке.
Можно ли довериться этой женщине?
Он заметил седые пряди в висках, боль, застывшую в огромных, сухо блестевших глазах, икону в углу.
"Не может быть, чтобы эта женщина была на стороне тех, кто отнял у нее самое дорогое".
Впервые со дня смерти дочери Софья Львовна оттаяла душой. И ее совсем не удивил вопрос сапожника.
- Вы разрешите заходить иногда к вам?
- Да, да, буду рада.
С тех пор Алексей стал время от времени заходить в квартиру номер двадцать семь. Бывало это обычно по воскресеньям. Однажды Софья Львовна заговорила с Алексеем о своей дочери.
- А я ее знал, - как всегда, спокойно и немного задумчиво сказал гость. - Я лежал в этой больнице.
- Я пришла на Доронинский карьер под вечер, - продолжала Софья Львовна. - Слышала раньше, что на этом месте расстреливают евреев и коммунистов.
Но не увидела сначала никаких трупов. Вокруг возвышались снежные бугры, и я не сразу поняла, что эти бугры, слегка присыпанные землей и снегом, человеческие тела. И хоть я пришла искать сюда дочь, я страшилась самой мысли, что найду ее здесь. Меня вдруг начал бить озноб, перед глазами все поплыло. На мгновение мне показалось, что все это кошмарный сон: бугристая низина, морозная дымка, низкое солнце. Мне хотелось бежать, но я не могла сдвинуться с места.
Софья Львовна судорожно сглотнула, нервным движением поправила платок, в который куталась.
- Я словно окаменела. Не знаю, сколько так простояла, а потом стала руками разгребать снег.
Софья Львовна на минуту умолкла и уже вполголоса добавила:
- Девочку свою я нашла на следующий день...
там... на этом кладбище...
Это был страшный рассказ. Алексей сидел не шелохнувшись, глядя на преждевременно поседевшую женщину.
"Нет, - твердил он себе, - она не может помогать тем, кто заставил ее пережить все это".
- Бог мой! А я считала, что хорошо знаю немцев.
Я когда-то жила некоторое время с мужем в Мюнхене.
Чистый город, вежливые, приветливые люди. Но что случилось с немцами? Там, на Доронинском карьере, я увидела дикость и озверение. Боже мой, какой же я дурой была! Вы знаете, за моей дочерью ухаживал немецкий офицер, он бывал у нас дома. Я играла ему Шопена. А он уходил от нас и отдавал приказы о расстрелах! Как я могла... Не понимаю... Но все равно не могу себе этого простить!- Помолчав, Софья Львовна добавила потухшим голосом: - Кругом столько несчастий, столько бед, что не знаю, как все это можно перенести.
Алексей, кивнув на икону, сказал:
- И вы возложили все надежды па пресвятую богородицу?
Софья Львовна задумчиво проговорила:
- На кого же мне надеяться?..
- На людей. И ни на кого больше.
Софья Львовна подняла голову.
- На людей:? - как бы с удивлением переспросила она. - На каких людей? Где они? Каждый теперь думает только о себе. Каждый стремится только выжить, выжить, выжить любой ценой.
- Неправда. Люди есть разные.
Софья Львовна молча смотрела перед собой.
Алексей взял старый иллюстрированный немецкий журнал. С его страниц смотрел Гитлер. Вот он принимает парад, вот поднимает рюмку на дипломатическом приеме, вот, сцепив руки на животе, позирует в обществе каких-то блондинок с ослепительными зубами.
- Это откуда-то принесла дочь, - сказала Софья Львовна, глядя через плечо Алексея на улыбающихся киноактрис. - Странно, что кто-то сейчас может веселиться, смеяться и надевать бальные платья...
Она вдруг ткнула пальцем в фотографию Гитлера и почти закричала:
- Неужели ему все это сойдет? Вы только посмотрите, что они вокруг натворили. Я потеряла только дочь.
Но вокруг погибли целые семьи, уничтожены тысячи людей. Ведь должен же кто-то отомстить!
- Почему кто-то? Почему не вы? Хотя бы за свою дочь, - вполголоса проговорил Алексей.
Софья Львовна удивленно посмотрела на него: губы ее скривились в усмешке.
- Я? Вы шутите? Что я могу сделать?
- Можете. - Алексей отшвырнул в сторону журнал, взял Софью Львовну за руки и усадил ее в кресло.
Сам- сел напротив.
- Послушайте меня. Вот вы работаете в управе, через ваши руки проходят десятки документов... Согласны ли вы помочь тем, кто мстит и будет мстить за вас, за ваше горе и за горе других людей? И не только мстить, но бороться за счастье тех, кто остался жить.
Софья Львовна молчала.
- Подумайте, - продолжал Алексей. - А чем вам.
это грозит, вы знаете.
- Что мне терять? Самое дорогое я уже потеряла...
Губы ее дрогнули.
Алексей отошел к окну, давая Ивашевой время прийти в себя. Он еще не знал, сумеет, ли эта женщина стать членом его группы, но в одном не сомневался:
перед ним человек, который ненавидит врага.
Когда Софья Львовна успокоилась и он снова подошел к ней, она спросила:
- Но кто вы?
- Сапожник, - отшутился он.
- Хорошо, не говорите. Так, пожалуй, будет лучше.
Но чем я-то могу быть полезна?
- Для начала узнайте, что затевают на Мотовилихинском пустыре.
- Попытаюсь.
- Заходить к вам сюда я уже не смогу. Если гденибудь столкнемся на улице, делайте вид, что мы незнакомы.
Софья Львовна согласно кивнула головой.
...Алексей договорился встретиться с Софьей Львовной через несколько дней на бульваре Декабристов. Она должна была ждать его там. Подходя к условленному месту, он заметил Ивашеву у входа на бульвар перед стендом с объявлениями. Он подошел к стенду, остановился у Софьи Львовны за спиной. Скользя взглядом по объявлениям, шепотом поздоровался, спросил:
- Что нового?
- На Мотовилихе строят склад боеприпасов, - так же шепотом, не оборачиваясь, ответила Софья Львовна.
- Это точно?
- Да. Видела по нарядам комендатуры.
Алексей тихо прошептал:
- О следующем свидании вам сообщат.
В тот же день Алексей отправился к месту строительства склада на Мотовилихе. Вышел к нему окраинными улочками, прошелся по тротуару, как будто разглядывая номера на домах, на самом деле тщательно изучая местность. Бывший пустырь теперь был огорожен высоким забором.
То и дело подъезжали грузовики, крытые брезентом.
Охранники проверяли у шоферов документы и распахивали высокие ворота. Останавливались грузовики у платформы с подъемным краном, стрела которого виднелась поверх забора.
Алексей не мог простить себе, что узнал о строительстве склада так поздно. Если бы расчистка пустыря еще велась, то можно было бы незаметно пронести на его территорию противотанковые мины и зарыть их гденибудь в центре. Хоть одна, может быть, взорвалась бы, и склад взлетел бы на воздух. Великолепная операция, почти не связанная с каким-либо риском! Теперь пронести что-нибудь в строго охраняемый склад было невозможно.
Ночами Алексей не мог уснуть, обдумывая всевозможные варианты диверсии.
И вот, как-то "прогуливаясь" неподалеку от склада, Алексей увидел санитарную машину с красным крестом на дверце. Она пронеслась мимо, по дороге к воротам.
Сквозь ветровое стекло мелькнуло знакомое лицо с нахмуренными мохнатыми бровями. Лещевский!
С тех пор как Алексей вышел из госпиталя, он с хирургом не встречался. Спросил как-то Аню, где живет Лещевский, но адрес и ей был неизвестен. Пришлось прибегнуть к помощи Шерстнева. Тот через полицию быстро выяснил, что Лещевский живет почти в центре города на бывшей Красногвардейской улице.
Боясь не застать Лещевского дома днем, Алексей отправился к нему вечером после комендантского часа.
В кармане у Алексея лежал пропуск негласного сотрудника полиции, добытый Шерстневым.
Лещевский открыл дверь только после того, как Алексеи сказал, что он из госпиталя и ему срочно нужен врач.
Адам Григорьевич встретил его в большой комнате, заставленной шкафами с книгами. Потрескивала большая, выложенная изразцами голландская печь, у дверцы валялись мокрые от снега поленья. Лепные карнизы потолка терялись во мраке.