Страница 12 из 73
- Неслышащего, товарищ подполковник, - поправил Никита начальника, стараясь не дышать на него водочным перегаром.
- Какая разница, Непомнящий, Невидящий.... Он вбежал в казарму и помочился на тумбочку дневального! Этот солдат, дневальный, пытался что - то сказать, а ротный ваш, баз его шваброй по затылку! Он нормален?
- Не знаю, я раньше за ним такого не замечал, - ответил изумленный Ромашкин.
- Найти ротного, и ко мне его в кабинет! Прячется где-то, мерзавец! Бегом, лейтенант!- приказал замполит полка.
Витьку так и не разыскали, а на утреннее построение, он явился трезвым и бодрым. Все отрицал, клялся, что солдат врет. Командование махнуло рукой, бог с ним, главное исполнителен. Ну, и что того, что дурак? Всякое бывает после контузии....
***
- Врешь! Вот сейчас врешь! - возмутился Котиков. - Не бывает такого, чтоб ротный и ссыкун!
- Бывает, Семеныч! - заступился за приятеля Кирпич. - У меня в училище комбат был типа этого Недумающего. Постоянно норовил по пьяному делу, у оружейной комнаты пристроиться.
- Ладно, поверим, - махнул рукой Большеногин. - Мели дальше.
Глава 5. Запой.
Общага гуляла больше недели. В запое пребывали оба этажа кирпичного барака, за исключением четырех комнат для семейных. Обитатели этих номеров тоже с удовольствием бы присоединились к веселью, но жены стояли на страже семейного благополучия и отлавливали своих супругов на подходе к крылечку. Иначе и эти ребята с радостью бы погрузились в беспробудное пьянство на дармовщинку.
Почему народ пил? А потому что больше не находили для себя иных занятий. Сеансы кино фильмов в Доме офицеров начинались в девять вечера, но совещания оканчивались около 22.00. Старинный телевизор в холле общежития стоял исключительно для мебели, без внутренней начинки. Коллективной антенны на здании не было, а в комнатах на самодельные антенны другие телики программы улавливали плохо. К тому же командование запрещало держать в номерах нагревательные приборы и постороннюю аппаратуру. Может быть в целях экономии электричества? А вероятнее всего из самодурства. Сукно биллиардного стола было разодрано, шары отсутствовали, шахматные доски сиротливо лежали на подоконнике без фигур внутри, и лишь полные собрания трудов Ленина, Маркса и Брежнева на книжной полке, пребывали в девственной целостности и нетронутости.
Двухэтажное общежитие, выложенное из облупившегося серого силикатного кирпича, до водоотливов окон первого этажа покрылось мхом и плесенью. В ней пахло сыростью (это в Туркестане!), затхлостью. На каждом этаже были комнаты для умывания, по четыре раковины у стен, с холодной водой, кухни не было. Пожароопасно. Двадцатилетняя мебель, ветха и полуразрушенная. Общий туалет находился позади магазина на улице через дорогу. Трезвому входить туда было противно, а пьяному опасно, дабы не провалиться в дыру. Электрические плитки, чайники и кипятильники, вместе с посудой систематически изымались заведующей, и уничтожались. Отсутствие удобств, минимум свободного времени, и большая толпа мучающихся от безделья и тоски молодых мужиков. Что полезного можно сделать для себя после одиннадцати вечера? Ничего. Можно только крепко выпить или смертельно напиться. Все зависит от степени тоски. Печаль, грусть, тоска, тоска зеленая, смертельная тоска.
Водка и вино продавались только в городе, а маршрутка бегала до девяти вечера. Поэтому около девятнадцати часов, какой-нибудь гонец с деньгами мчался на рынок в универсам, наполнял сумку бутылками, авоську закуской и успевал вернуться обратно. Подошедшие позже собутыльники добросовестно истребляли закупленное. Обычно до утра не хватало. Первым иссякало спиртное, сколько ни возьми, потребности всегда превышали заготовленный запас. В этом случае в ход шла энергия самых страждущих.
Если гуляла комната Шмера, то можно было уговорить слетать на мотоцикле Шкребуса. Когда пьянствовала седьмая рота, на стареньком "москвиче" мчался Власьев. Правда, затем приходилось поить автовладельцев. Но бывало, что кто-то желал выпить после полуночи. Водители уже спали дома с женами, и тогда страдальцы топали пешком. Идти по времени получалось в одну сторону пол часа. На окраине города стояла хибарка с покосившейся деревянной дверью в глиняной стене. Так называемое, "Черное окно". Стучи в любое время дня и ночи, откроют, обеспечат всем необходимым, но по двойной цене.
Затем пол часа легкой трусцой обратно. Когда те, кто бегали за водкой возвращались, обычно собутыльники уже спали. Гонцы будили храпящих и мероприятие продолжалось. Пили лейтенанты и прапорщики от тоски, безысходности, "дикости среды обитания" и отсутствия перспектив. "Дыра", она и есть дыра. Вероятность замены лишь теоретически-через десять лет, или на войну, в Афган. Будь он не ладен, не заменяемый район. Вот если бы Небидаг или Кызыларбат, то сменяешься через пять лет. А так как считается, что условия вполне терпимые, то замена в течение десяти лет и не обязательно за пределы Туркестанского округа.
Дернула "нелегкая" Ромашкина в такой запойный день забрести в общагу к Ахмедке, чтоб послушать магнитофон. Ромашкин вошел в фойе и увидел осторожно выглядывающих жен из дверей семейных комнат. Караулят суженых... Кирпичная коробка гудела от пьяного гама, звона стаканов, бренчанья гитар, завывания душераздирающих песен, матов.
Бекшимов и Хакимов, как малопьющие аборигены жили в угловой узенькой коморке на две койки. Окошка в ней не было, но едва ли это был недостаток. Летом через окно поступала духота, а зимой сырость, и промозглость.
- Черт! Не вовремя. Может вернуться пока не поздно? - подумал Никита. Сейчас попадется кто-нибудь привязчивый, придется пить гадкую водку, гробить здоровье...
Пьянствовать желания и настроения не было. Лучше бы полежать с какой-нибудь подругой...
Осторожно открыв дверь, Ахмедка пропустил Ромашкина внутрь. Затем он вновь лег на кровать, заложив руки за голову и замурлыкал, подпевая магнитофону.
В комнате стоял полумрак, а из "Веги" тихо лились завывания восточных певуний. Индийские завывания сменяли турецкие, персидские, а может и арабские. Короче говоря: бабайские мелодии.
- Ахмед! Ты чего тут затихарился? - спросил Никита.
- Тш-ш! Не мешай слушать, - сказал Бешимов. - Сиди молча или уходи.
- Тогда поставь человеческую музыку и включи шарманку громче. От этих завываний, я через пять минут усну.
- Если сделаю звук громче, кто-нибудь начнет ломиться, предлагать выпить, или, что еще хуже, просить денег.
- Ну так выпей. Все уже пьяные.
- Пить сегодня не хочу, нет настроения. Я после вчерашнего не отошел. Деньги давать не могу, а отказывать неудобно. У меня всего десятка до следующей получки осталась!
- Как десятка? Получка была неделю назад! Пропил? Потерял?
- Нет! - усмехнулся загадочно туркмен. - Домой переслал для накопления, в общаге долго собирать не получится.
- А на что копишь? - поинтересовался Ромашкин. - Машину или мотоцикл хочешь купить?
- Жену! - улыбнулся широченной улыбкой Ахмед. - Калым коплю.
- И что, получается, собирать деньги? Много надо еще?
- Ах, много! Очень много. Года два буду откладывать.
- Что такая дорогая невеста? - удивился Никита. - Разве без калыма нельзя? Это ведь пережиток прошлого. Феодализм! И зачем тебе покупать туркменку? Возьми бесплатно русскую девушку.
- Чудак! Это традиция. Если я жену куплю за хорошие деньги, то это будет из хорошей знатной семьи, красивая и работящая. Найти можно подешевле, но страшную, а зачем нужна уродина? Если будет образованная, работать, и любить, беспрекословно не станет. Требуется, простая из хорошей семьи, и послушная. Будет жена - будет всегда еда, и теплая постель ночью. Самое главное отличие наших "ханум" от ваших русских - полное послушание. Она ведь знает - за нее деньги плачены большие! Муж - хозяин, его слово закон! Трудиться будет, пререкаться не станет! А от ваших теток, только головная боль: наряды, косметика, подруги, болтовня по телефону, споры с мужем. Так-то! Нет, я лучше поголодаю пару лет.