Повесть о печальном бессмертии

Пикуль Валентин

Повесть о печальном бессмертии

Пикуль Валентин

Повесть о печальном бессмертии

Что такое опера?..

Беру с полки книгу, читаю: "Опера называется действо, пением оправляемое. Она, кроме богов и храбрых героев, никому на театре быть не дозволяет. Все в ней есть знатно. златые веки собственно в ней показываются. Для представления первых времен мира и непорочного блаженства выводятся в ней счастливые пастухи и во удовольствии пребывающие пастушки".

О наивность старого мира! Поставим книгу на место.

Словно в густой первобытный лес, мы погружаемся в темный XVIII век, когда прозвучала в России первая опера.

А в музыкальных справочниках (между именами П. В. Аравина и Д. И. Аракишвили) уместилось иностранное имя - Франческо Арайя; имя это сейчас мало что говорит русскому сердцу. Между тем я был счастлив, когда мне удалось раздобыть изображение Франческо Арайи, который пышным метеором проскользил по горизонту русской жизни и тихо погас в отдалении.

Имя этого человека вошло в историю нашей культуры.

Но, скажите, слышал ли кто из вас его музыку?

Я никогда не слышал. ни единой его ноты.

Он бессмертен! Хотя это печальное бессмертие.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Было время Анны Иоанновны, время гадостное.

Корабль пришел в Петербург издалека, в шорохе поникли паруса, выбеленные солнцем. Конец пути. Устал корабль, но еще больше устали люди, на нем приплывшие. Искатели судьбы! Бродяги и артисты, наемные убийцы и продажные женщины - все пламенно взирали на русскую столицу, богатства и славы от нее вожделея. Пассажиры робко ступили на топкий берег, полого до воды сбегавший. Крутились крылья мельниц за крышами Двенадцати коллегий, а беленькие козы, тихо блея, паслись на травке.

Смеркалось над Невой, но день не угасал. Матросы, обняв один другого, уходили вдаль, горланя перед неизбежной пьянкой. Подумать только: еще вчера качало зверски, в потемках трюма стучались бочки со скверной солониной, а теперь паруса, свернутые в трубки, словно ковры, приникли к реям, и тишина. Какая тишина! Уверенно ступая, шкипер сошел на берег. В сиреневых сумерках белой ночи он разглядел фигуру одинокого пассажира, возле ног которого шуршала скользкая осока.

- Синьор, а вы почему не поспешили в город?

- Я не знаю, куда мне идти. Я никого не знаю здесь.

Старый моряк-далматинец с удивлением оглядел странного пассажира - он был молод и красив, как Аполлон.

- Я как раз собрался в остерию, чтобы напиться там хуже разбойника. Ступайте же и вы за мной. Вам, может, повезет, и вы средь местных пьяниц встретите своих земляков.

В остерии путешественник присел у двери. Закрыв глаза, он стал делить кабацкий шум на дольки, словно апельсин. Вот немцы говорят, вот англичане, вот французы, гортанно и крикливо спорят рокочущие голоса - русские. А вдруг его как будто обожгло родным наречием - итальянским! Вскочив, он подбежал к столу, за которым восседали два приличных господина в коротких париках, какие носят мастеровые и художники.

- Я прямо с корабля. Вы говорите языком моей родины.

Господа ремесленники привстали благородно:

- Я живописец и гравер Филиппе Маттарнови.

- Я театральный декоратор Бартоломео Тарсио.

Они пригласили его за стол.

- Меня зовут, - начал он свой рассказ, - Франческо Арайя, я родом из Неаполя, где песней начинают день и песней провожают. Родители мои незнатны, но природа рассудила за благо наградить меня даром музыкальных композиций. Синьоры! Я удивлен, - воскликнул Арайя, - почему ваши лица остались каменны? Неужели слава обо мне еще не дошла до этих пасмурных краев?

- Франческо Арайя. ты случайно не знаешь такого? - спросил живописец Маттарнови у декоратора Тарсио.

- Увы, - вздохнул тот. - Впервые слышу.

Арайя поник головой, большой и гордой.

- Пять лет назад я поставил первую оперу "Bеreniсе", а вслед за нею прозвучала на весь мир и вторая. о любви!

- Но. где они прозвучали? - спросили его.

Арайя возмутился: уж не принимают ли его за самозванца?

- Синьоры! - выпрямился он. - Мои оперы услышала Тоскана и. Рим, сам гордый Рим рукоплескал мне, а Тоскана носила меня на руках. Вы не поверите, сколько у меня было тогда амурных приключений из-за этой славы, подстерегавшей меня из-за угла, как убийца неосторожную жертву.

- Тоскана - это хорошо, - причмокнул Маттернови.

- Рим - тоже неплохо, - согласился Тарсио.

- Но сосна еще не рождает скрипки, - засмеялся Арайя. - Скрипку из сосны рождает труд. И я способен быть трудолюбивым, итак, синьоры, продолжу о себе. Две оперы прошли с успехом, четыре знатные дамы вонзили стилеты в свои ревнивые сердца, не в силах перенесть моих измен. Но, принеся славу на легких крыльях, мне оперы в карман не нашвыряли денег.

Художники снова угостили его вином. "Мальчишка", - пыхтел Филиппе Маттарнови. "О, блудный сын!" - вторил ему Бартоломео Тарсио. Арайя даже обомлел:

- Вы. не рукоплещете? Вы. браните меня?

- Вернись на корабль и убирайся домой. Таких, как ты, здесь очень много. Бездарные глупцы бросают дома, родных, невест и, помешавшись на золоте, стремятся в Петербург.

- Я не бездарен.

- Сядь, не хвались. Итальянская капелла еще поет здесь, это верно. Но под этим небом звучат ее последние вокализы. При дворе царицы русской более всего жалуют монстров. Вот ты и научись писать зубами. Огонь петролеума глотай. В кольцо скрутись или ходи на голове - тогда ты станешь в почете. Один лишь обер-гофмаршал Рейнгольд Левенвольде покровительствует нашему пению. Но сама царица и фаворит ее, герцог Бирон, обожают грубые шутки театра площадного: чтобы сыпались пощечины, чтобы драка до крови, чтобы кувырканье на сцене непристойное. Разве им дано оценить божественное очарование?

- Плыви домой. дурак! - закричал Маттарнови.

Арайя долго сидел над вином, почти ошалелый.

- Я проделал такой ужасный путь. Почему вы сочли меня бездарностью? Россия прислушается к моей музыке, да!

Тарсио махнул рукой, испачканной типографской краской.

- Россия поет свои песни, - сказал он.

- Русским сейчас не до тебя, - добавил живописец.

- Но. есть ли в этой дикой стране опера?

- Нет оперы. И вряд ди будет.

- Так я создам ее! Пусть я стану автором первой русской оперы. Не верю, что Россия от моих услуг откажется.

- Не путай Россию с двором императрицы, - поправил его Тарсио. - Ты жаждешь золота от нищей страны, где богат только двор. Россия будет петь свои песни, больше похожие на стон. Здесь - не Италия, и твоих песен не запоют на улицах. А при дворе с тебя потребуют. знаешь ли чего?

- Не знаю, - отвечал Арайя.

- Им лесть нужна. Хоралы и кантаты! Ты будешь погибать в презренном славословии, и музыка твоя умрет там же, где и родится, - во внутренних покоях Анны Иоанновны.

Франческо Арайя высоко поднял чашу с вином:

- В таком случае я. остаюсь. Вы говорите - им нужны лесть и хвала? О-о, знали б вы, мазильщики, сколь музыка моя подвижна. Писатель или живописец всегда несчастны. Они обязаны творить конкретно: вот хорошо, вот плохо! Вот краска белая, вот черная, синьоры. Совсем иное в делах музыкальных. Влюбленный в женщину, в честь красоты ее создам я каватину. Я ночью пропою ее, безумно глядя в глаза возлюбленной, и будем знать об этом только двое - она и я! Зато потом, - расхохотался Арайя, - я эту каватину без стыда при дворе. продам! Название ж каватине дам такое: "Величие Анны, Паллады Севера", и. купят олухи. Да, купят - за название! Неплохо, а?..

Живописец и декоратор переглянулись.

- По этой улице, что Невскою перспективою зовется, следуй до Невы все прямо, прямо. Там тебе встретится речонка, по названию Мойка, ее ты перейдешь и путь продолжи. Когда увидишь лес и шлагбаум опущенный, здесь городу конец. И будет течь река по имени Фонтанная, по берегу ее ты заверни налево. Увидишь вскоре дом, вернее же - услышишь пение. Вот там, на Итальянской улице, живут артисты наши. Войди без хвастовства. Будь вежлив и почтителен к кастратам славным. И помни, что судьбу решать нужно не ночью, а только на рассвете!

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.