Страница 2 из 29
- Допустимы ли сейчас, - спросил Фриче, - аналогии между нынешним положением рейха и положением старой Пруссии после поражения от русских при Кунерсдорфе?
- Пожалуй... да! - согласился Геббельс. - При этом у микрофона следует напомнить слушателям (но с умом!), что героизм сталинского солдата мало чем отличается от храбрости русского солдата времен царицы Елизаветы. Это, скорее, упрямство скотов на великой мясной бойне, а совсем не продуманное явление патриотизма, как твердит нам по радио московская пропаганда...
Мешки с письмами вскрыли в канцелярии Геббельса.
- Начнем творить миф! - сказал он. - Создадим особую комиссию из проверенных членов партии. Срежем адреса на конвертах. Все письма из Сталинграда классифицируем по их настроению. Последние слова гренадеров Паулюса станут основой для создания бессмертной биографии... Я уже вижу, как потомки с трепетом приникнут к этим скрижалям!
Все сделали, как он велел: письма пустили в набор; и тут наступило отрезвление... Геббельсу было доложено:
- Такого мифа создать нельзя! Лишь два процента солдат армии Паулюса еще продолжали верить в дело фюрера, остальные слали проклятия. Вот послушайте: "Сталинград - хороший урок для немецкого народа. Жаль только, что тем, кто получит этот урок, трудно будет использовать его в будущие времена. Но всем нам, немцам, следует помнить о нем..."
Геббельс вчитался в корректуру. Некоторые фразы были уже подчеркнуты цензорами из бюро военно-статистической информации: "Ты - жена немецкого офицера и ты должна понять все, что я тебе скажу... Я не трус! Но мне обидно, что самую большую храбрость я мог проявить в деле, которое абсолютно бессмысленно и преступно... Итак, ты знаешь, что я к тебе не вернусь, по меня никто не убедит умереть со словами: "Хайль Гитлер!"
- Да, это для печати не годится, - огорчился Геббельс...
18 февраля он выступил в берлинском Спортпаласте:
- Нам осталось две крайности: капитулировать или открыть тотальную войну... Вы разве хотите поражения?
- Нет, нет, никогда, - хором отвечали из зала.
- Значит, вы хотите тотальной войны?
- Да, да... хотим! - и зал вздрогнул в овациях.
...Геббельс не дожил до Нюрнбергского процесса. Зато на скамье подсудимых в Нюрнберге оказались два представителя германского генштаба Йодль с Кейтелем. А фельдмаршал Паулюс занял место на трибуне свидетеля, и, кажется, был момент, когда из свидетеля он мог стать подсудимым.
* * *
Нюрнберг! Как он был страшен в те годы... Американский солдат, удовлетворяя половой инстинкт прямо в подворотне, грубо сказал раскрашенной немке:
- Не все в Германии так уж и погано, как об этом писали в наших газетах. Благодарю вас, фрау!
Немка заплакала от женского стыда:
- Я ведь не проститутка... вдова капитана! У меня трое голодных детей, а что получишь от вас по карточкам?
"Джи-ай", ухмыльнувшись, протянул ей чулок:
- Можешь обменять на кофе... идет?
- А где второй?
- Если хочешь иметь пару, то второй получишь завтра на этом же месте. Сам я не приду, но пришлю вместо себя своего хорошего друга - со вторым чулком!..
Да, страшен был Нюрнберг в 1946 году - поверженный, голодный, опозоренный. Над дверями приличных баров висели объявления: "Немцам вход воспрещен". На смену победным радиофанфарам Геббельса пришли ветхие шарманки, напевавшие старое, памятное еще со времен кайзера Вильгельма:
Мое дитя, ты не свихнись,
где больше спятивших - туда стремись...
Бравые сержанты армии США торговали на рынках пенициллином, безногие калеки в мундирах вермахта предлагали авторучки "Паркер". Чашка кофе стала праздником, а жевательная резинка - развлечением. По указанию Эйзенхауэра немцы получали продуктовые карточки в том случае, если могли предъявить использованный билет на просмотр документального фильма о зверствах нацистов в концлагерях. Американцы гоняли немцев смотреть раскопанные рвы, в которых догнивали трупы замученных, а немцы говорили, что они "ничего не знали".
Это бесило американцев:
- Хватит трепаться, будто вы не знали того, что у вас под носом творилось! Почему же мы, жившие за тысячи миль от Германии, были извещены обо всех ужасах в вашей стране...
В Нюрнбергском Дворце Юстиции заседал Международный трибунал, и там, в качестве обвинительных документов, тоже показывали фильмы о зверствах гитлеровского режима. Здесь тоже отворачивались от экрана, надевали непроницаемые очки, а некоторые военные преступники даже... плакали. Судьям и прокурорам невольно вспомнилась старинная сентенция: "Бойтесь побежденных немцев! Если им не удалось затопить мир в крови, они затопят его своими слезами..." Нюрнберг, бывшая "партийная столица" Гитлера, оказался столицей международного правосудия. Конечно, наехало множество журналистов и хроникёров, жаждавших неповторимых кадров, уникальных сенсаций. Но скоро первичная острота впечатлений притупилась. Корреспонденты проводили время в барах пресс-кемпа, маклачили барахлом, флиртовали. Впрочем, администрация Дворца Юстиции предусмотрела и это. В залы были выведены репродукторы, доносившие каждое слово прокурора и подсудимых, о важных событиях процессов оповещали гудками сирены, чтобы все поспешили к телетайпам, занимали телефонные будки...
Американцы жаловались русским коллегам:
- Все надоело! О чем писать? Вот если бы московский обвинитель Руденко выхватил из карманов галифе пистолет и шлепнул за барьером самого Геринга... ого!
Морозный день 11 февраля не сулил никаких сенсации. Никаких, пока речь не зашла о плане "Барбаросса" - плане нападения Германии на Советский Союз, Руденко представил Трибуналу письменное показание по этому вопросу Паулюса:
- Его аффидевит прошу приобщить к делу...
Адвокаты, защищавшие на процессе военных преступников, даже в самом имени фельдмаршала ощутили добротный "материал" для защиты Йодля и Кейтеля, благо никто иной, а сам Паулюс был главным создателем плана "Барбаросса".
Пошептавшись с Герингом и Риббентропом, они заявили:
- Суд, нам кажется, не может довольствоваться лишь письменным аффидевитом, для полного установления истины требуется личное присутствие Паулюса.
Все заметили удовольствие на лице Геринга. Конечно, большевики способны подсунуть Трибуналу липовую бумажку, будто писанную Паулюсом, но... где они возьмут самого Паулюса? А если фельдмаршал еще не околел после зверских пыток на Лубянке, то что хорошего он может сказать?
Лорд Лоренс почтительно спросил Руденко:
- Сколько надобно времени советской стороне обвинения для доставки сюда свидетеля Паулюса?
- Пять минут, - ответил Руденко.
Это и был тот момент, когда сирена возвестила в пресс-кемпе небывалую для процесса сенсацию. Адвокаты в лиловых мантиях уже ринулись на трибуну:
- Нет, нет! Мы не настаиваем на вызове фельдмаршала Паулюса в качестве свидетеля советской стороны обвинения! Защита ознакомилась с его аффидевитом, и она полагает, что этого вполне достаточно для судебного процесса...
Поздно! Уже прозвенел звонок в руке Лоренса:
- Прошу ввести свидетеля Фридриха Паулюса...
Настала мертвая тишина, и в этой зловещей тишине зал услышал четкие шаги человека - это шагала сами история. Появилась подтянутая, юношески стройная фигура генерал-фельдмаршала, одетого в синий ладный костюм. Выражение его лица оставалось непроницаемо даже тогда, когда вокруг него вспыхивали репортерские "блицы", его нисколько не смутило резкое жужжание киносъемочных камер...
Нет, это не призрак. Нет, это не загробная тень.
- Вас зовут Фридрих-Вильгельм Паулюс?
- Да.
- Вы какого года рождения?
- Тысяча восемьсот девяностого.
- Вы родились в деревне Брейтенау?
- Да. Гессен-Кассельские земли Германии.
Рука фельдмаршала бестрепетно покоится на Библии.
- Клянусь говорить правду, только правду...
Геринг надевает черные очки. Кейтель передает записку Риббентропу, Йодль делает вид, что сейчас нет ничего интереснее на свете, чем играть с карандашом. Паулюс ровным тоном рассказывает, как зарождалась преступная агрессия против Европы, прямо в лицо разоблачает тех. от кого отделен сейчас барьером неприкасаемости. Адвокатам военных преступников такая правда не нужна! Но есть выход: запугать фельдмаршала, вызвать к нему антипатию, здесь же следует превратить его в мерзавца и продажную тварь.