Страница 23 из 25
Ночь, как назло, опять была облачная, беззвёздная.
- Значит, план такой, - шептал Кукурузо. - Задерживаем с лодки. Я сижу на корме с ружьём, ты на носу с фонариком. Я говорю: "Р-руки вверх!" - ты в это время светишь фонариком и кричишь: "Товарищ Валигура, заходите справа, Николай Павлович, заходите слева". Чтоб он думал, что нас много. Так даже настоящие пограничники делают, когда задерживают шпиона...
- А... а что мы потом будем делать, когда задержим его? - спросил я.
- Как - что?.. Передадим в милицию. Товарищу Валигуре передадим.
- Так, значит, ты свой остров бросишь и не будешь больше Робинзоном? Рассекретится же всё... Ох и зачем я это сказал!
- Нет, ни в коем случае! - категорически прошептал Кукурузо. - Я останусь на острове. А ты повезёшь его в милицию.
Мне стало совсем плохо.
- Да что... да как... да ну... - залепетал я.
- Подумаешь! Отведёшь к милиционеру товарищу Валигуре, и всё.
- Да Валигура же ещё спать будет, - чуть не заплакал я. - Что же я с этим бандюгой сам ночью буду делать? Он же меня задушит.
- Не бойся. Я дам тебе ружьё. Потом привезёшь.
- Н-не надо! Н-не давай! - теперь уже категорически прошептал я. - Я б-боюсь. Я ружья боюсь ещё больше, чем Кныша. Стрельну нечаянно, убью его, и меня расстреляют...
Я уже окончательно понял, что у Кукурузо никакого плана не было. Он всё продумал только до того момента, когда скажет: "Руки вверх!" - и Кныш станет, шатаясь, в лодке с поднятыми руками. А дальше, выходит, всё должен делать я. Дудки!
- Не! Так не будет! Я сам Кныша не повезу, как хочешь...
- Да ладно уж! Чего слюни распустил! До села вдвоём довезём, а потом я вернусь. Не знал я, что ты такой трус!
Мне стало стыдно. Кукурузо был намного храбрее меня. Ишь как уверенно держится! Я решил взять себя в руки.
Несколько минут мы молчали. И вдруг услыхали тихий шелест. Потом - плюх!.. А затем - ляп-ляп-ляп!.. Мы замерли. Сомнений не оставалось - Кныш забрасывал сети.
Мы напряжённо ждали. Наконец воцарилась абсолютная тишина. Кныш уехал. Мы подождали ещё немного. Тишина. Ни звука. Кныша нет.
- Ну, теперь на лодку и в засаду, - шепнул Кукурузо. Он зарядил ружьё, дал мне фонарик, мы сели в лодку и тихо поплыли под берегом.
- О! Есть! - шепнул я. Я сидел на носу и первый увидел поплавки рыбачьей сети, которые белели на воде.
Мы загнали лодку в камыши как раз против поплавков. Замаскировались. Теперь нам осталось одно - ждать, долго ждать, может быть, даже всю ночь, до самого рассвета, пока не приедет Кныш выбирать рыбу.
- Спать нельзя. Ни минуты. А то начнём клевать носом, разморит - будем как мокрые курицы, и ничего не выйдет, - сказал Кукурузо.
- Ты прав, - вздохнул я. И мне тут же захотелось спать. Я широко раскрыл глаза, всматриваясь в темноту, в которой еле-еле можно было различить на фоне неба очертания камышей, но глаза сами собой слипались, и приходилось время от времени окунать руку в воду и протирать их.
Наверное, нет ничего труднее, чем не спать, когда хочется спать. И, наверное, нет более длинных минут, чем те томительные минуты полусонного ожидания в темноте...
- Не спи, потому что прозеваем, - шипит с кормы невидимый Кукурузо.
Если бы он знал, как мне хочется именно прозевать! Да разве с ним прозеваешь, с таким упрямым! Неужели он в самом деле не боится?
Фантазия рисует мне страшные картины: Кныш, хищно оскалившись, бьёт меня веслом по голове, я падаю с лодки, глотаю воду, задыхаюсь, водоросли опутывают меня и... Мне даже вправду становится тяжело дышать. И зачем мы влезли в это дело! Действительно, кто знает, что может быть! А что, если случится то, о чём я только что думал... Это ещё хорошо, если найдут наши тела. Тогда будут торжественные похороны, с музыкой, с речами и выступлениями. Хоронить будет вся школа, всё село. И все будут плакать. И Гребенючка, размазывая по щекам слезы, будет говорить: "А я же видела его накануне. Он был такой хороший, такой вежливый - помогал мне вытаскивать ведро из колодца. И Ганей называл. Я ещё ему девять копеек одалживала. Знала бы - и пятьдесят отдала ему насовсем. Какой был хлопец!"
Мне становится так жалко себя, так жалко, и я сам кажусь себе таким несчастным, что начинает щемить в горле.
Но Кукурузо ничего этого не понимает. Он опять шипит с кормы:
- Не спи!
И я трагическим шёпотом отвечаю:
- Да не сплю я, не сплю, чего ты!
Время идёт. То ли глаза привыкли к темноте, то ли становится светлее, но уже лучше видны камыши, и вода блестит, и клубятся в небе облака. А может, это уже светает?.. У меня такое впечатление, что мы сидим целую вечность.
И вдруг - словно кто пырнул меня чем-то острым в грудь. Из темноты вынырнула лодка. Она плыла прямо на нас. Ближе, ближе, ближе.
В лодке грозная фигура гребёт веслом. Кныш!
Сердце повисло у меня на тоненькой ниточке - вот-вот оборвётся.
Я обхватил руками нос лодки, не шевелюсь.
И тут на корме звонко щёлкнул курком Кукурузо и срывающимся басовитым голосом изо всех сил крикнул:
- Р-руки вверрх!
Я забыл про фонарик, забыл, что мне надо кричать, и панически взвизгнул:
- Дядя милиционер, сюда!.. Дядя милиционер, туда! И замер испугавшись собственного голоса.
- Руки вверх! Руки вверх! - скороговоркой и уже не так басовито повторил Кукурузо и тоже растерянно умолк. Какое-то мгновение было тихо, потом...
- Га? - будто недослышав, спросила "грозная фигура". И... что-то глухо ударилось о дно нашей лодки - это выпало из Кукурузовых рук ружьё. А я на всё небо разинул от неожиданности рот. И, только сейчас вспомнив о фонарике, нажал на рычаг, выдавливая из него свет.
Перед нами был... дед Варава.
- Диду, это вы? - плаксивым растерянным голосом спросил наконец Кукурузо.
- Да я же, я, - сказал дед, подплывая к нам. - Не узнали?.. Так как же это вас понимать? В разбойники, внучек, пошли, значит? Ружьё на людей наставляешь? С наукой ничего не вышло, так в разбойники подались?..
- Да что вы, диду? - взвизгнул Кукурузо. - Такое скажете! Какие там разбойники! Вот гляньте только! А ну присвети, Павлуша.
Я зажикал фонариком. Я готов был всю ночь жикать, так я был рад, что это дед Варава. Я просто готов был его целовать. Страх мой -как корова языком слизнула. Раз это дед Варава, я уже не боялся ничего на свете. Я направил свет фонарика на поплавки.
- Ага, - сказал дед, - вижу. Сети. Значит, не разбойники, а браконьеры вы... Обрадовал, называется... Те же самые штаны, только застёжка сзади.
- Да что вы, диду! Это же не мы, это же не наши. Это Кныш. Мы выследили его и хотим задержать.
- Вот оно что? Кныш? А вы не ошибаетесь?
- Да мы своими глазами видели! - теперь уже не удержался я. - И как ставил, и как выбирать один раз приезжал... Вдвоём с Кнышихой.
- Ну, тогда другое дело. Тогда вы молодцы. Только рано вы его" ждёте. Он приедет под утро, часа в три-четыре. А сейчас ещё двенадцати нет.
- Да ну! - удивился я.
- А вы думали, что уже и ночь прошла? Давно ждёте?
- С самых сумерек.
- Вот бедняги. И не заснули. Ну так ложитесь, а я подежурю, раз так. А потом разбужу.
- Да что вы - мне вовсе не хочется спать, - хорохорился Кукурузо.
- И мне, - вынужден был сказать и я.
- Ну смотрите, - равнодушно сказал дед и осторожно стал загонять свой челнок в камыши рядом с нашим.
Мы молчали. Кукурузо, видно, ждал и боялся дедовых расспросов. Но дед молча маскировал свой челнок камышами. В таких случаях всегда лучше самому что-то спрашивать. И Кукурузо наконец несмело спросил:
- Диду, а вы как здесь очутились?
- Топиться ехал. С горя. Что у меня внук такой непутёвый.
- Да не шутите, диду.
- Вот, интересно мне с тобою шутить!
- Ну, скажите, диду, - канючил Кукурузо.
- Ты же мне соврал, чего же я должен правду тебе говорить.
- Да я... - запнулся Кукурузо. Что же тут скажешь?