Страница 16 из 100
- О, несчастный! - воскликнул Этана. - Кто с тобою жестоко так обошелся?
- Я сам виновник своих несчастий! - ответил орел с тяжким вздохом. Много лет занимал я гнездо на высоком дереве, в корнях которого обитала змея. Мы жили как добрые соседи, предупреждая друг друга об опасностях. Если мне удавалось догнать и убить онагра, часть добычи получала нижняя соседка. Так мы блюли клятву верности, произнесенную перед ликом Шамаша. Но однажды у змеи появились детеныши, и мое неразумное сердце замыслило злое. Дождавшись, когда змея отправится на добычу, я распростер крылья, чтобы слететь вниз. Один из моих орлят, умная пташка, догадавшись о моем намерении, пропищал:
- Остановись, отец! Все взору Шамаша открыто.
Но я не придал значения этим словам и, упав вниз, растерзал и съел змеиных детенышей.
Вскоре приползла мать-змея и, увидев, что змеенышей нет, взмолилась справедливому Шамашу, чтобы он наказал убийцу беззащитных. И дал Шамаш совет змее, отыскать тушу буйвола и в неё проникнуть.
Вскоре почувствовал я милый мне запах гниющего мяса и обратился к детям своим:
- Давайте слетаем, отведаем буйвола.
- Не надо, отец, - закричал мой орленок, умная пташка. - Может, в туше гниющей змея притаилась?
Не послушался я малютки, полетел, сел на тушу, клюнул, кругом огляделся, снова клюнул, а как очистил все мясо снаружи, в чрево забрался. Тут меня змея и схватила, обломала мне крылья, всего общипала, истерзала и бросила в яму, чтобы кончил я век свой жалкой, голодною смертью.
Сжалился над орлом Этана, напоил его свежей водой, перевязал ему раны, и быстро они затянулись. Орел взмыл в небо, пробуя крылья, и опустился рядом с Этаной. И тогда сказал Этана орлу:
- Крылья твои сильны. Отнеси меня на небо, к престолу великого Ану.
- Садись! - отозвался орел. - Поудобней устройся. Прижмись грудью к моей спине. Ухватись за крылья руками.
Едва успел Этана за орла схватиться, как тот взмыл в небо. Когда они высоко поднялись, орел к нему обратился с вопросом:
- Взгляни на землю, что ты там видишь?
Взглянул Этана вниз и ответил орлу:
- Вся земля стала похожа на холм, а море за нею не шире Евфрата.
Поднялись они ещё выше, и земля показалась рощицей малой. Орел поднимался все выше и выше, пока земля стала не шире арыка, который копает садовник.
- Вот теперь мы добрались до верхнего неба, где боги одни обитают, сказал орел, и тотчас же Этана увидел небесные врата, а за ними дворец великого Ану.
Спустившись у самого трона, Этана обратился к создателю мира с такими словами:
- О, великий владыка, ты дал мне все, о чем может мечтать смертный. Но нет у меня потомства. Умру я, и забудется мое имя, словно бы и не жил я. Одна у меня к тебе просьба. Дай мне прикоснуться к траве рожденья.
- Прикоснись, Этана, - сказал Ану. - Ибо Шамаш хвалит твое благочестье.
Тут на глазах Этаны на голом месте выросла сочная трава, и он к ней прикоснулся. После этого он поблагодарил Ану, сел на орла и дал ему знак опуститься.
Уже на пороге дома услышал Этана детский плач и понял, что стал отцом. Взял он младенца на колени и назвал его Балихом.
Прожил Этана на земле шестьсот лет [3], а когда пришло время уходить к предкам, трон Киша занял его сын Балих. От него слава об Этане и его смелом полете обошла всех черноголовых.
1. В мифе об Этане контаминированы две темы: бездетный отец, молящий бога о мужском потомстве, и борьба орла со змеями. Обе эти темы достаточно широко распространены в мифах народов Древнего Востока. Мы встречаемся с ними в угаритской, хетто-хурритской, ветхозаветной и индийской мифологиях.
Мотив летящего человека присутствует в месопотамской глиптике III тыс. до н. э. Он же характерен для эгейского искусства II тыс. до н. э. и греческого мифа о Дедале и Икаре.
Аккадский миф дошел в нескольких редакциях разного времени, одна из них была обнаружена в руинах Суз.
Конец текста не сохранился ни в одной из версий. Он восстанавливается на основании сообщения о Балихе, сыне Этаны.
2. Согласно "Царскому списку" XXI в. до н. э., перечисляющему правителей, обладающих "царственностью", Этана - двенадцатый из царей Киша, правивших после потопа.
3. Невероятно длительные сроки жизни шумерских царей ранних династий (как и библейских патриархов) связаны со сложившейся в шумеро-аккадском мире концепцией времени. Оно подразделялось в сознании древних обитателей Двуречья на мифическое, лежащее за пределами народной памяти, уходя в необозримую глубину от того момента, как "царственность снизошла с небес", историческое, начинающееся примерно с восьмой или девятой послепотопной династии, и периферийное, лежащее на краю общественной памяти, в промежутке между снизошедшей на землю царственностью и началом исторических династий. Именно это время наполнено чудесами и подвигами эпических героев, и поскольку оно смыкается с тем мифическим временем, в котором безраздельно действуют боги, чей день подобен людскому году, то и жизнь людей "периферийного" времени не вписывается в законы времени исторического (Клочков, 1983, 21 и сл.).
Спор Зерна и Овцы [1]
Было время, люди голыми по земле бродили и траву ртами щипали, как овцы, ибо пустовала Гора Небес и Земли, Ану ещё не сотворил ануннаков. Тогда не было и зерна, и Утту-ткачихи не было, ибо не было и овцы.
Видя это, обратился Энки к Энлилю:
- Отче! Дай человечеству силу для поддержания жизни.
И опустил Энлиль на землю Зерно и Овцу, приказав отделить их друг от друга. Овце дали луг, изобилующий травами, и огородили его загоном. Для Зерна создали поле и поместили на нем плуг, ярмо и упряжку. И зажили Зерно и Овца, не мешая друг другу. Зерно взрастало в своей борозде, наливаясь влагой небес, наполняя житницы своим потомством. И жирела Овца на своем лугу. Из шерсти её вытягивались нити, которые Утту-ткачиха превращала в одеяния.
И радовались на Горе Небес и Земли Ану и Энлиль своим творениям. Зерно же и Овца затеяли ссору:
- Не гордись, сестра, дарами своими, ибо не ты, а я героям силу даю. Не ты, а я - царских дворцов нутро. И пастух, что тебя пасет, сыт мной - не тобой. Что ж ты молчишь, Овца? Признай превосходство мое.
И отвечает Овца Зерну:
- Это меня, Зерно, Энлиль, владыка небес, с горы своей опустил, нити, что Утту ткет, взяты не от тебя. Я - пропитанье мужей, бурдюк с прохладной водой, ноги мужей я берегу от песка и раскаленных камней, сладкое масло я, меня воскуряют богам, в моем одеянии царь судит на троне своем, я облачаю жреца, когда он идет к алтарю. Можешь ли ты, Зерно, в этом сравниться со мной? Что ж ты молчишь, Зерно? Где твое хвастовство?
И сказало Зерно Овце:
- Когда поставят пиво на стол, дар мой хмельной, и вынут из печи хлеба, будет тебе конец. Слышишь, как точат ножи? В вечных бегах твоя жизнь. Гонят палкой тебя с поля, где я расту. Ветер, что рвется с высот, твой разрушает хлев, мне же он нипочем.
- Гонят, и я ухожу, - отвечает Овца Зерну. - Тебя ж и потомство твое вяжут, как взятых в плен, и, притащив на гумно, палками насмерть бьют и превращают в пыль. Сутью твоей, Зерно, до краев заполняют квашню и, зажигая печь, ставят в огонь. Не украшаешь ты стол, а служишь сидящим за ним пищей так же, как я.
Зерно и овца продолжали свой спор, но боги от него свой слух отвратили:
- Отче Энлиль! - Энки произнес. - Пусть Овца и Зерно вместе по миру идут! Доли три серебра их упрочат союз. Но две из них Зерну отдадим. Пусть склонится Овца пред Зерном, да и остальные все преклонят колени, и тот, кто серебром владеет, кто имеет быков и овец, в воротах у того, кто зерно сохраняет, пусть постоит.
Так по воле Энки закончился спор Овцы и Зерна.
1. Боги мыслились не только создателями людей, но и двигателями прогресса, творцами культуры. Миф в форме спора между Зерном и Овцой выражает конфликт между земледельцами, ведущими оседлую жизнь, и кочевниками-скотоводами. Разумеется, боги Месопотамии на стороне Зерна и отдают ему две доли из трех, приходящихся на хозяйственную деятельность. Подобные споры-диалоги характерны для шумерской мифологии, как это показывают сюжеты "Мотыга и Плуг", "Лето и Зима", "Серебро и медь", "Дерево и тростник", "Птица и рыба".