Страница 93 из 110
- Если человек затеял военную кампанию, на подобные чувства он уже не имеет права,- сказал капитан.
-Почему же вы не захватили инициативу в свои руки?
- Я не баловень фортуны, как некоторые, топ chou [Здесь: мой миленький (фр.). ], и к тому же, как вы любите мне напоминать, я ваш подчиненный. Но теперь я уже не знаю, как быть дальше. Перуджа действительно превосходный и воинственно настроенный город, и если нам тут не повезло, откуда же теперь согнать солдат?
- Поедем в Римини,- сказал Петр,- говорят, в портовых городах шатается уйма ландскнехтов, желающих поступить на службу
- Хорош, наверное, сброд,- сказал капитан. Двумя милями севернее Перуджи они повернули в сторону Тибра, прелестные воды которого до сих пор приятным плеском сопровождали их странствование, и по широкой дороге направились к отдаленному епископскому городку под названием Губбио, раскинувшемуся на южном склоне Апеннин.
Поскольку приходилось считаться с тем, что подеста, как только ему удастся усмирить толпу, вероятно, пошлет своих стражников, чтобы притащить их обратно,- уж если заварилась каша так, как это устроил Петр в Перудже, заявил капитан д'0берэ, то надо готовиться к самому худшему,- они погнали лошадей галопом и остановились только вечером, когда жеребец капитана уже спотыкался от усталости, на полдороге к Губбио, в Скритте, небольшом селении, известном тем, что там выращивали некрупные, но особо приятные на вкус плоды фигового дерева. В трактире, где они решили переночевать, знали толк в приготовлении попьетт, и настроение капитана д'0берэ снова улучшилось.
- Наконец-то мы опять в тишине и спокойствии,-сказал капитан. Вытянув свои длинные ноги, он раскуривал после еды трубку и маленькими глотками отпивал огненный напиток, пахнувший абрикосами. Он чувствовал себя в безопасности до такой степени, что даже не пошевелился, когда за окошком, застекленным шероховатыми выпуклыми стеклами, послышался приближающийся топот трех или четырех лошадей.
- Се n'est rien [Ерунда, пустяки (фр.).], только спокойствие,- сказал он Петру, когда тот нервно схватился за меч, лежавший на столе.- Они приехали с севед^, из Губбио, а не из Перуджи.
Всадники остановились перед трактиром, и один из них позвал трактирщика, настойчиво требуя корма для лошадей. Капитан д'0берэ опустил бокал, из которого только что потягивал вино, со звоном поставил его на стол.
- Mille to
- Мне тоже,- сказал Петр, вставая и обнажая меч.
- Такой цыплячий визгливый голос может быть только у Дзанкетти,- заметил капитан,- но это невозможно.
Дзанкетти, как мы помним, был тот несчастный молодой человек, которого во время своего первого посещения страмбских казарм Петр застиг в момент, когда он под команду капитана пытался выстрелить из мушкета, тот самый недоносок, протеже Джованни Гамбарини.
- Почему невозможно? - спросил Петр.- Вероятно, Джованни уже донесли о том, что мы ему готовим, и было бы совершенно естественно, если бы он послал мне навстречу своих людей, чтобы те где-нибудь по дороге втихомолку свернули мне шею.
- On verra, поживем - увидим,- сказал капитан д'0берэ, протянув руку за своим ремнем, который висел на крюке у окна.
И они действительно увидели, так как буквально в ту же минуту в проеме дверей, словно картина в раме, появился коротышка Дзанкетти во всей своей красе. Обнаружив Петра и капитана д'0берэ, он страшно испугался и тут же взвизгнул:
- Здесь они! - и немедленно исчез.
Петр подскочил к двери, которую Дзанкетти захлопнул за собой, рывком распахнул ее, и тогда из темного коридорчика, куда она вела, раздались два выстрела. Одно мгновение у Петра было чувство, словно его дубиной ударили по голове, потом все исчезло.
Через непродолжительное время, когда беспамятство, прерываемое беспорядочными снами или видениями, в которых важную и какую-то подозрительную роль играла мифическая птица грифон с герба города Перуджи в сочетании с веселым дракончиком из папского герба, Петр обнаружил, что он лежит в постели, а рядом с ним на узкой скамеечке сидит пожилой человек с обвислыми щеками, солидным брюшком и держит его, как это делают доктора, за правую руку, нащупывая пульс; левая рука Петра была замотана бинтом, голова его тоже была забинтована. В изножье его постели, опершись о стену, стоял миловидный юноша из Перуджи, который первым записался в солдаты под именем Алессандро Барберини.
- Барберини, что ты здесь делаешь? - спросил Петр голосом, до сих пор еще нетвердым и слабым.- Как ты сюда попал?.
Юноша улыбнулся.
_ Его Высочество запомнили мое имя,- ответил он,- я ведь сразу сказал, что Его Высочество парень хоть куда.
- Я тебя спрашиваю, что тебе здесь нужно?
- Что мне здесь нужно? - переспросил Барбери-ни с удивлением.- Да разве я не завербовался в войска Вашего Высочества? Здесь почти все, кого капитан записал, около пятидесяти человек, и все готовы служить Вашему Высочеству.
- "Perusini superbi, boni soldati",- вздохнув, прошептал Петр, чувствуя слабость и облегчение.- Ты, Барберини, первым записался ко мне на службу и первый, кто меня назвал моим новым титулом. Этого я никогда не забуду.
- Спасибо,- сказал Барберини.- Я приложу все силы, чтобы оказаться достойным того доверия, которое Ваше Высочество проявляют ко мне.
Головорез, писать не умеет, а выражается, как заправский придворный, подумал Петр.
Потом Барберини рассказал, как после отъезда Петра и капитана из Перуджи друзья Барберини, без лишних слов и размышлений, решили улизнуть от подесты, потому что им уже опротивело жить под властью этого негодяя, и пустились в путь за Его Высочеством герцогом Страмбы: Его Высочество, мол, на всех нас произвел сильное впечатление, когда под самым носом у подесты спалил список с нашими именами, хоть мы и знали, что, есть список или нет, подеста без труда допытается, кто завербовался, и начнет за это карать, штрафовать и преследовать. Ну вот все незаметно и скрылись из города, как только это стало возможным, а его, Барберини, выслали вперед, чтобы он задержал Петра и капитана, потому что у большинства нет лошадей, а у него, Барберини, кобыла резвая, будто даже арабских кровей. Уже смеркалось, и Барберини предположил, что застанет Его Высочество и капитана в Скритте, где они, по всей вероятности, остановятся переночевать в тамошнем трактире, и действительно, он их там застал, но, maledetto[вот проклятие (т.).], в каком положении! Капитан сражался с четырьмя солдатами, собственно, с двумя, потому что двух он уже уложил, но из левого плеча у него струилась кровь, и он выбивался из последних сил; Его Высочество лежал на земле, раненный в голову.
- Не раненый,- поправил фельдшер.- Пуля только царапнула его, но было довольно и этого.
- Словом, с окровавленной головой и оторванными пальцами,- сказал Барберини,
- Только с одним оторванным пальцем,- уточнил фельдшер,- другой мне удалось спасти. Может, палец не будет так подвижен, как раньше, но господин не арфист и не играет на свирели.
- Ну, так я обнажил меч,- продолжал Барберини,- но прежде одного из солдат проколол сзади копьем, а потом...
- У меня оторван палец на левой руке? - прервал его Петр, у которого промелькнула в голове тревожная мысль,- какой это палец?
Перевязанная рука казалась Петру сгустком боли, так что он не мог бы сказать, что там осталось и чего уже нет.
- Вот этот,- сказал фельдшер,- безымянный.
- Целиком или только часть?
- К сожалению, целиком,- сказал фельдшер,- начисто, до самого основания. Петр выскочил из постели.
- Где этот палец, куда он делся?
- Лежите, вы еще слабы, как муха,- сказал фельдшер и уложил его обратно в постель.- С этим пальцем, если бы он и нашелся, ничего нельзя сделать, никакая сила на свете не сможет уже приживить его к руке.
- Почему, Ваше Высочество, для вас так важен этот палец, да еще на левой руке? - спросил Барберини, удивленный слабоволием Петра.