Поселение

Целый день по гаражу, гайки обожал закручивать. Даже оформили его слесарем, и зэки не роптали (хотя, кроме гаек, ничего не освоил) - как к родному относились.

Не виноват же парень.

Особенно с Кальтенбруннером они скентовались: Сашка то чифир для него заваривает, то спит на заднем сиденье в автобусе. Я, полушутя, остерегал:

- Федорыч, ты своими сеансами хоть не развращай пацана.

- Не-не, Леня, сеанс - это святое, это у меня без посторонних.

Накопил (за восемь-то лет!) пачку вырезок цветных - красотки рекламные, киноактрисы помоложе - до сорока хотя бы (самому - за пятьдесят уже), держит под сидушкой.

- Не боишься - отшмонают твой гарем, как ты тогда?

- Предусмотрено, Леня. Сам хозяину показал.

- А он?

- Красиво, говорит, жить не запретишь. А что - личная жизнь, имею право. Хочешь, сегодняшнюю покажу?

Достал веселую мулатку в купальнике.

- А здесь, - открыл бардачок, - отработанный материал. Месяца на три хватает - без повторов.

- А фаворитки нет?

- Нет, всех люблю. Тебе не надо?

- Да нет, спасибо. Я как-то жену привык вспоминать.

- Ну, так у тебя молодая жена, конечно. А я на свою не заведусь уже.

- А в натуре?

- В натуре-то с полоборота, ты что - живая манда...

- Ждет тебя, Федорыч?

- Хрен ее знает. Пишет, что ждет. Но десять лет, Леня, сам понимаешь. Что я могу с нее требовать? Пропишет - и ладно, там видно будет.

- Да уж! Они при мужьях-то чего вытворяют...

- Ну. Я Мухину вчера вез (это жена капитана Мухина, заведует медчастью, ровесница Кальти, но в джинсах загуливает, станок в порядке), когда выходила - за жопу мацнул. (Понимаю! Там такая облипочка - только и мацать...) Думал:

сейчас по морде хлестанет. А она оборачивается: "Я б тебе дала, Рома, но ты же разболтаешь. И сама разболтаю. Лучше не надо", - и по щеке гладит. Чуть не приплыл.

...Сейчас вдруг многое что с этой Мухиной вспомнилось: они все, серебрянские, как зачуяли оказию - всплывают, цепляются, лезут в память. Ребята! Тут вам не "Титаник" - где все подряд, а Ноев ковчег - только по паре.

Ну, к кому теперь завмеда приплетать? Капитана Мухина вставлять придется, а про него начнешь - еще ввернется кто-нибудь, и так до бесконечности. Потопнем ведь!

А с Кальтею - нет, не спаривается. Не с Мухиной, не с женою - Федорыч с Лебедихой завязан - по злой иронии. Не любовь, так смерть сплела - и выбирать не пришлось.

XIII

- Ленчик, пекарню скоро отремонтирую - шо делать, шо делать? - третий день подряд, гиперболически гримасничая, подвывал Серега Перчаткин, механик, мой лучший кент.

- Давай печников замочим.

- Тебе смехуечки, ты Римку не знаешь! Она же сюда припрется! А меня на кичу!

(Кича - тьфу, Сереге прическу жалко: скоро звонок.) И правда, я ее мало знал. Виталик нас катал в Вишерогорск, за хлебопеками, по очереди и мои разы чаще совпадали с Элькиным дежурством на заправке (заезжали неукоснительно). Серегу же нанесло на Римку - и вот: вспыхнуло, разразилось:

- Богданов! - официально так, твердо, - без Сереги заправлять не буду! Чтоб не смел ко мне без него заезжать!

- Римма Ивановна, - в тон, - обидно слышать! А я-то не гожусь ни на что?

- Перестань, я серьзно, Виталик. И ему передай.

Ну, передал. Сереге лестно, конечно, - надо же, с первого взгляда покорил! и в мыслях-то не было - строгая деваха. Винограду однажды хорошо припечатала - шнифт на неделю померк.

- О! Якый тэбэ бчел кусыв? Ты ото як Нильсон теперь! - Серега же и рыготал, глумливо хохлячествуя. Он хохол и есть, Перетятченко настоящая фамилия.

Перчаткиным - гаражные хохмачи заделали, но говорит чисто, украинский колорит - для особых случаев. А Римка - татарских кровей, темно-каряя вся, струна, порода, порыв, без чалдонской растеклости. Двадцать три самой, дочке - пять, живет одна, отца не помнит, а мать погибла на сплаве лет семь назад. Словом, Казань-то мы взяли - но этим не кончилось: идеи Батыя живут и побеждают. Снова киевлянин под пятой басурманки - вот тебе и покорил! Не то что бы вертела она Серегою всячески

- но уже через неделю знакомства у того решено было крепко: остаюсь. Месяца три до конца срока ему, и раньше - как только не костерил Чалдонию!

И вот - незадача, действительно: пекарню налаживают, ночные рейсы тю-тю, стало быть, а днем из гаража - куда же? И как? Мало того, с приездом нового начальника решено было и нас, гаражную аристократию, перетряхнуть - ротация кадров.

Дескать, план завален, но меры принимаются. Меня - на нижний определили, сучкорубом, а Серегу - и вовсе на зону закрыть пообещали. А до первой оказии - в лес, сучкорубом же. Но тут осеклось. Не стоило капитану Макокину злорадствовать, помолчать бы ему перед Элькой - но не стерпел, уж больно его жаба давила за Серегину пруху (сам когда-то был отшит Римкою с позором).

- Римуля-то, что теперь, в Харьков переведется?

- Это зачем? - Элька не поняла сначала.

- Так к своему поближе, может, и свиданку дадут.

(А Серега где-то под Харьковом сидел, закрывают же на свою зону.)

- Уже этап был?

- Нет еще, через неделю, наверное.

Но ни через неделю, ни вообще - не закрыли Серегу. Он-то думал, что ударным сучкорубством отмазался. Потом уж всплыло: Римка неистовая - через две эстафеты:

сменщицу и капитана - посулила коротко: "Отправят Перетятченко на зону - Малинникову (это наш новый хозяин) башку снесу. Жаканами, из обоих стволов".

Понятно Римулино беспокойство: упусти - и не дозовешься потом обратно в Чалдонию. А самой с девчушкой - куда же ехать.

Макокин здесь десять лет служит и, в отличие от меня, Римку знает прекрасно.

Поэтому мимо ушей никак не пропустил, доставил слово в слово по назначению, от себя заверив:

- Снесет.

Донос и Гроссу специально в тот же день в Вишерогорск гоняли, отшмонали у Римки ружье - так оно одно, что ли, в деревне? У любого чалдона можно позаимствовать - Римке никто не откажет.

- Ну, пусть только поймают в Вишерогорске наглеца (а это Серега разве наглец?) - из ШИЗО у меня не вылезет! - храбрый был, решительный человек майор Малинников!

XIV

"Зэк должен быть толстым, ленивым и приносить вреда больше, чем колорадский жук", - этому императиву я следовал, увы, только наполовину. С толщиной обстояло неплохо - пуда на четыре уже тянул, припадки активности бывали через день, но с вредом - нет, какой там жук! Так, мотылек... И вот - не оценили, поперли из завгаров! Последний раз начислил шоферам зарплату, отнес на подпись к техноруку, тот, как водится, урезал на треть (я и начислял из такого расчета), и всё, влился в ряды пролетариата. Нижний склад к этому времени уже перекочевал на Вишеру, полтора часа одной дороги - в минус двадцать, в полуоткрытом кузове - не лучшее начало дня, зато - терять нечего, кроме своих цепей. Не знаю, был ли в том преступный умысел, как пишут в приговорах, или случайно получилось но сунули меня в легендарную, овеянную славой бригаду под совокупным прозвищем "женатики" и девизом: "Сто кубов и голый торс!" Настоящих женатиков, правда, было только трое - то есть тех, кто жил семейно, своим домом, в вольной части Серебрянки. Остальные трое, в том числе Юрок, бригадир, в женатики угодили метонимически. Но девиз-то вовсе не был поэтической фигурой, ни метафорой, ни гиперболой здесь не пахло: из декады в декаду рвали ребята рупь на рупь (за 140% плана зарплата удваивается премиальными). Прощайте, мои пуды! Сам Юрок, здоровенный рыжий парнище, детдомовец бывший, любил пояснять сурово: "Других, может, мамы ждут, кормить будут, а нам бычить надо", - лукавил, ой, лукавил перед собою! Никому еще лицевого и на месяц воли не хватало - хоть какие тыщи там: пропивается влет. Но пила поет, баланы летят под горку (иногда - через сучкоруба), торсы блестят, мышцы играют - фейерверк молодости, здоровья - понимаю! Ударничество - вроде запоя: затягивает. Но для меня - всё тухнет и жухнет, если это за деньги. Мерзит, как Надюшкины четвертные. День рублю сучки, два - и чувствую: что-то не так. Неймется в передовиках. Собригадники тоже чувствуют, поглядывают вкось. На третий день мужской базар с Юрком: