Поселение

- Поздравляю.

- Рассказать? - чувствую: распирает парня.

- Не надо.

Прав был Сандро - на полотне им самое место. Не надо красавиц в трехмерность выпускать - это их, наоборот, только сплющивает.

ХXXV

Таинственная штука - радиация. Вот эти микродозы посылочные - то вешаться Гарик собирался, а теперь, сам признается, дымит у него круглосуточно, как у селезня.

(Дарю идею сексопатологам.)

- Эх, мне бы Лебедиху сейчас - до корней волос бы продрал, чтоб кричала: "Больше не надо!" Ой, утопист! Кто, когда от бабы подобное слыхивал?

Лебедиха уже далеко - так он к продавщице поселковой приладился. В поселке два лабаза, когда оба работают - зэкам только в нижний позволено: сегрегация. Вот в нижнем-то и торгует тетя Нюра, пышная бабуся, божий одуванчик. Год уже на пенсии, но 60 рэ ее не устраивают, дочке хочет помогать.

- Гарик! Там уже зарубцевалось все, опомнись!

- Ничо, ничо, Ленчик. Не понимаешь ты: самый цимус, еще не один лежак под ней раскачать можно! - Ну, гон у парня, натурально. - Идем за макаронами. Посидишь на шухере, пока я пошурую, шумнешь, если что.

Нашел дуэнью! Ладно, сижу на крылечке - пусть друган покуражится. Рядом щебечет стайка пахнущих мочой ребятишек. Двоих знаю: дочь Сумарокова, Ксюша, и Павлик, сынишка зэка-кразиста. Третий, самый мелкий, замурзанный - неизвестно, чье потомство. Кричат - заспорили о чем-то на великом-могучем. То есть матюками в основном - нарочитым выговором возвращая им первозданную непристойность. Влияние улицы, как Райкин комиковал. А правда, бес его знает, где они набираются, вся улица-то - десять дворов. Впрочем, с миру по нитке... Я сам, помню, в детстве неплохо владел, но думал тогда, что мат - это исключительно мальчишеское озорство, не верил, что взрослые могут так безобразничать.

- Леня! Бугор! Здорово!

О - это мои орлы: Андрюха с Вовчиком - от пилорамы идут.

- Привет! Вы что, в магазин? - собираюсь Гарику стукнуть.

- Нет, просто тебя увидели.

- А чего на пилораме-то?

- Так Юрок исчез второй день. Вчера в будке просидели, а сегодня распихали нас кого куда.

- Исчез? Убежал, что ли?

- Да нет, вряд ли. Он позавчера остался на нижнем, сказал - с кразистом приедет, успеет к поверке.

- И не приехал?

- Ну. Но его вещи вольные, деньги - в бараке.

- Так в Вишерогорске пьет с кем-нибудь.

- Нет, уже там искали сегодня - бесполезно.

- И в Говорухе?

- Конечно. Мухин землю роет - ему еще ЧП не хватало.

- Найдут. Не испарился же. А сами-то что думаете?

Вовчик с Андрюхой переглянулись, почесались.

- Мы знаем. К Ленке он пошел.

- К Ленусе? А она вышла на работу?

- Она уже не на нижнем давно.

- А почему вы решили?

- Он уже ходил до этого. Только, Леня, - пусть его еще хоть неделю поищут - мы отдохнем пока.

- Нет, я сейчас побегу докладную писать. Пусть ищут, конечно.

Юрка нашли не через неделю - гораздо позже. Но отдохнуть моим орлам не дали: уже на следующий день в лес перевели. Те же сто кубов. Но у воды, пожалуй, полегче:

ветерок, гнуса нет почти... Не раз, наверное, Вовчик с Андрюхой бугровскую любовь проклинали.

XXXVI

Разузнал я у местных насчет рыбалки, удочки смастерил, уфаловал Гарика (он не любитель), и отправились мы с утра вниз по Серебрянке. С наживкой чуть не оплошали - я никак червей не мог накопать, и Гарик предложил опарыша развести.

Жара - плевое дело. Но выяснилось, что ловят здесь хариуса, а он на муху бьет, внаплавку надо закидывать. Слава богу: не люблю я этого опарыша. Четверть века рыбачу, а превозмочь себя не умею. Почему так омерзителен опарыш? - Да ведь это образ кишащей, копошащейся первоплоти мира. Жизнь - до Божьего дуновения. А дунул - и вот: муха. Совсем другое дело. Хоть и дальняя, но уже родня, не отопрешься. Да и не взбредет отпираться - прелесть же! Одно умывание чего стоит.

Наловили мы этой прелести полный коробок, Гарик еще и кукан соорудил заранее, хоть я отговаривал: плохая примета - кукан без улова.

Так и вышло: до обеда хлестали - и не чешуйки. Даже намека на поклевку не было.

- Я и не верил, что тут рыба есть, - Гарик признался. - Это ведь мертвая речка.

Ты же видел, что во время сплава делается.

Видел. Кроме баланов - бывает, и трелевщики по руслу скрежещут, заторы разбивают

- жуть.

- Но местные ловят же.

- А! Базар один. Не может здесь рыба жить.

Я понимаю, что просто надоело Гарику. А мне - удилище в руках - уже за счастье, до вечера готов дурачиться, благо выходной. Но не упорствую.

- Как тебе баба Нюра-то, Гарик? Знойная женщина?

- Не подкалывай. Со спины - так вполне. Первый раз аж заплакала после.

- От счастья?

- От неожиданности.

Ясное дело, это ведь вроде "Волги" в лотерею - на сочного геронтофила напороться, заплачешь тут.

- Пусть тушенку нам заначивает, пассия твоя.

- Уже схвачено, Ленчик. Кого ты учишь.

Что ж, хоть какие-то дивиденды с Амура. А то утомил этот платонизм. Вон в Катюху сколько сластей вложено, а процента - чуть.

- Знаешь, она хочет, чтобы я с ее дочкой познакомился. Адрес дала.

- А где дочка-то?

- В Красновишерске.

- Молодая?

- Тридцатник. Внучке - восемь.

- Сватает, значит? Веселая у вас семейка будет. Лет через пять и внучка поспеет.

- Да ладно тебе. При чем здесь внучка. Я поделился, что не знаю, куда после звонка причалить, - она и ухватилась. А что - фотку показала, нормальная баба, дочка-то. Мне уж девственницу поздно искать.

- Ну, и в Чалдонии, серьезно, остался бы?

- Нет. Я где-нибудь в средней полосе хочу. Колхозец. Бычков возьму на откорм.

Свинки, там, кроликов разводить. Полсрока уже мечтаю.

Вот это да! Гарик - и свинки! Если б сказал, что в отряд космонавтов собирается заявление подать - я б не так удивился. А он, на мое изумление, дальше развивает:

- Ленчик! Город - это новый срок, без вариантов. А я не хочу больше пусть лучше пристрелят сразу. - Увы, все так говорят - и половина опять садится. - У тебя хоть крыша в Питере, мать, кенты нормальные. А я на пятеру раскручусь - и похмелиться не успею. А так - поедем вдвоем, устроимся, пацанку потом заберем...

Я улыбаюсь: уже распланировал все, даже девку не повидав. (Но зря улыбался:

именно так и получилось у Гарика. Мечта созидает реальность, вплоть до бычков и свинок, - сколько раз потом убеждался.)

- Ничего, еще приедешь ко мне на самогоночку, самому завидно будет.

- Да нет, завидовать вряд ли. Я еще не созрел для фермерства.

- Какие твои годы. Мне в двадцать пять тоже крутиться хотелось.

Напророчил Гарик, как в воду глядел. Правда, крутиться мне никогда не хотелось.

Уже от слова-то воротит - что за дела такие: крутиться? Разве это человеческое занятие? Крутится волчок. А волчок, по фене, - анальное отверстие. Ну, крутитесь, крутитесь. Крутые вы мои. Да, но вот насчет фермерства: как раз я теперь в том гариковом возрасте - и точно: тараканов готов разводить - лишь бы не в городе. Напарницы не найти только. Не начать ли со старушек? Глядишь, какая-нибудь и случит со своей дочкой бесхозной... Нет, не получится, сознаю.

Напора мечты не хватает. То есть старушку можно подцепить, но у нее или сын окажется, а если дочь - так замужем, а не замужем - так из Питера - ни-ни, из конуры своей блочной.

Смотали удочки, вышли на дорогу, бредем, веточками помахиваем. За поворотом - урчание Уазика> .

- Загасимся? - я-то всегда предпочитаю за кустиком отсидеться.

- Брось ты.

Ну вот, послушался - и на хозяина нарвались, да еще с управленским козлом каким-то.

- Златоустов! По десять суток, обоим!

- Ленчика-то за что, гражданин начальник? У него законный выходной. Вот это Гарик напрасно. О законе упоминать - вернейший способ мента взбесить.

- В выходной за территорию зоны вообще не имеете права выходить! С удочками тут разгуливают, курортники!