Поселение

Разные предлагались варианты, зато сошлись, что на зоне бы он каптерщиком устроился и председателем секции был бы, наверняка.

Слава богу, что в этом году, поскольку школа всего два месяца функционировала, выпускных сочинений не потребовали с нас. Но на следующий год (забегая вперед) - пристали с ножом к горлу. И мы со Светой Ивановой, моей вольной коллегой, чуть меняя наклон почерка, сами накатали за всех. Ничего, проскочило. Даже Мишане Лебедеву аттестат выдали. Но подписываться парень так и не научился. До десяти считать - уже почти не сбивался, а это - нет, не одолел. Ну, не каждому дано, да и надобности особой нет, только бюрократию разводить с этими подписями.

За день до звонка пошел я в штаб.

- Дайте справку, что я два года учительствовал (думал, для восстановления пригодится).

- Мы, Ленчик, - Макокин хихикает, - можем тебе написать, что ты и космонавтом здесь был. (А что? Неплохая идея. И похоже: невесомость эта, удаленность... Надо было соглашаться.) В РОНО поезжай, они оформят.

РОНО - в Красновишерске, все равно по дороге, ладно. Заехал, когда освободился, улыбаюсь коллегам (я первый день всем улыбался, как дурачок) - так и так.

- Ну, как же, знаем, знаем. Посидите пока.

Штампанули мне справку - загляденье. Как печать увидел - сам поверил, что учительствовал всерьез, зауважал себя. Чем не Макаренко? Сказал теткам спасибо сердечное и - домой. Но не пригодилась справка: и без нее восстановили.

XXIII

Еще до тюрьмы, студентствуя, был озадачен, а тут и вовсе замучился: вот, понимаю ведь, что внутреннее пространство филолога и, скажем, сучкоруба разнятся, как интерьер Зимнего и курной избы. Последний, грубо говоря, онтологичнее. Потому так напряженно вглядываюсь: что, есть там свет, или это одно художество, барственная придурь - наши плафоны? На воле-то от случая к случаю, а здесь ежедневно десяток пролетариев выслушиваю, не прерываю, даю излиться...

Мрачновато.

Бляди, бухало - у тех, кто помоложе. За тридцать - уже только бухало. И сколько раз мне:

- Ты хоть напивался? - сочувственно, как бельмоглазому: "Ты солнышко видел?" Видел я их солнышко, но провоцирую иногда: нет, мол, текучка заела, не довелось.

Еще хуже - перестают всерьез воспринимать. Замыкаются. Как засветившийся шпион себя чувствую. Подозреваю, что негодуют в душе: ведь жизнь человеку дается один раз... (Вслух нельзя: от меня зарплата зависит, зачем отношения натягивать.) Тактично переключаю на баб, но тут совсем не то воодушевление. Геша Гончар и вовсе афоризмом отрубает: "Рожденный пить - ебать не может> . Но и те, кто подхватывает, - не цветисты: чердачно-подвальные случки, лярвы, шалавы, триппер

- небогатый репертуар. Самое поэтичное из услышанного:

- На дискотеке познакомились, пошел провожать. Шершавый свербит, а зайти некуда

- у нее и у меня предки дома. За какие-то гаражи ее заволок, обоссано всё. Полез под юбку - она кудахчет: "Я не такая, я не такая!" Да вы все не такие, упрись покрепче. Вдул, шмыг-шмыг - и правда, девочка. Трусняк в крови, она плачет.

Довел до дома, завтра увидимся, говорю. А назавтра, по трезвяне, увидел ее - так стыдно стало - даже подойти не смог. Ну, что я ей скажу? Нет, не люблю целок, - это Гешин тракторист, Ваня Щелкунов рассказывал. Красивый парень, кепка-восьмиклинка с лаковым козырьком и на трелевщике джигитует - любо-дорого.

Еще и утонченная натура, оказывается.

- И что, не встречались больше?

- Почему, встречались. Ее через месяц уже все подряд драли. Стрекотала, как швейная машинка. Но меня потом посадили скоро, я второй раз не успел.

Наши с Ванькой тропки вскоре скрестились, а пока - я декламировал мысленно:

- Девчата! Все равно из вас ни физиков, ни лириков, ни даже трактористов приличных - да и не к тому вы назначены, - так посерьезней хоть к единственно ценному в себе! Ну да, к мохнатке этой, к полу, будь он неладен. Под музыку, что ли, с толком, с расстановкой. Зачем эта пачкотня торопливая? Особенно первый раз?

Вот у древних было правильней поставлено (не повсеместно, но существовал такой обычай): опушилась девка - к изваянию бога вели и на каменный фалл ее, голубушку. Дескать, потом как хочешь - а это святое, нельзя на самотек.

Понимали: если первый был бог - так и со вторым кое-как не захочется.

Много чего древние понимали. А нам недосуг. Жизнь, говорит, дается один раз.

Некогда понимать, надо пошалить успеть (это мне, несмышленышу, Гарик постоянно внушает). Да все какие-то шалости скучноватые: ну, понаделал дырок, напрыскал где надо и не надо, насморков нахватал. Дальше? "И в борьбе с зеленым змием побеждает змий", - дежурная шутка у Гарика. Смешно. Но не так уж весело.

Впрочем, этот как с Надюшкой на нижнем складе: проповедуй, не проповедуй - одним кончится. Гуру из меня никакой. А главное - ничем не лучше поучаемых.

Знаю, дошел, открыл, испытал по-настоящему веселые шалости, а все-таки посмертия побаиваюсь - именно как скучищи. Точь-в-точь сучкоруб. Тому непредставимо без водки, и мне без привычных услад: чем же я там заниматься буду? На чем оттягиваться? Ангелы молчат, но и я - ведь не возразил никогда алконавту:

- А ты хоть одну строфу сочинил? - тот бы за издевку принял. Вот и ангелы не решаются - сам добирайся.

XXIV

Напустился на неэстетичные дефлорации, но ведь и умираем - тоже бездарно, как попало. А это ли не ответственное дело? Взять хоть Толяна. А Юрок Воронин? А Лебедиха? А Эля, Римкина сменщица? Как-то связано это: если одно тяп-ляп - так и другое будет не краше.

Осенью в Серебрянке дороги глубже речки, думалось: что-то весной случится? Ведь бирма по сторонам двухметровая - когда расквасит ее, трелевщиками, что ли, машины тягать? Слава богу, не завгар, вчуже озабочен, но интересно.

А оказалось - ерунда, стаивает вмиг, неделю солнышко - и готово, до полколеса жижи всего, трехмостовкам нашим - плевое дело.

Вот автобусу - хуже, хоть и северный вариант, с усиленным передком (мы с Кальтей, помню, каламбурили по этому поводу, насчет передка, то есть). В самый-то непролаз нет с городом сообщения, в Вишерогорске мост разбирают, чтоб не снесло ледоходом. Но потом налаживают паром, и у нас рейсовые дни возобновляются. В основном девчата ездят - по делу, без дела, но - тянет:

цивилизация все-таки. Даже аэродром есть (каждый день "аннушка" до Перми). Да мало ли чего: поживи в тайге - и хрущевка за небоскреб сойдет. (Моего земляка занесло как-то в кудымкарский изолятор. Питерских и вообще недолюбливают - живем без талонов, суки, и еще власть поругиваем - а тут чуть не опустили.

Раскричались: фуфло двигаешь! Это он про разводные мосты рассказал. Чудом отмазался - баландер знакомый прошустрил газету с фоткой. Больше земляк мой не занимался просветительством. Понял, что и вправду мы далеки от народа. И у меня, помню, пожилой станичник все допытывал: рукомойники у нас в Питере на дворе или в хатах? А сам я? - Всего-то три года в командировке, а как в метро заходят - забыл, вылетело напрочь, сейчас даже не верится.) Стало быть, протянул Кальтенбруннер ходовую, выжимной подшипник заменил - рейс так рейс, пусть девчата разомнутся. Немного и собралось в этот раз - человек пять. Лебедиха с Надькой, Катя Богданович, из зэковских жен кто-то. Я потом со всеми разговаривал, спрашивал: не екнуло ли у кого? Хоть и глупо задним числом дознаваться: соврут - не проверишь. Но нет, никто не беллетризировал: мол, у меня сапог два раза слетал, а я сумку дома оставила, пришлось вернуться, - обычно все было, как всегда. (Меня раздражает эта ленца, недобросовестность Фатума: кому и зайцев через дорогу напустит, и зеркал наколотит - вовсю старается. А тут, видишь, молчок. Дескать, обойдутся: подумаешь - зэк да шалавы таежные, зайцев не наберешься на всех...) Поехали. Оля впереди села - тянуло ее к Кальте: единственный из гаража, кто не притиснул ни разу, даже обидно. Заинтересовалась, какая у Федорыча жена. Кальтя отбрехивался односложно. В самом деле, вот уж с Лебедихой никак бы не стал свою половину обсуждать. Но вежливый дядька, оборвать не может, хоть и коробит всего.