Пароль - Балтика

Взрывом бомбы прозвучало на весь мир сообщение из Москвы:

"В ночь с 7 на 8 августа группа наших самолетов произвела разведывательный полет в Германию и сбросила некоторое количество зажигательных и фугасных бомб над военными объектами в районе Берлина. В результате бомбежки возникли пожары и наблюдались взрывы. Все наши самолеты вернулись на свои б азы без потерь".

Сообщение Советского информбюро вызвало переполох в стане врага. Гитлер потребовал объяснений. Геринг, главнокомандующий имперскими военно-воздушными силами, лично осматривал разрушенные объекты. Козлом отпущения избрали бывшего германского атташе в Москве, который сообщал-де неправильные данные о боевой готовности Красной Армии и авиации. Еще несколько ударов советских бомбардировщиков по фашистскому логову, и бывший германский военный атташе в Москве был по приказу фюрера расстрелян.

В "Крокодиле" сейчас мы часто видим рисунки художника Льва Самойлова. Во время войны он служил на Балтике. После первого удара по фашистской столице краснофлотец Самойлов "выдал на-гора" рисунок, который ветераны балтийской авиации помнят до сих пор. Сюжет его таков. Внизу, в своем берлинском бункере, Гитлер провозглашает, что советская авиация уничтожена. Наверху бомбардировщики. На город летят бомбы. На каждой надпись: "За Родину", "За Москву", "За Ленинград", "Балтфлот". В кабине ДБ весело пыхтит тульский самовар. Преображенский в тельняшке пьет чай, а Владимир Кротенко шлет в эфир радиограмму: "Мое место - Берлин".

Самовара с собой балтийцы, конечно, не брали, но в остальном рисунок можно считать документальным...

Весть о бомбардировке военных объектов Берлина вызвала ликование по всей Советской стране. На многочисленных митингах рабочие, колхозники, воины клялись все силы отдать для победы. Рабочие Кировского завода в Ленинграде пригласили к себе экипаж полковника Преображенского. Но балтийцы не могли отлучаться с острова: они готовились к новому удару по столице фашистского рейха.

Балтийские летчики были довольны результатами первого рейда. Но они понимали и то, что надо наращивать силу ударов. Недаром же Советское информбюро назвало первый полет разведывательным. Но как наличным числом самолетов сделать удар более мощным? На Эзель прилетели пять ДБ, остававшиеся в Беззаботном для ремонта. Теперь группа Преображенского составила уже двадцать самолетов. Если бы еще увеличить бомбовую нагрузку...

В первом полете ряд экипажей поднялся с бомбовой нагрузкой в 700 килограммов. Преображенский, Плоткин, Ефремов и Гречишников подняли бомбы весом 800 килограммов. Определяя нагрузку, полковник учитывал и мастерство летчиков, и износ двигателей. Но во всех случаях это были фугасные бомбы весом в 100 килограммов и зажигательные бомбы. А ведь моряки доставили из Кронштадта бомбы и большего веса, и балтийцам очень хотелось захватить их для атаки по логову фашизма.

Бомбы весом в четверть и половину тонны ДБ мог принять лишь на внешнюю подвеску. Но взлетать с неровной, мягкой и короткой взлетной полосы летчики с ними не могли. А вот если удлинить полосу... Генерал Жаворонков, находясь на старте, видел: чтобы оторвать машины от земли, летчикам приходится производить разбег через все поле - от каменных строений на одной границе аэродрома до кустарников на другой. С земли никаких резервов для удлинения взлетной полосы не было видно. Однако с воздуха Преображенский обратил внимание на то, что за кустарниками было еще небольшое свободное поле метров триста, не более, но ведь это же очень много на такой тесной базе как Кагул!

И вот люди с лопатами и ломами в руках вышли в поле. Здесь и солдаты обслуживающего подразделения, и матросы военно-морской базы, и местные жители. Включились в работу также летчики, штурманы, стрелки. Трудились всю ночь. Взлетная полоса была удлинена.

Теперь самолеты на внешней подвеске могли нести две фугасные бомбы весом 250 килограммов каждая, да еще в люках были бомбы меньшего калибра. На Кагул перед вторым рейдом на Берлин прилетел комиссар Военно-Воздушных Сил КБФ дивизионный комиссар Леонид Николаевич Пурник. Большой, веселый, стремительный, он сразу вошел в курс всех дел.

Оганезов, представляя Пурнику летчиков, расхваливал их.

- Что ты мне все хороших показываешь? - шутливо восклицал комиссар. Ты мне плохих давай, нытиков давай!

- Нет у нас таких, - улыбается Григорий Захаревич, - может, в других полках есть, а у нас нет.

- Ив других нет. Понимаешь, какая история - нет среди балтийцев нытиков!

Вместе с балтийцами Пурник посмеялся над немецким сообщением, будто бы Берлин бомбили англичане.

- Выходит, не признали вас? - притворно сокрушался комиссар, и в глазах его поблескивали веселые искорки. - Это надо поправить, обязательно поправить. Придется вам Гитлеру визитные карточки оставить. Я об этом побеспокоюсь.

Решили, кроме бомб, захватить с собой десять тысяч листовок, в которых рассказывалась правда о войне, о действительных потерях фашистов. А чтобы в Германии не было сомнений насчет того, кто бомбит фашистскую столицу, балтийцы сбросят на Берлин несколько сот экземпляров газеты "Красный флот" с сообщением о первом рейде советских бомбардировщиков.

Об этом полете Совинформбюро сообщало, что "группа наших самолетов совершила второй полет в Германию, главным образом, с разведывательными целями и сбросила в районе Берлина на военные объекты и железнодорожные пути зажигательные и фугасные бомбы. Летчики наблюдали пожары и взрывы. Действия германской зенитной артиллерии оказались малоэффективными.

Все наши самолеты вернулись на свои базы, кроме одного, который разыскивается".

И через трое суток: "В ночь с 11 на 12 августа имел место новый налет советских самолетов на военные объекты в районе Берлина.

Сброшены зажигательные и фугасные бомбы большой силы. В Берлине наблюдались пожары и взрывы.

Все наши самолеты вернулись на свои базы. Экипаж самолета, не возвратившегося из предыдущего полета, разыскан и возвратился на свою базу".

Многое пережили балтийцы за эти дни.

Началось с того, что совершенно испортилась погода. Облачность закрыла аэродром, и взлетать пришлось в серую вечернюю мглу.

На головном бомбардировщике вместе с Преображенским стрелком-радистом летел теперь Василий Лучников. Как ни любил командир полка Володю Кротенко, но отчислил из флагманского экипажа в другой за принятую им на земле лишнюю рюмку...

Не видно было ни моря, ни берега, ни ведомых воздушных кораблей, и поэтому командир приказал точно соблюдать установленный временной интервал.

По расчетам они находились на полпути между островом и вражеским берегом, когда Преображенский обнаружил, что перегревается левый мотор. Сказывалось увеличение бомбовой нагрузки.

Как быть? По инструкции надо повернуть поскорее, пока не заглох мотор, добраться до своего аэродрома. Но не было в боевой практике случая, когда бы Евгений Николаевич не дошел до цели, вернулся с бомбами домой, не выполнив задания. Преображенскому даже в голову не пришло возвращаться. Он решил: если винт остановится, сбросит бомбы на ближнюю запасную цель и будет тянуть домой на одном двигателе, сколько сможет. Конечно, в спасательном жилете в холодной воде долго не продержаться, но есть еще надувная лодочка. И моряки не оставят в беде: по приказу вице-адмирала Трибуца близ острова ходят сторожевики и торпедные катера.

Итак, пока лететь, лететь к Берлину. Преображенский хмурится, молчит. Вообще-то, это не похоже на него:

Евгении Николаевич может и запеть в воздухе после того, как бомбы лягут точно в цель. Тогда он улыбается, обнажая белые крепкие зубы. А если что-нибудь беспокоит, как сейчас, - глаза становятся, как щелочки, да желваки появляются.

В районе берега ненадолго прояснилось, и балтийцы по земным ориентирам проверили прокладку: все нормально.

Как само собой разумеющееся восприняли экипажи "салют" зенитных батарей. С аэродрома поднимались перехватчики. Уже не приглашали на посадку, как в первом полете.