Центромурцы

Многие авторы наделяют судовых механиков сентиментальностью, объясняя это необходимостью сохранить душевное благополучие после общения с мощными механизмами. Я не смею утверждать того же, однако механики, действительно, больше строевого состава склонны украшать свои каюты застекленными открытками, изображающими английских девушек.

Как бы то ни было, Болотов посещал салон Нелли Мокшеевой.

Он медленно шел по главной улице города - по железнодорожным путям. Это был город скуки, грязного снега и пустых консервных банок: усеченных пирамид английского корнбифа, красных столбиков французской солонины и широких золотых цилиндров русских щей с кашей.

Люди жили в вагонах. Счастливцы - в припаянных, то есть приросших к земле сталактитами нечистот. Счастливцы знали наверное, что проснутся там же, где уснули.

Предприимчивые строили себе "чайные домики": дома с двойными стенками из фанеры чайных ящиков. Такие домики были привлекательны, но непрочны, поэтому начальство селилось в настоящих бревенчатых избах. Так жил Мокшеев, и к нему направлялся Болотов.

Дверь .открыла прислуга - тихий, пучеглазый скопец в сером подряснике. Он умел стряпать и петь духовные песни. Он принадлежал к коллекции хозяйки салона, показывавшей его гостям.

В сенях было множество шинелей и гул голосов. В маленькой комнате с медвежьими шкурами, оленьими рогами и кисеей на окнах над многосторонним разговором плавал густой дым.

- Здравствуйте, Жорж, - сказала хозяйка, смягчавшая неблагозвучные имена. Она была блондинкой с узкими руками, выгнутыми жестами и словами - каждое с большой буквы. Болотову ее сверхъестественная улыбка казалась прекрасной, - он был очень молодым механиком, а она - единственной женщиной Мурманска, о которой можно было мечтать. Он радовался, чувствуя ее выше себя и слушая, как она называла его Мартином Иденом. Он не знал, что тем же именем она когда-то звала своего мужа, и был счастлив.

- Халло, Гришки, - обрадовался старший лейтенант Пирс, штурман "Кокрэна".

- Халло, Пирс! Спасибо за книжку, Нелли Владимировна. - И осторожно, чтобы не расшибить стоявший между ними столик, возвратил ей Лондона. Столик стоял точно на задних лапах и на многоцветной своей поверхности держал кучу ломких безделушек.

Чертовы безделушки были враждебны, но неизбежны, как скученность и стесненность в этой комнате. Впрочем, выход существовал, - он лежал между страницами "Мартина Идена".

Из-за синей тучи дыма хозяин продолжал громить международное положение. Его не слушали - русские демонстративно, англичане вежливыми лицами изображая незнание языка. Пили чай с ромом. Перешептывались, звякали ложками.

Только дурак мог в такой обстановке ораторствовать. Как за него вышла такая удивительная женщина?

- Вы прочли? - многозначительно улыбнулась хозяйка.

- Прочел, - ответил Болотов. - Прочтите и вы. Обязательно прочтите, хотя и раньше читали"

5

Пирс шел, внюхиваясь в холодный воздух и покачивая головой. Болотов тоже молчал - на ходу легче было думать. Что будет, если Мокшеев первым раскроет "Мартина Идена"? Что будет, если записка выпадет из книги? Хуже всего жгло ощущение обмана, и отвернуться от него было невозможно.

- Юный Гришки мечтает. О чем именно?

- Я не знаю, - не слушая, ответил Болотов.

- Зато я знаю: о всяких пустяках - о луне, которая здесь не водится, или о цветочках, из которых человечество еще не научилось делать консервы.

- Нет, не о консервах.

Болотов шел, наклонившись вперед, руки сцепив за спиной. Все это неизбежно, все это надо перенести - даром ничего не дается. Но она поймет, она все понимает и, кажется. .. кажется, будет согласна. Только бы Мокшеев...

- Боров! - сказал он неожиданно громко.

- Переведите, - попросил Пирс.

- Большая свинья мужского рода.

- О! - сказал англичанин.

Нет, боров не станет читать Лондона. Но ведь и Нелли Владимировна может, не поняв, положить книгу на полку. Тогда придется ждать - может быть, много недель сплошного, невыносимого света. И, взглянув на низкое, ночное солнце, Болотов замедлил шаг, как человек, сдерживающий приступ боли.

- Если вы заснете на ходу, Гришки, мы никогда не дойдем до вашей пристани.

- Дойдем!

Болотов поднял голову. Все можно вытерпеть, куда угодно дойти. Даже до нее. И никакой боров, никакой черт не помешает.

- Пропуск? - спросил неожиданно часовой. Они дошли до угольной пристани.

6

- Финские белогвардейцы наступают на Печенгу, - говорил в телефоне голос генерала Завойского. - Свободных сил у нас нет: старых пограничников и красногвардейцев Голицына пришлось отправить на поддержку красных финнов у Кандалакши. Штаб предлагает вам собрать с кораблей человек пятьдесят и морем перебросить их в печенгские монастыри. Вас поддержит иностранный десант. - И телефон резко щелкнул.

- Хорошо, мы обсудим этот вопрос, - ответил Плесецкий и тоже повесил трубку. - Товарищи, - начал он, обращаясь к сидевшим за столом. - Новости. Выдержав паузу, вдруг высоко поднял голову и заговорил:- Белые финны наступают на Печенгу. Белые финны творят волю своих немецких хозяев. Им нужна Печенга!

- Кому и на кой черт?

"Опять этот Гришка!" Плесецкий остановился и недовольно скосил глаза на Болотова. Болотов улыбался.

Он улыбался, стараясь быть таким же, как всегда, знакомым голосом стараясь говорить знакомые слова, но чувствуя, что ему не удается.

- Кому и на кой черт? - с неподвижным лицом переспросил Мокшеев. Совершенно просто: финнам - выход к океану, немцам - база для лодок.

- Товарищи! - снова заговорил Плесецкий. - Все наши сухопутные силы заняты обороной Кандалакши, и в Печенгу посылать некого. Нам надо придумать какой-нибудь выход!

- Защищаться! - неожиданно крикнул Мокшеев.- Защищаться надо, а не придумывать! Собирай отряд, Плесецкий.

- Не пойдут ребята, - вмешался Гречик, делегат транспортников.

- Должны пойти, - твердо выговорил Мокшеев.

- А не пойдут, - уперся Гречик.

Болотов продолжал улыбаться, и Плесецкому казалось, что вот-вот он одним словом вконец испортит дело.

От волнения Плесецкий даже высморкался, но, высморкавшись, не утерпел:

- Товарищ Болотов?

- Ладно, - ответил Болотов. - Собирайте на "Аскольде" митинг. Я сам с ними пойду.

Записка, лежавшая в его кармане, гласила: "Жорж! Что вы наделали! Это несбыточно! Жорж, это немыслимо! Нет! Нет!"

С полуночи крейсер его величества "Кокрэн" разводил пары. Четыре вертикальных столба черного дыма неподвижно висели над его четырьмя трубами и расплывались отражением на гладкой воде.

Далеко за полночь на ничьим крейсере "Аскольд" шел митинг. Команда отказывалась воевать. Отказывалась, но с удовольствием слушала ораторов.

С какого-то времени митинги перестали быть делом. Теперь они стали развлечением - редким, но единственным. Ради них стоило не спать.

Смеялись, когда говорил Мокшеев, нелепыми вопросами старались затянуть игру, передавали друг другу огромный медный чайник с чуть теплым, слишком сладким чаем и пили прямо из его носика. Курили до одури, до темноты в батарейной палубе.

Под утро заговорил Болотов. Говорил с бешенством и напором, но сам скучал. Кончил:

- Я иду. Кто еще?

Неожиданно вызвались сорок три добровольца. Хуже Мурманска все равно не будет, а может, будет веселей. Кроме того, Болотов - свой.

В девять часов "Кокрэн" поднял шлюпки, провернул машины и семафором рапортовал адмиралу о своей пятнадцатиминутной готовности. В десять тридцать приняли отряд русских моряков, убрали трап, опробовали машинный телеграф и приготовились к съемке с якоря.

- Кто может их выстроить? - спросил коммандер Скотт, старший офицер крейсера. Перед ним шевелилась непонятная куча разномастных людей и брезентовых чемоданов.

- Кто ими командует? - удивился вахтенный начальник.

Командир отряда мичман Богоявленский, по прозвищу Сопля на цыпочках, растерянно рассматривал чистую палубу.