Страница 29 из 46
терялся.- Он говорил по-французски, но с немецким
акцентом, как бы в нос.- В сущности, я не растерялся"
я нисколько не растерялся,- ни с того ни с сего добавил он. Потом спросил:-А вы откуда взялись?
- Я случайно оказался возле вас,- ответил Аввакум.- Переходил улицу, так же как и вы.
- Да, да,- задумчиво кивая головой, произнес Шеленберг,- допустим, что так оно и было! - Он опустил
руку, и по его полным губам скользнула неопределенная усмешка.Допустим, что так оно и было,- повторил он.- Но это ни на йоту не меняет положения. Вы
спасли мне жизнь, уберегли от верной гибели! - воскликнул он, и у него вырвался низкий, гортанный смех.
- А может, только от легкой контузии? - Аввакум
сдержанно улыбнулся. Этот тип явно что-то подозревает.
- От контузии или от смерти - профессор Шеленберг покорно вас благодарит, сударь,- воскликнул немец, протягивая Аввакуму руку.
- Не стоит,- сказал Аввакум.- Ничего особенного
я не сделал.- Однако пожал ему руку. Тяжелая, влажная, расслабленная, она вызывала брезгливое чувство.
- Знаю,- сказал Шеленберг.- Вы просто выполни
ли свой долг.- Он снова вдруг засмеялся.- Ну что ж,
сударь, спасенному полагается угостить своего спасите
ля.- Теперь уже он взял Аввакума под руку.- Видите
ли, я ненавижу все эти заведения на Авенида д'Эспана,
на бульваре Мохамеда. Слишком уж там шумно. Мне
кажется, человек там должен испытывать такое чувство,
будто он в кресле парикмахера. Стоит пошевельнуться,
и на щеке кровь. На тебя смотрят сотни глаз - даже
высморкаться нельзя как следует, Я предпочитаю ма
ленькие заведения, вроде того, что возле парка Мендубии в Медине. Там и скумбрию можно съесть, и голубя, что самим господом богом положено. А главное, там все просто - тебе не кладут на стол десять пар ножей и вилок, которыми обязательно надо пользоваться. А вы, мой спаситель, какого мнения на сей счет?
Аввакум ответил, что у него на сей счет нет особого мнения, поэтому он предпочитает довериться вкусу господина Шеленберга.
- Вы, наверное, давно в Танжере? - спросил он.
Профессор окинул его лукавым взглядом и покачал
головой. Аввакум не мог понять, почему он на него так смотрит и почему качает головой. Казалось, он хочет сказать: "Тебе ли не знать, любезный, как давно я в Танжере". Вот так так! И вообще его взгляд, отдельные его слова подчас казались странными и вызывали недоумение даже у видавшего виды Аввакума.
Они проехали под аркой Гранд Сокко, свернули влево на улицу Хазбах и оказались между Сокко Шикко и парком Мендубия. Пройдя во дворик тихого кабачка, приютившегося в укромном месте, они выбрали стол у большого старого кипариса. Напротив клубилась пышная зелень Мендубии; торчащие на склонах холма крепостные пушки были похожи на пальцы приподнятой гигантской ладони.
Шеленберг заказал вино и жареных голубей.
Некоторое время они молча пили вино; первым заговорил Шеленберг.
- Такое со мной случается, наверное, уже в десятый раз - на меня вдруг наезжает машина. И должен
признаться, мне это начинает надоедать, ей-богу! Вчера ночью кто-то подкрался к моей двери - я сразу почувствовал, что там кто-то притаился. Сейчас отопрет,
думаю, отмычкой дверь и - бах, бах! Или тесаком в
меня запустит издали, таким, у которого лезвие с двух
сторон. Подобные попытки предпринимались и в моем
родном городе, в Мюнхене - иду по улице, а они с
балкона - бух! Цветочный горшок разбился позади меня
на расстоянии полушага. Ужасно! Потому-то я и сказал вам, что мне все это начинает надоедать.
Было душно, однако у Аввакума по спине пробежали мурашки. То ли он сумасшедший, этот Шеленберг, то ли прикидывается сумасшедшим?
- Ваше здоровье! - подмял стакан Шеленберг. -Вы сегодня спасли мне жизнь, покорно благодарю!
Пил он много, залпом, да и на еду набрасывался с жадностью. Заказал себе еще голубя с жареным луком и изюмом.
- Не могу понять, кто же это гонится за вами на
машинах и ночью околачивается у вас за дверью,
сказал Аввакум.
На сей раз Шеленберг высказал то, на что раньше лишь неясно намекал:
- Да будет вам! Вас посылают, чтобы вы меня охраняли, платят вам за это хорошие деньги, а вы еще
спрашиваете! Не люблю, когда люди притворяются
наивными.
- Верно, я действительно вас охраняю,- заметил
Аввакум.- Бог тому свидетель: я здесь для того, чтобы
вас охранять. Но для вас ведь не секрет, иной раз ох
рана сама не знает, кого она охраняет и по какому случаю. Исполняет свои служебные обязанности, и только.
- Триста чертей! - рассердился вдруг Шеленберг.- И драный козел в придачу! Вы говорите слишком громко. Все вы, французы, ужасные крикуны!
- Это вам так кажется,- усмехнулся Аввакум.
Разве вы не замечаете, что я говорю шепотом? Если кто
из нас кричит, так это вы.
- Может быть,- ответил Шеленберг.- И вы не
удивляйтесь - у меня в последнее время стали пошаливать нервы. Особенно после того, как я решился на
этот шаг, дьявол его возьми! За ваше здоровье, сударь!
Я пью за ваше здоровье и завидую вам, ей-богу! Профессор Шеленберг вам завидует. Я - инженер-электрик, физик-исследователь, еще совсем недавно преподавал квантовую механику в Мюнхенском университете.
Но год назад мне сказали: убирайтесь-ка подобру-поздорову, господин Шеленберг! Нам осточертело каждый
месяц принимать петиции с протестами против вас.
Правда, петиции от всяких там бродяг, негодяев, коммунистов, тем не менее, тем не менее... Вы прекрасно знаете, что поляки осудили вас на пятнадцать лет тюрьмы за
какие-то там преступления в Освенциме, и некоторые
наши студенты... сами понимаете... вы ведь патриот,
большой патриот!.. Бог ты мой, разумеется, понимаю,
как не понимать! Если это в интересах восстановления
спокойствия в университете, извольте, вот вам моя отставка! И вот я уже год вне университета, без лаборатории. Разве может не болеть душа? Без моих миллионов электроновольт я - ничто, пустое место, вы же понимаете? Нет ни соотношения неопределенностей, ни симметрии античастиц, ни спинов, и вообще нет уже ничего на свете! Пребываю в небытии.
Ну хорошо, я не единственный, кто пребывает в небытии, не так ли? Хуже другое - в этом мире появились зловещие тени: вот уже год, как они меня преследуют! Агенты все тех же поляков норовят похитить меня, чтоб я отсидел свои пятнадцать лет. Вы меня поняли? Меня приговорили к пятнадцати годам за то, что в свое время я что-то такое сделал в Освенциме - придумал аппаратик, способный превращать человеческий организм в пепел. Человек среднего веса - две горсти пепла. Верно, я это сделал. Приказали мне - и я сделал! Попав в армию, инженер-электрик должен ведь чем-то заниматься. Вы француз, вам этого не понять! Раз тебе приказано - разбейся в лепешку, но сделай!
Откровенно говоря, я уже решил было сам идти к полякам. Пожалуйста, вот я, сажайте меня в тюрьму. У меня была тайная мысль: не так они глупы, чтобы держать меня в тюрьме; пошлют в какую-нибудь лабораторию, и буду отбывать там свой срок. Но в это время начался еще один процесс, опять по освенцимским же делам, и те типы бессовестно меня подвели: приписали мне столько-то и столько-то тонн пепла, вы понимаете? И все ради того, чтобы спасти свои собственные шкуры, хотя шкуры этих болванов все равно ничего не стоят. Узнав про то, что погублено такое множество народу, поляки пересмотрели свой прежний приговор и заочно осудили меня на смертную казнь. У них это делается при помощи веревки. Петля на шею. Может длиться две-три минуты, а то и все пятнадцать... За ваше здоровье! И с тех пор, скажу вам откровенно, они непрерывно следят за мной, ищут меня, хотят моей смерти. Стараются наехать на меня машиной, сбрасывают на меня цветочные горшки, по ночам отираются У моей квартиры... Вообще... Я уверен, что и сейчас они откуда-нибудь следят за мной... Я чувствую это буквально своей кожей! Что-то все время ползает и ползает по моей спине... За ваше здоровье, сударь!.. Надо