Страница 13 из 92
Итак, лесной север переходит к полевому хозяйству от подсеки через особого рода своеобразный перелог, степь начинает с подлинного перелога и идет к тому же полевому пашенному земледелию.
Орудия производства при этом разные, и история их не одинакова.
На севере появляется трехзубая соха, разрыхляющая и бороздящая выжженное из-под леса поле. Дальнейшая история сохи заключается в уменьшении количества зубьев и в появлении лемеха. Это орудие следует связывать с новым видом земледелия - двухпол-кой и трехполкой, где при наличии унавоживания стали необходимы орудия, отваливающие пласты земли.
На юге история пашенного орудия проделывает свою собственную эволюцию: мотыга - рало - плуг.
Относительно. тягловой силы, впрягаемой в рало, что-нибудь, определенное сказать трудно; весьма вероятно, что это были волы, но не исключается и лошадь. Северная соха предпочитает лошадь. Может быть и разнообразие систем самого рала также стоит в связи с тягловой силой. Во всяком случае, рало - плуг выросли в совершенно других конкретных условиях, чем соха.
Ясно, что условия подсечного земледелия не соответствовали этим новым орудиям производства, как не соответствовал родовой строй новой общественной формации. Эта новая формация, базирующаяся на мелком крестьянского типа сельском хозяйстве, могла появиться только при условии господства индивидуального мелкого земледелия, где орудия производства и техники труда должны были находиться в полном соответствии с орудиями производства и тягловой силой прирученного животного.
Орудия обработки земли развиваются в той же закономерности.
1 Материалы по киргизскому землепользованию, собранные и разработанные экспедицией по исследованию степных областей Тургайской области,, 6. Кустанайского уезда, т. V, стр. 124-127, 131.
О Киевской земле и Поднепровье говорить не приходится: техника земледелия здесь, весьма вероятно, связана со скифами. Что же касается северо-запада и северо-востока, то первые железные сошники в раскопках появляются в Волго-Камском районе в эпоху формирования болгарских городов. Они известны также и в местах, являющихся периферией этого феодального образования. Все это сошники двузубых сох, хотя в Болгарах найдены также части плугов. Что касается северного и западного районов нашей "страны, то железные лемехи появляются там также не ранее X- XI вв. В обследованных А. Н. Лявданским1 и его сотрудниками в верховьях Днепра городищах, - число которых равно многим десяткам, если не сотням,-ни разу не был найден сошник,-находили лишь косы, серпы и мотыги, хотя сам Лявданский и не переставал надеяться, что сошники здесь будут найдены.
Дальнейшие археологические работы, несомненно, дадут нам более изобильный и еще более убедительный материал. Но и сейчас мы можем говорить определенно о том, что приблизительно к X в. в лесной полосе по территории, орошаемой Днепром с притоками, Ловатью, а весьма вероятно и в бассейне Волхова уже стали пахать землю сохой с железным наконечником, т. е. здесь стало развиваться пашенное земледелие. Это не значит, что оно сразу убило подсеку, но это значит, что появился более прогрессивный способ обработки земли, которому предстояло будущее. Подсека стала системой, обреченной на медленное умирание. Таким образом, техника сельского хозяйства поднялась на большую высоту, и тем самым положено было основание для серьезных перемен в земельных отношениях, т. е. в конечном счете для весьма серьезного переустройства общественных отношений.2
Посмотрим, что говорят по этому предмету наши письменные источники.
Начнем с древнейшей редакции "Правды Русской".
Обычно принято думать, что древнейшая недатированная часть так называемой краткой "Правды" не содержит в себе никаких данных об отношении отображенного там общества к земле. Если рассуждать формально, то это, конечно, так. Но если мы вдумаемся в то, что говорит эта древнейшая "Правда", если мы попытаемся конкретно представить себе, как жили те люди, о которых говорит "Правда", то мы едва ли сможем удовольствоваться обычно принимаемыми в нашей науке первыми внешними впечатлениями.
Несомненно, эта "Правда" говорит главным образом о "мужах", под которыми не трудно вскрыть дружинную рыцарскую среду в обычном понимании термина. Тут мы имеем рыцаря-мужа с его неразлучным спутником - боевым конем и оружием, с которым рыцарь тоже не расстается, наконец, с его одеянием. Что эти мужи существуют не со вчерашнего дня, видно из того, что в их среде успел вырасти и окрепнуть условный кодекс рыцарской чести, обычный в этой среде для всей Европы.
1 А. Н. Лявданский. Некоторые данные о городищах Смоленской губ. Научи, изв. Смоленск, гос. унив., т. III, ч. 3.
2 Мои как будто ясные соображения С. В. Бахрушин понял иначе. "Б. Д. Греков, пишет он, остался при своем прежнем мнении, что уже в IX-Хвв. в Приднепровье господствовало безраздельно пашенное земледелие, к которому население перешло еще с незапамятных времен, миновав земледелие подсечное". "Историк-марксист", кн. -III, стр. 168. 1937. 42
Но мы прекрасно знаем, что западноевропейское рыцарство своими корнями уходит в землю. Его кормят крестьяне, сидящие на его земле, оно входит в состав класса землевладельцев-феодалов, землей оно связано с деревней, с общиной, в каких бы отношениях оно к ней ни стояло.
И, конечно, у всякого исследователя древнерусской жизни естественно возникает вопрос о том, как живут "мужи" древней "Правды Русской". На этот вопрос наши исследователи отвечают по-разному, либо вследствие неясности предмета предпочитают никак на него не отвечать. Но мы должны согласиться с тем, что этот вопрос слишком важен, чтобы обходить его молчанием. Если состояние источников не позволяет нам ответить на вопрос точно, то мы не в праве игнорировать и неясные намеки источников. Они требуют комментария.
В древнейшей "Правде" в ст. 13 читаем: "Аще поймет кто чюжь конь, любо оружие, любо порт, а познает в своем миру, то взяти ему свое, а 3 гривне за обиду".1
Поскольку здесь речь идет о тех же "мужах", интересы которых отображены в тексте этой "Правды", на что также указывает и перечень предметов (конь, оружие, порт), характерных именно для "мужей"-рыцарей, на нас лежит обязанность объяснить, в какой связи находятся "мужи" и "миры".
Тут есть стороны дела совершенно несомненные и вытекающие из них более или менее обоснованные предположения: 1) мир - это несомненно община; 2) община имеет определенные границы, которые учитываются законом при разыскивании пропавших вещей; это тоже совершенно ясно; 3) тот, кто ищет свою пропавшую вещь, т. е. по нашему предположению муж-рыцарь, связан со "своим миром". Это хотя и предположение, но его не трудно обосновать.
В чем именно выражается эта связь, мы из данного текста не видим, но что она есть, это очевидно, потому что мир по отношению к "мужу" называется в "Правде" его миром, т. е. тем миром, с которым он связан, в котором по всей видимости он и живет. Мне думается, что до некоторой степени помочь нам в разрешении загадки могут и другие статьи той же "Правды". Статья 17, -хотя она, быть может, и не одновременного с первыми статьями происхождения, говорит о господине, владеющем "хоромами", в которых скрывается ударивший "свободного мужа" холоп. Этот господин достаточно силен, чтобы оказать сопротивление тем, кто разыскивает скрывающегося холопа. Перед нами встает вопрос о TOW, где стоят эти хоромы, где живет их господин. Можем ли мы игнорировать здесь наличие миров-общин? Думаю, что самая простая гипотеза, способная помочь в уяснении конкретного смысла" этих статей, заключается в том, что "господин" и "муж" - это два термина, которые обозначают одно и то же понятие, что все действие происходит на территории "мира", т. е. в общине, хотя,, быть может, и не совсем в одно и то же время.
1 Все ссылки на статьи "Правды" сделаны по новому академическому изданию "Правды" "Правда Русская" 1939 г.
В городе или в деревне - это в данном случае все равно, потому что города, кроме нескольких наиболее крупных, в это время еще не совсем обособились от "мира". Город в "Пространной Правде" не случайно противополагается хоромам ("А кто сам своего холопа досо-чится в чеем любо городе или в хороме..." - ст. 114 Карамз. сп.)1