Твоя заря

- То-то и оно... Потому что ему больше всех надо!

Отказаться он не умеет! Хоть в преисподнюю, а пойдет правды доискиваться! Скажите,- она вдруг улыбнулась мне,- неужели все такие неугомонные вырастали в этих ваших терновщанских глинищах?

Вроде бы упрек, а в словах ее слышу затаенную гордость.

- Пришлось нам. Соня, подвозить сегодня одного хиппи,- видимо, чтобы поменять тему разговора, стал рассказывать Заболотный жене.- Ливень, ночь наступает, а он, до нитки промокший, стоит на обочине, голосует.

- И вы остановились? Не побоялись брать ночного бродягу в маншну? ужаснулась жена.- Среди них ведь бывают и убийцы!

- Этот, как видишь, оказался мирным, на жизнь ближних не покушался. Просто человек-цветок. В самом деле, есть среди них такие, что и вправду считают себя цветками. Нам попался цветок довольно неухоженный, однако пришлось выручать...

- Наверно, еще один бродячий философ?

- Нечто подобное... Во всяком случае, парень не пустопорожний,оживляется Заболотпый.- Некоторые его рассуждения, несомненно, достойны внимания. Скажем, он считает, что нам, землянам, нужен какой-нибудь сигнал из вселенной или даже появление внеземных пришельцев, чтобы это могло наконец объединить нас! Собрать воедино весь гений человечества и поставить его на защиту планеты,- вот первейшая необходимость, вот то, что даст нам силу опомниться, что сплотит неуживчивых планетян в единое целое и спасет наш род человеческий!

Я с удивлением смотрю па Заболотпого: что это он приписывает несчастному хиппи, не говорил ведь тот ничего подобного?! А Заболотный, поняв мое удивление, ухмыляясь, успокаивает меня:

- Мог, мог этот парень и такое изречь. Ведь речь идет о том, каковы шансы удержаться, сохранить, не дать исчезнуть этому homo sapiens как биологическому виду после ночей Брахмановых...

- Для меня это слишком высокие материи,- возразила Заболотная небрежно, и мысль ее снова вернулась к ужасной той истории с обстрелом квартиры.Конечно, что среди детей обошлось без жертв, это большое везение, хотя за Лиду, правду сказать, я и сейчас не совсем спокойна. На днях девочка призналась, каким он, тот бандит, страшилищем представляется ей иногда: волосатый весь, с когтями вместо пальцев, сидит где-то в небоскребе и каждый вечер выслеживает кого-то, прильнув кровавым глазом к оптическому прицелу винтовки...

Взгляд Заболотной невольно скользнул по зашторенным окнам. Видимо, тот монстр, волосатый вампир-вурдалак временами тревожит не только детское воображение...

- Судили его? - спрашиваю.

- Несовершеннолетним оказался,- говорит Заболотный,- и ио этой причине наказанию нс подлежит... Ждать нужно, пока вырастет во взрослого убийцу, в матерого террориста.

- Да ну его, не будем вспоминать такую погань на ночь глядя,- и Заболотная еще раз оглядела стол с ужином: все ли в порядке? Ведь у нее все должно быть идеально.

Хозяин тем временем начал хлопотать у бара, вмонтированного в стену, видимо, для него это приятное занятие - колдует над бутылками, как настоящий бармен, крошит лед в рюмки, с веселыми нотками в голосе спрашивает у жены:

- Тебе сегодня чего? Чистый джин или "джин энд топик"? - это он произносит с каким-то лукавым ударением на последнем слове.

- Мне только "энд тоник",- отвечает жена с той же шутливой интонацией, и они обмениваются улыбками, какое-то, видимо, только им понятное значение вкладывая в это свое "энд тоник".

Есть люди, рядом с которыми чувствуешь себя легко, непринужденно, кажется, что своим присутствием ты их ничуть не обременяешь... Таковы эти Заболотные. Не припоминаю случая, чтобы мне было не по себе в их обществе, всегда чувствуешь, что ты здесь желанен, тебе рады, да я уверен, что это же мог бы сказать и любой из гостей...

Вот мы сидим, неторопливо ужинаем, кто пьет "чистый", а кто "энд тоник", и мне приятно слушать разговор Заболотных даже о чем-то их сугубо семейном, о том, что старший сын Олег наконец-то подал им весточку - он у них мореход и время от времени дает о себе знать то с одного моря, то с другого... Матери вспомнилось, как он провожал их в последний раз. Обычная сценка, а для нее она такая памятная: стоит ее сын уже совершенно один посреди аэродромного поля, смотрит вверх, машет самолету вслед, и уже только матери дано узнать его, хотя выражения и нс различить - солнце сплошными бликами легло на юношеское лицо.

- Мне казалось в тот момент, будто на всей земле он там стоит один, один... Будто часовой планеты...

Заболотный, уловив грустинку в голосе жены, хочет как-то отвлечь ее.

- У сына ус моряцкий пробивается, а мама еще такая молодая... Правда ведь, молодая? - призывает он меня в свидетели.

- Утешай, утешай,- грустно покачивает головой супруга,- Текут года, как в овражке вода... Промелькнула жизнь, и не заметили...- И она ласково посмотрела на мужа.- Поседел весь... Не рано ли ты у меня поседел, соколик мой?

- Самое время,- хмурится муж.- А вот ты как была, так и осталась чернобровой.

- Нс говори, налеталась и я,- сказала она устало.- Иногда уже и покоя хочется...

- Ну-ну,- притворно насторожился Заболотный.- Что за разговорчики: "налеталась!" Все в природе создано для полета! Вон и ребята,- он указал глазами на своих нестареющих друзей, что по-прежнему ровно улыбались с фотографии на стене,- до сих пор ведь в полете... Человек летит, летит земля, вселенная со всеми своими тайнами летит, да и мы с вами, собственно, лишь частица этого вечного полета, в сущности, еще не разгаданного, никем до конца не осознанного. Даже не ведаем, откуда и куда этот лет, лишен ли он смысла или, напротив, исполнен высшей мудрости, такой высокой, что кажется и недоступной для пас?.. Летим - это и есть жизнь!

- Хочу домой,- неожиданно призналась Заболотпая.

- К чему бы это? - притворно удивляется муж.

- Там везде наши, как говорит Лида... И не нужно этих жалюзи...

Заболотный, очевидно, ощутив необходимость вывести жену из ее минора, вдруг поднялся из-за стола.

- Хотите музыки?

Пока он хлопочет возле секретера, что-то разыскивая в своем магнитофонном хозяйстве, жена иронически кивает в его сторону.

- Сейчас будет его коронный номер...

- Где же кассета? - нервно роется Заболотный уже в другом ящике.

- Вместо того чтобы нервничать, лучше спокойно повторить нашу волшебную поговорку,- советует жена и подсказывает, будто в игре, скороговоркой: "Отдай, куцый, а то подавишься! Отдай, куцый, а то подавишься!"

- Стоп! Отдал, заклинание помогло,- смеется Заболотный, радуясь тому, что нашлась кассета.

Привычными точными движениями он вставил магнитофонную ленту, включил звук, и вот в тишине возникают вдруг тоненькие, какие-то удивительные звуки-позывные, и такое впечатление, что долетают они к нам из дальних миров, из самых отдаленных галактик...

В комнате свершилось нечто, и это нечто подобно чуду:

Кузнечик степной стрекотал!

Я замечаю, как Заболотпые переменились, лица у него и у нее сразу посветлели, словно иной воздух наполнил комнату, уже и то молодые летчики со стены, что стоят, обнявшись, в фронтовых аэродромных бурьянах, тоже стали к этой музыке прислушиваться...

- Хобби его,- воспользовавшись паузой, посмотрела Заболотпая на мужа.Как-то привез записанного перепела, в Другой раз - щелканье соловья из торновщанской балки... А вот вам, пожалуйста, кузнечик выступает...

Мы слушали. Недосягаемая галактика терновщанской степи дарила нам сейчас свою едва слышную, из жаркого воздуха сотканную музыку.

- Нынче это модно,- объяснял в паузах Заболотный.- Мелодии кузнечиков, разных цикад сегодня успешно конкурируют даже с пластинками битлзов... Нервный наш век ищет для себя успокоений в этой нехитрой музыке.

Да и раньше люди что-то в ней для себя находили. Анакрсон или кто-то другой из античных поэтов даже оду сложил в честь такого, пожалуй, самого маленького в мире музыканта...

Пауза длится довольно долго, степь молчит, несет нам лишь свою тишину, потом снова голосок, и мы жадно вслушиваемся в удивительное, ни на что не похожее стрекотание-щелканье... Таким оно кажется нам сейчас необыкновенным, это сухое, наполненное жарким треском стрекотание кузнечика, так чем-то трогает душу, зажатую среди этих опущенных жалюзи, среди нависающих из темени ночных небоскребов. Крохотный житель степей, создание из самых малых, а какой в нем дух неукротимости, дух жизни!