Страница 12 из 35
Такими операциями достигается, следовательно, двойной результат. Мало- азиатское крестьянство становится объектом для хорошо организованной системы эксплуатации в интересах и выгодах европейского, в данном случае прежде всего немецкого, финансового и индустриального капитала. Соответственно этому растет сфера интересов Германии в Турции, дающих основание и повод для "охраны Турции". Одновременно турецкое правительство становится высасывающим аппаратом, необходимым для экономической эксплуатации крестьянства, становится послушным орудием, вассалом немецкой внешней политики. Значительно ранее турецкая финансовая налоговая политика стояла уже под европейским контролем. Немецкое же влияние распространилось и на военную организацию.
Из всего сказанного ясно, что в интересах немецкого империализма лежит усиление Турецкой империи, так же, как и охрана ее от преждевременного разложения. Ускоренная ликвидация Турции привела бы к ее разделению между Англией, Россией, Италией, Грецией и т. д., благодаря чему пропала бы единственная почва для широких операций немецкого капитала. Это вызвало бы грандиозное увеличение сил России и Англии, а также и укрепление государств Средиземного моря. Таким образом, для немецкого империализма было выгодно сохранить удобный аппарат "независимого турецкого государства", «неделимость» Турции до тех пор, пока она, разложенная внутри немецким капиталом, как это было проделано Англией в Египте и Францией в Марокко, не упала бы, как спелый плод, в лоно Германской империи. Говорит же известный идеолог немецкого империализма Пауль Ротбах совершенно честно и открыто:
"По самой природе вещей, совершенно неизбежно, что Турция, окруженная со всех сторон жадными соседями, найдет свою опору в державе, имеющей возможно меньшие территориальные интересы на востоке; это-Германия. Исчезновение Турции для нее так же явилось бы большим ущербом. Если главными наследниками Турции будут Россия и Англия, то ясно, как на ладони, что оба государства вследствие этого значительно расширят свое могущество. Если даже Турция была бы разделена так, что порядочный кусок перепал бы и нам, то это вызвало бы для нас затруднения без конца, т. к. Россия, Англия и, в известном смысле, Франция и Италия являются соседями турецких владений и будут занимать и защищать свои части или со стороны суши, или со стороны моря, или же обоими этими путями. Наоборот, — мы не связаны прямым путем с Востоком… Немецкая малая Азия или Месопотамия могут стать действительностью лишь в том случае, если предварительно, по крайней мере, Россия, а с ней вместе и Франция будут принуждены к отказу от своих существующих в настоящее время целей и идеалов, т. е. после того, как исход мировой войны решительно склонится на сторону немецких интересов" ("Война и немецкая политика").
Германия, которая 8 ноября 1898 г. торжественно поклялась в Дамаске перед тенью великого Саладина защищать и охранять магометанский народ и зеленое знамя пророка, в течение многих лет усердно поддерживала правительство кровавого султана Абдул Гамида, а после некоторого короткого периода отчуждения продолжала это же делать и при младотурецком режиме. Миссия занималась, кроме прибыльных операций немецкого банка, главным образом, реорганизацией и муштровкой турецких солдат под руководством немецких офицеров с фон-дер- Гольц-паша во главе. Вместе с модернизированием войска, на спину крестьянства, естественно, навьючивались новые тяготы, и открывались новые блестящие дела для Круппа и немецкого банка. Одновременно турецкий милитаризм становился частью прусско-немецкого милитаризма, опорой немецкой политики на Средиземном море и в Малой Азии.
Что предпринятое Германией "возрождение Турции", есть не что иное, как эксперимент с гальванизацией трупа, лучше всего показывает судьба турецкой революции. В своей первой стадии, когда в младотурецком движении перевешивал идеологический элемент, когда оно лелеяло возвышенные планы и мечты о действительно радостной весне и обновлении Турции, оно решительно направило свои симпатии на Англию, в которой оно видело идеал современного либерального государства, в то время как Германия, выступая в роли официального, давнишнего защитника режима старого султана, казалась противником младотурок. Революция 1908 года была как бы банкротством немецкой восточной политики, это именно так повсюду и понималось, а низвержение Абдул Гамида казалось низвержением немецкого влияния. Однако, по мере того, как младотурки, достигнув власти, обнаруживали свою полную неспособность ко всякой коренной экономической, социальной и национальной реформе, по мере того, как все более выдвигалась их националистическая позиция, они с естественной необходимостью возвращались к прадедовским методам господства Абдул Гамида, т. е. к периодически организуемой кровавой бане между враждующими подчиненными народами и к безграничному восточному угнетению крестьянства, как к двум основным методам государственной политики. Вместе с тем искусственная поддержка этого насильнического режима стала снова главной заботой «младотурок» и вскоре привела также и во внешней политике к традициям Абдул Гамида — к союзу с Германией.
Каждому, и особенно, германской социал-демократии было давно известно, что при сложности национальных противоречий, разрывающих турецкую империю: армянский, курдский, сирийский, арабский, греческий (с недавнего времени еще албанский и македонский) вопросы, при сложности экономико-социальных проблем в различных частях империи, при зарождении сильного, жизнедеятельного капитализма в соседних молодых Балканских государствах и прежде всего при условии существования в Турции в течение многих лет разлагающего господства международного капитала и международной дипломатии, что при всем этом истинное возрождение турецкого государства есть совершенно безнадежное предприятие и что все попытки восстановить гнилые, рассыпающиеся кучи развалин представляют из себя реакционную затею. Уже по поводу большого Критского восстания в 1896 году в партийной прессе происходило основательное обсуждение восточной проблемы, которое привело к пересмотру точки зрения, установленной когда-то Марксом во время турецкой войны и к окончательному отрицанию "неделимости Турции", как наследия Европейской реакции. Никем не был так быстро и так правильно понят младо-турецкий режим в отношении своего внутреннего социального бесплодия и своего контрреволюционнаго характера, как немецкой социал-демократической прессой. И действительно, идея, что для оживления такой развалины, как Турецкое государство, будет достаточно проворных военных инструкторов и плохеньких стратегических железных дорог для проведения скорой мобилизации-есть чисто прусская идея [2].
Уже летом 1912 года младо-турецкое правительство должно было уступить место контр-революции. Первым актом турецкого «возрождения» в этой войне был государственный переворот, уничтожение конституции, т. е. и в этом отношении формальное возвращение к правительству Абдул Гамида.
Выдрессированный немцами турецкий милитаризм оказался банкротом уже в первой балканской войне. Настоящая же война, в неверную пучину которой турки были втянуты, как защитники Германии, какой бы исход она ни имела, с неотвратимой неизбежностью приведет к окончательной ликвидации Турецкой империи.
Позиция немецкого империализма — и лежащие в основе ее интересы немецкого банка — привели германскую империю на востоке к полному противоречию со всеми другими державами. И прежде всего с Англией. Последней пришлось уступить своему немецкому сопернику конкурирующие предприятия и вместе с ними жирную капиталистическую прибыль в Анатолии и Мессопотамии, за что она, правда, в конце концов, вознаградила себя; а направление стратегических дорог и усиление турецкого милитаризма под влиянием немцев угрожало наиболее уязвимому месту мировой политики Англии: месту перекрещивания дорог в центральную Азию, Персию, Индию, с одной стороны, в Египет — с другой стороны.
2
3 декабря 1912 года, после первой Балканской войны, социал-демократический фракционный оратор Давид, выступая в рейхстаге, закончил свою речь следующим образом: "Вчера здесь говорилось, что немецкая восточная политика была хорошая политика. Господин рейхсканцлер думает, что мы оказали Турции много ценных услуг, а господин Бассерманн сказал, что мы заставили Турцию предпринять разумнейшие реформы. О последних мне ничего не известно (одобрении на скамьях социал-демократов), что же касается ценных услуг, то я мог бы поставить о последних вопросительный знак. Почему Турция пала? То, что там пало — это было юнкерское правительство, подобное тому, которое мы имеем в Остэльбии, ("правильно!" на скамьях социал-демократов. Смех справа). Падение Турции подобно падению манджурского аристократического правительства в Китае. С помещичьими правительствами, кажется, вообще, повсюду дело идет к концу (крики на скамьях социал-демократов: "верно!"). Они не отвечают более современным потребностям.
Я говорю, положение в Турции до известной степени подобно положению в Остэльбии. Турки — правящая кучка завоевателей, лишь незначительное меньшинство. Среди них есть и не турки, принявшие магометанскую религию; истинные природные турки — ничтожное меньшинство, каста завоевателей, которые обыкновенно занимают руководящие должности, — как и в Пруссии юнкера в правительстве, в дипломатии, в войске; это-каста, экономическое положение которой опирается на крупное землевладение; на возможность распоряжаться зависящими от нее крестьянами, как раз, как в Остэльбии: каста, которая но отношению к этим последним, принадлежащим к другой нации и религии, по отношению к болгарским и сербским крестьянам проводила такую же беспощадную помещичью политику, как в Остэльбии наши сиаги (смех). Пока Турция имела натуральное хозяйство-это еще куда ни шло; тогда этот полк земельных владельцев еще кое-как можно было терпеть, т. к. тогда землевладелец не так еще стремится к эксплуатации подвластных ему. Он доволен, если может хорошо пожить и хорошо поесть. Но по мере того, как Турция, благодаря соприкосновению с Европой, переходила к современному денежному хозяйству, давление турецкого юнкерства на своих крестьян становилось все невыносимей. Оно довело крестьянство наконец до истощения, и значительная часть крестьянства обратилось в нищих. Многие сделались разбойниками — это комитатчи (смех справа). Турецкое юнкерство не только вело войну против внешнего врага, нет, в обстановке этой войны против внешнего врага происходила в Турции крестьянская революция. Вот что и переломило туркам позвоночник, и вот причина крушения их юнкерской системы.
Говорят, что в то время немецкое правительство оказало Турции большие услуги — но лучшей услуги, которую оно могло оказать Турции и младо-турецкой системе, оно все же не оказало. Оно должно было посоветовать туркам провести те реформы, провести которые Турция была обязана по Берлинскому протоколу, действительно освободить своих крестьян, как это сделала Болгария и Сербия. Но как же могла это сделать немецкая прусская юнкерская дипломатия?
Инструкции, полученные г. Маршалль из Берлина, во всяком случае не были таковы, чтобы можно было оказать младотуркам действительную хорошую услугу. То, что могли дать эти инструкции — я совсем не говорю о военных делах — это гот известный дух, который они внесли в турецкий офицерский корпус, дух "элегантного, лощеного офицерства" (одобрения на скамьях социал-демократов), дух, оказавшийся в высшей степени гибельным для турецкой армии в течение этой войны. Говорят, что на полях сражения находили трупы офицеров в лакированных башмаках и т. д. Привилегированное положение по отношению к народным массам и, в первую голову, по отношению к солдатской массе, надменность и фанаберия офицеров в конец подорвали доверие к нам в турецкой армии, и вполне понятно, что этот дух вызвал, в конце концов, внутреннее разложение армии.
Милостивые государи, в вопросе о том, кто виноват в крушении Турции, мы, очевидно, придерживаемся различных мнений. Конечно, пресловутый прусский дух не всецело виновен в этом крушении, он лишь содействовал ему и его ускорял. Главной причиной были экономические условия, как я уже это изложил".