Свет-трава

Маша сидела на скамейке. Она не стала смотреть, как закапывают бутылку, не хотела и танцевать. Этот день у нее был трудный, полный волнения. Она окончила медицинский институт и сегодня сдавала государственный экзамен.

Маша выглядела совсем юной, не старше десятиклассниц из семнадцатой школы, которые приходили сюда на вечера. Лицо ее сохранило чуть уловимые черты своих далеких предков – коренных жителей Прибайкалья: задумчивые удлиненные глаза, выдающиеся скулы, черные до синевы волосы.

Разговор о выборе специальности взволновал Машу. Она слушала мечты юношей о будущем и думала о себе. Ее мечта уже почти осуществилась. Еще два-три месяца – и она врач.

Когда бутылка была запрятана в землю, Игорь предложил возобновить беседу.

– Если не возражаете, я предоставлю слово Федору Власову, – сказал он, обращаясь ко всем сразу.

– Просим!

– Федор Власов! На сцену! – раздались веселые голоса.

Федя приподнялся на коленях.

– Мое будущее определила легенда. Но здесь, – он развел руками и окинул взглядом утонувшие во мраке кусты и темные силуэты деревьев, – здесь легенды уместны.

Я хочу рассказать вам легенду о свет-траве.

Сто лет тому назад на сибирские просторные земли пришли из дальних мест семь братьев Кудреватых. Поблизости от села Гречишного, возле речки, поставили они семь домов и подняли вокруг черноземную целину. Это селение стало называться Семь Братьев.

Глубокой ненастной ночью в Семь Братьев привезли ссыльного революционера. Он был доктор. В глухих зарослях леса, с помощью охотников и крестьян, нашел он целебную свет-траву. Доктор собрал семена свет-травы и начал сажать их в окрестностях Семи Братьев. Чудесная трава исцеляла всякие болезни. И потянулись к доктору-революционеру люди со всех сторон.

Исправник увидел в этом крамолу. В одну из ночей, тоже ненастную и темную, доктора схватили и увезли на край белого света, где ничего не росло и были вечные льды. А траву безжалостно вырвали, вытоптали, вскопали засеянные ею взгорки. Но ветер все же успел подхватить семена и развеять по лесу. Прячась между стволами, в отдаленных таежных зарослях то там, то здесь расцветали белые цветы. Но стали они невидимыми человеческому глазу.

Нашлись такие люди, которые хотели сделать свет-траву источником своих доходов. Долго и тщетно искали ее. Но осталась в народе молва, что свет-трава станет видима только тому, кто пойдет искать ее с чистым сердцем, с глубокой верой в человеческое счастье, с мечтой найти ее для блага людей.

Федя замолчал. Молчали и его товарищи. Легенда взволновала их не только трагедией сильного человека, ставшего жертвой невежества и произвола, но она вызвала удивление и волнение за судьбу Феди, которую он связывал со свет-травой.

Глава вторая

Легенду о свет-траве Федя услышал два года назад в Семи Братьях от своего дедушки – колхозного пасечника. Каждое лето Федя приезжал к дедушке на пасеку. Здесь был особенный мир, и дедушка управлял этим миром.

В саду он появлялся на восходе солнца, медленно шел по утоптанной дорожке и по шелесту листьев определял направление ветра. Из-под седых бровей Степан Петрович бросал острый взгляд на запад и неизменно останавливался под ветвями дикой яблоньки. Он набивал трубку собственноручно выращенным табаком, закуривал и говорил:

– Вёдро! Днем завернет градусов на сорок. Надо будет общежитки сенцом прикрыть.

А если, по ведомым ему одному приметам, предполагалось ненастье, он сердито бормотал:

– Однако не будет взятки!

С утра и до вечера хлопотал Степан Петрович на пасеке. Высокий, сгорбленный, в коричневом свитере, переходил он от улья к улью, его широкополая соломенная шляпа, темная от солнца и времени, мелькала то там, то здесь.

Федя тоже по целым дням не уходил с пасеки. Он надевал на голову сетку, прятал в карманы руки и все же чувствовал себя неважно, когда пчелы гудели и кружились вокруг него.

– Вот, Фе́дюшка, смотри, – однажды сказал ему. Степан Петрович, показывая только что вынутую из улья восковую раму.

Федя сидел в стороне, под деревом, на плетеном стуле у стола, врытого в землю.

Степан Петрович осторожно поставил на стол край рамы. По ней ползали встревоженные пчелы. Ровные, будто сделанные точным инструментом, шестиугольные ячейки заполняли раму. Вверху ячейки были крупнее.

– Вот, Фе́дюшка, смотри, – повторил Степан Петрович и пальцем, по которому ползла пчела, показал на мелкие ячейки. – Видишь в середке темное пятнышко? Это будущие пчелы-работницы. А вверху ячейка трутней. Нам их надо много меньше, чем выводят пчелы.

Он достал из кармана проволоку с загнутым концом и осторожно начал вытаскивать яички трутней.

– А раньше пасечники думали, что человек не может нарушать пчелиную жизнь: пчелы, мол, сами знают, как надо и что надо. А выходит, не так, выходит, что человеку во все нужно вмешиваться.

Степан Петрович поставил раму в улей, возвратился и присел на траву около стола.

Солнце еще не поднялось над деревьями, и его лучи неравномерно прорывались сквозь стволы яблонь. На полянках плясали пятна солнечного света, и над ними взад-вперед летали пчелы. Вперед – быстро; обратно, обремененные ношей, – медленно. Иногда, не долетев до летка, они садились отдыхать на траву.

Степан Петрович не спеша выбил трубку о сапог, достал кисет и набил ее табаком.

– Вот возьми, к примеру, растения, – начал Степан Петрович, срывая под деревом ландыш. – Росли они и двести и пятьсот лет назад. Не вмешайся человек, так и росли бы без пользы. А теперь ими человек лечится.

– Вот этим? – спросил Федя, указывая на ландыш.

– Этим самым. А спорынья, черника, богородская трава, ромашка! Да всех не перечтешь. А сколько есть еще не открытых лечебных трав!

Степан Петрович повернулся к Федору, снял шляпу и, вытирая рукавом свитера лысину, сказал, понизив голос:

– Вот, к примеру, свет-трава!..

Тогда и услышал Федя впервые о свет-траве. Вначале легенда не увлекла его. Но он записал ее в блокнот и с той поры стал интересоваться книгами, брошюрами и газетными статьями о лекарственных травах. В них не упоминалось о свет-траве, и она по-прежнему оставалась для него легендой.

На следующее лето Федя снова побывал в Семи Братьях и опять услышал о свет-траве. И его отношение к легенде стало иным. Случилось это так.

Степан Петрович послал Федю за вощиной в село Гречишное, расположенное в десяти километрах от Семи Братьев. Федя не успел там закончить дела и вынужден был переночевать в Гречишном.

Он остановил лошадь у каких-то ворот и заглянул во двор. Двор просторный, опрятный. Окнами на улицу стоял небольшой дом с высоким крыльцом. Значительную часть двора занимал сеновал. Под навесом около верстака сидел старик с длинной бородой, какую Федя видел только на картинках, изображающих сказочного Черномора.

Опасливо оглядываясь, нет ли собак, Федя подошел к старику. Тот надевал обруч на кадушку.

– Здравствуйте, дедушка! – сказал Федя.

– Здравствуй, сынок! – ответил старик, опуская с верстака кадушку на землю. – Чей будешь-то – не признаю? – неторопливо спросил он.

– Я из Семи Братьев. Внук пасечника Степана Петровича Власова.

– Знаю, знаю. Здоров дед-то?

– Здоров, – сказал Федя. – Спасибо!

– Садись, сынок, – старик кивнул на скамейку. – Лет шестьдесят прошло с тех пор, как я деда твоего видел. Был он еще парнем, на внучку мою заглядывался, да и я совсем молодым был, полсотни еще не прожил.

Федя недоуменно посмотрел на старика, мысленно прикидывая его возраст, и не удержался, спросил:

– Сколько же вам лет, дедушка?

– Сто десять, сынок, минуло.

– Вот это здорово! – восторженно воскликнул Федя и сел на скамейку.

Он забыл о том, что у ворот дома стоит некормленная лошадь. «Живая история», – думал Федя, с интересом разглядывая старика. А тот глядел задумчиво поверх Фединой головы, точно прислушиваясь к самому себе, не замечая собеседника.