Страница 22 из 29
полет орла и быстрота касатки.
Читаю Лермонтова... Зэков лики
тасуются, как вещие улики,
как знаки в беззаконном мраке.
Красноубийцы, — вот живые блики,
из глаз летят и огневеют крики.
Читаю Лермонтова вслух. Собаки
рычат у входа. Возглас: "Замолчать"
И смеркло слово. Кобелям звучать...
СТЕПЬ НОЧЬЮ
Ночь. Степь.
Ты слышал ли когда-нибудь
в распадинах, в оврагах, на равнине —
детеныши сосут природы грудь?
Остановись! Замри посередине,
почувствуй наслажденья
всхлип и всхрап,
и всплеск воды, и перебежку лап.
И тени хмурые вблизи видны,
и ржанье жеребенка издалека.
В логу, в кустах тумана поволока,
при волчьем солнце пашут кабаны.
Мышкует лис, двух перепелок спор,
рев выпи, скрип угрюмый коростеля,
сосцы травы хрустят,
трещат растенья...
Вдали упавшая звезда — костер.
* * *
Мне так тебя недостает,
что кажется, я упаду до срока,
как дерево, лишенное щедрот
земли, ее живительного сока;
что из души ушло тепло,
в ней пустота —
и мысль любая канет,
как будто время выгрызло дупло:
беда подует — и меня не станет...
Олесь Бенюх ИСПОВЕДЬ СТУДЕНТА
Я, ВАНЯ СИРОТКИН, погиб 3 октября 1993 года при штурме телецентра “Останкино”. Мне было девятнадцать лет и я очень хотел жить. Но милицейская пуля попала в самое сердце — и костлявая тотчас схватила меня в свои объятия. До сих пор я нахожусь в чистилище (обслуга говорит, что нас будут здесь держать, пока не прибудут главные виновники нашей гибели), и каждый год 3 октября я получаю увольнительную — слетать домой, хоть одним глазком глянуть, как там и что.
Вот и сегодня душа моя, в мгновение ока преодолев дистанцию в сто тысяч двести тридцать один световой год, оказалась в Москве, Третьем Риме, Оплоте Славянства. Раннее утро, редкие прохожие поеживаются на легком морозце, ветер швыряет им в лицо пожухлую опавшую листву, надсадно урчат зловонные моторы авто. Небо затянуто грязными тучами, из которых непрерывно сыплются мелкие жалящие капли. Я вижу величественные контуры восстановленного храма Христа Спасителя. Славное, богоугодное дело. По этому поводу у нас в чистилище даже праздник хотели объявить. Но святые апостолы велели с праздником повременить. Петр и Иоанн обратились с вопросом к самому Иисусу Христу: “Прежний храм был построен на гроши и копейки, собранные по всей Руси. Не вернее ли было нынешние-то деньги из казны сперва обратить на то, чтобы накормить, одеть и прибежище дать всем страждущим и сирым, а уж потом храм возводить?”
Вижу роскошные — мрамор, гранит, стекло — хоромы банков и фирм. Вижу коттеджи и виллы, тифозной сыпью вздувшиеся на теле матушки-России. И вовсе не то плохо, что они есть, а то, что встали они на деньги, ворованные, вынутые изо рта, отнятые у нищих и неимущих, слабых и беззащитных. Неужели я и друзья мои ушли из жизни, чтобы открылась зеленая дорога хапугам и рвачам, взяточникам и казнокрадам, ворам и бандитам?
Вспоминаю день 3 октября 1993 года. Утром позвонил Витек. Несмотря на воскресенье, решили отправиться в Alma Mater. Как всегда, встретились у метро, но до университета так и не доехали. В одном вагоне с нами оказалась Люська Гурьева.
— Ребята, — зашептала она, взволнованно озираясь по сторонам, — папа из Генштаба сегодня даже ночевать не приезжал. Позвонил в семь, сказал, чтобы из дома никто ни ногой.
— Ты и рванула?
— Ага.
Мы бывали у Люськи, видели ее отца — боевого генерала-афганца. А она, помолчав, добавила:
— Вот-вот войска в город введут.
Мы вышли на станции “Китай-город” и прямо на платформе наткнулись на усиленный патруль военной комендатуры — два старших офицера и шесть солдат. Три юных лейтенанта-танкиста стояли навытяжку перед молодцеватым черноусым полковником.
— Немедленно отправляйтесь в часть, — услышал я его командный голос, когда он вручал им тщательно проверенные удостоверения. — И чтобы одна нога здесь, а другая там. Блядки отменяются. Понятно?
— Так точно! — согласно рявкнули танкисты.
— Видите, видите? — вновь зашептала Люська.
— Классная заваруха может получиться! — радостно выкрикивал Витек, когда мы мчались вверх по лестнице, перескакивая через несколько ступенек. — Возьмем реванш над “красно-коричневыми” за гражданскую. Ура!
— Ты же на мандатной при поступлении козырял тем, что твои предки-путиловцы чуть ли не Зимний штурмовали! — удивлялся я.
— А ты и поверил, ухи развесил, как ректор и его прихлебалы! — Витек хитро подмигнул Люське, кивнул в мою сторону. — Ну сам подумай, Нарышкины мы. Ты же не чета гэбэшникам вшивым, историю, чай, знаешь. От Натальи Кирилловны да ее брата Левушки род наш идет-тянется. А заводскими с хлеба на воду перебивались наши крепостные. Тоже все Нарышкины.
— На нашем курсе уже пять князей объявилось, — заметила Люська.
— Да у тебя же самого отец академик, — воскликнул Витек, — небось не из быдла.
Я промолчал. Он был из самого что ни на есть быдла — крестьянин-бедняк из Новгородской губернии.
— Пять князей да “новые русские”, да устойчивые демократы — все равно мало, — бубнил Витек.