Фальшивый грош

Один из них — убийца, он опасен. Тот, кто убил единожды и избежал разоблачения, может ударить снова. Следовательно, если этот аноним и вправду замышляет убить меня, то очень вероятно — он и есть убийца Элинор.

Должна ли я умереть по той же причине — неизвестной — из-за которой погибла Элинор? Мне сообщили — я что-то знаю.

Был ли и Элинор известен какой-то секрет? Неведомый для нее, как и для меня? Может, мы обе случайно наткнулись на что-то, чему и значения не придали, но что для кого-то имеет необычайную важность?

Или суть в том, что я знаю — опять-таки и отдаленно не подозревая этого — личность убийцы?

Моему сознанию хотелось увильнуть от этого аспекта, но я силой заставила себя анализировать, пропустить через сито все сведения, которые узнала о людях, близких к Элинор.

Скрупулезно мысленно просмотрела списки их, хотя заранее знала, к чему приду.

Для начала я собрала воедино факты о Джеке Лантри — спокойном, рассудительном Джеке, о чувствах которого не могли судить даже люди, годами знавшие его, — ведь Элинор вернулась из-за границы с мужем, вместо того чтобы выйти замуж за него, как он верил и рассчитывал. Джека я наблюдала агрессивным, навязчиво грубым на вечеринке у Барнардов.

И этот самый Джек, притаившись в темноте, подслушал, как я излагаю свою теорию о зыбкости его алиби на время убийства Элинор. Что если, ударив вслепую, я наткнулась на правду? Но может, Джек и не подслушивал вовсе? Может, он тогда только что вернулся домой?

А этот сияющий жизнелюбием Дик Бейнс — кто он такой? Что кроется за его огорчением из-за гибели кузины? Говорит о ней, точно бы не очень она ему и нравилась. Но… Я вдруг нырнула в подсознание, в кладовку пустяковых воспоминаний, и вновь услышала голос доктора Пимброка, рассуждающего о замужестве Элинор, о помолвке Элинор с Джеком. «Можно было предположить, что выберет она человека поярче».

Дик как раз и отличался яркостью: обаятельная внешность, внутреннее сияние, притягивающее внимание. Может, подразумевал дядя Артур именно Дика? Может, отношения Дика с Элинор были ближе, чем казалось постороннему взгляду?

А еще Эйлза Метленд. Учитывая перспективы ее дружбы с Диком, у нее тоже был довольно основательный повод убрать Элинор с дороги. Иногда я встречала Эйлзу: как-то я бросила мимоходом, что теннис хорош и для здоровья, и для сохранения формы, и она пригласила меня к себе на корт. И случалось, потом не раз звонила в прохладный денек, приглашая на пару сетов. Мы сыгрались довольно сносно, хотя она была несомненно более спортивной и чаще выходила победительницей.

Окончательного мнения об Эйлзе я так и не составила. Приятная умная собеседница, мы спорили о всяком разном, не впадая в горячность. Но можно ли назвать нас приятельницами? Не уверена, скорее, мы ни друзья, ни враги. Иногда, когда она изучала меня холодными зелеными глазищами, я чувствовала, что Эйлза не испытывает ко мне ничего, кроме презрения. Вообще, она казалась мне человеком, лишенным сердечной теплоты, но иногда мне чудилось, что это всего лишь поза, фасад, возведенный, чтобы прятать душу слишком чувствительную.

Мне вспомнилась мгновенная реакция Эйлзы на корте, сила, с которой она отбивала мяч. Физически такая женщина способна переплыть бурную реку в наводнение. Кто-нибудь интересовался, где находилась в тот вечер Эйлза Метленд?

Роковые удары Элинор были нанесены сильным человеком, а следовательно — скорее всего — мужчиной. Но необязательно. Может, тут причина анонимного шепота по телефону? Женский голос?

В конце концов, ни про кого мне ничего конкретного не известно. Знаю только одно: Карл Шредер великолепно плавает, и он солгал про это.

Все мои тщательные логические построения фактов и версий уперлись в это. Что я и предчувствовала.

Но, убеждала я себя, если Карл считал, что меня нужно убить, почему попросту не дал мне утонуть? Мог бы побежать за помощью, суетился бы, якобы пытаясь помочь мне. А тем временем я бы утонула. И никто не стал бы винить его за мою смерть. Он был в полнейшей безопасности. А сейчас, если убьет меня, всегда существует опасность, что дело раскроется. В убийстве жены у него есть алиби, в моем — может и не оказаться. Но он же не дал мне утонуть! Рискнул собственной жизнью! Даже для искусного и сильного пловца бушующее море — серьезное испытание. Слабый логичный голосок внутри возразил: то мог быть просто мгновенный порыв: бросаться на помощь — естественная импульсивная реакция человека, который видит, что нравящаяся ему женщина в опасности. Порыв, в котором по трезвом раздумье раскаиваются.

И все-таки я никак не могла себе представить, что Карл — убийца!

Сегодняшний телефонный звонок был злобный, пусть даже и не преднамеренно. И убийство Элинор отличала злобность. Удары нанесли сзади — яростно, жестоко, неистово. Предумышленное, осуществленное с дикой ненавистью убийство. Проглядывала даже жажда убийства. Но это означало — совершил его психопат! Нет, такой разгадке я не верила. За решением убийцы убить меня крылась веская причина.

Я обхватила замерзшими руками чашку с чаем, согреваясь, и обнаружила, что чай давно остыл. А взглянув на часы, увидела — ничего удивительного, стрелки показывают три часа ночи. Я снова улеглась, меня трясло в ознобе. Я не могла приказать своему отравленному мозгу прекратить копаться вновь и вновь в мешанине фактов и догадок.

Если я считаю, что между убийством Элинор и телефонным звонком и правда проглядывает связь, значит, не верю, будто звонок — розыгрыш, в котором шутник, поняв, что зашел слишком далеко, боится признаться. Я повертела это соображение так и этак. Все-таки, может, звонок это… такое представление о юморе? И мои перенапрягшиеся нервы не видят ситуации в подлинном свете?

Заснуть мне удалось лишь перед самым рассветом.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Утром, приехав в Аврору навестить своих пациентов в больнице, я забежала в полицию и рассказала об угрожающем звонке. Дежурный констебль за стойкой записал подробности и пообещал, что попозже ко мне зайдут.

Интересно, гадала я, выходя из участка и усаживаясь в машину, представляет этот парень хоть отдаленно, каково мне каждую секунду бояться — останусь я еще в живых, пока полисмен неспешно закончит завтрак и явится в Виллоубанк? Я горько раздумывала, имеется ли у него хоть капелька воображения представить себе хоть мимолетно — каково это — гнать машину, когда кожу тебе сводит от предчувствия пули…

Несомненно я была трусихой от рождения и вряд ли когда сумею забыть, «даже если проживу три жизни смертного», как выразился Теннисон, — эту поездку в Аврору и обратно. Никогда раньше — за исключением минут после выстрела — не испытывала я подобного чувства мучительной незащищенности и уязвимости. Мой визит к больным был обычен и вполне предсказуем, и любой, кто замыслил причинить мне вред, мог угадать мою поездку в Аврору, довольно точно вычислив время.

Нет ничего проще, как залечь в засаду по моему маршруту и дождаться моей машины: пока подъедет на винтовочный выстрел. Ей или ему не потребуется особой снайперской точности: вдоль дороги найдется не меньше десятка местечек, которые могут послужить отличным укрытием и откуда великолепно просматривается дорога. Разумеется, могут случиться и другие машины, но пусть хоть десяток людей наблюдают выстрел, пока они уразумеют, что к чему, стрелок уже будет попивать дома утренний кофе да газетку почитывать.

Вставив ключ в зажигание, я медлила, пытаясь решить — как же действовать. Я повертела идейку — уж не подождать ли тут, пока полисмен, которому поручат расследование жалобы, придет на службу. Но что, если в припаркованной машине мне угрожает большая опасность, чем в пути? Если аноним поджидает меня на дороге, а я не появлюсь, он отправится на мои розыски, и зрелище того, как я сижу у полицейского участка в машине, может подстрекнуть его на немедленные действия. Чего доброго, подумает он, меня вдруг осенило и я догадалась, какая у меня против него улика, а не то взбеленится, что я, пусть вслепую, но все-таки пускаю полицию по его следу.