Страница 44 из 57
Достав из расщелины бутылку местного лимонада, Игорь вскрыл её открывалкой в своём «викториноксе», протянул Наташке. Та покачала головой, обхватила колени руками и стала смотреть на море. Игорь отпил половину, поставил бутылку в тень и лёг на живот, подпёр голову ладонями.
Солнце жарило. Море блестело. Чайки орали над берегом.
— Оп! Держи!
Лешка, довольно ловко оттолкнувшись. Боковым маятником перелетел на площадку, на которой стоял Игорь, стукнулся наколенником, улыбнулся:
— Ну как?
— Ничего, — оценил Игорь, провисая над обрывом. — Плечо ничего?
— Да нормально…
Денис и Генчо растягивали между двумя жандармами(1) канатный переход. Игорь увидел, как Генчо, встав на туго натянутый канат, раскинул руки и прошёлся тудасюда на высоте пяти метров, ловко поворачиваясь в конце пути. Помахал рукой.
— Дебил! — крикнул Игорь. Здешним мальчишкам не хватало техники и приёмов. А так — их с руками оторвали бы в любой альпинистской команде. — Все вниз!
Они в самом деле налазались — солнце уже садилось за горные отроги, один из жандармов украшала надпись краской из баллончика:
КУБАНЬ
ОСТАНЕТСЯ
БЕЛОЙ!
Короче — повеселились. Игорь так и сказал, когда сматывали снаряжение. Ребята дружно ржали, потом присели на камни — перекусить бутербродами и минералкой. Место выбрали там, где между двух скал на землю ещё падало солнце, зажигая в белых камнях искры слюды.
— Завтра, — сказал Денис, жуя, — у входа в Керченский пролив.
Болтовня и звуки жрачки прекратились. Все разом посмотрели на капитана.
— Что там такое? — спросил Сенька. Денис пояснил, стряхивая с шортов крошки:
— Наркота. Пойдёт в Керчь.
— Значит, не пойдёт, — невозмутимо сказал Сашко. — Заночуем в эллинге? — Денис кивнул. Николай уточнил:
— Погодкато завтра — луна и полный абзац?
— Что делать, не всегда же штормить будет… — Денис улёгся на серую траву, раскинул руки крестом. — А ну бы его всё к чёрту, — вдруг сказал он весело. — Лежать здесь и познавать мир.
— Ну да ну да, — закивал Сенька. — Пока ты его будешь познавать, тебе обрезание сделают.
— Тото и оно, — согласился Денис. Игорь уточнил:
— Там ведь уже украинские воды?
— Бу-у-у-у-у!!! — подражая героям американских фильмов, загудели остальные. Денис объяснил:
— Сколько раз тебе говорить: во-первых, нет таких государств — Украина и Российская Федерация. Это всё выдумки педерасов и абсракцисьтов. А вовторых — а пирату не всё равно, в каких водах дела делать?
— Каперу, — поправил Сенька. — Пират — это разбойник. А капер — служит стране на свой страх и риск.
— Каперу, — согласился Денис.
— Каперсы Её Величества, — задумчиво сказал Игорь, потирая локоть. — Круто… Бутерброды ещё остались, каперсы?
Ответом был смех.
1. Отдельный вертикально стоящий каменный столб на склоне.
— Тощаешь ты, Игоряша, — сказала бабушка Надя. Игорь фыркнул в миску с окрошкой и удивлённо посмотрел на неё:
— Я что, поросёнок на откорме? Привес в тетрадочку записывать, что ли?
— пел в соседней комнате по радио Расторгуев:
— Скоро домой поедешь, — она вздохнула и посмотрела в окно. Игорю вдруг стало её жаль.
— Разве это скоро? — спросил он, вставая и наливая себе грушевого кваса. — Я ещё тебе, ба, помогу в саду убрать…
— А тебе самому домой не хочется разве? — поинтересовалась бабушка Надя.
Игорь не донёс до рта холодный, мгновенно покрывшийся испариной стакан.
Домой? А что такое: «домой»? Он подумал, ополовинил стакан и пожал плечами. Потом сообразил, что бабушка этого не видит и дипломатично сказал:
— Я пока не соскучился… Мы с ребятами завтра на рыбалку, заночуем там… гденибудь, ладно?..
… По уже укоренившейся привычке Игорь не закрыл дверь сарая. Лежал, чуть свесив голову и глядя на крупнющие звёзды. Слушал станичные звуки. Лето. Но ведь будет зима, ветер холодный, про который ему рассказывали, голые ветки деревьев в садах… Он вспомнил московскую зиму: вечное серое небо, вечную слякоть, вечное отвращение ко всему этому на лицах людей. Холодную кашу под ногами. Нет, это не лучше…
Он перевернулся на спину и вздохнул. Почему отец так поступил? Внезапно ему захотелось поговорить со старыми друзьями отца. Они знаю, что Игорь его сын… Никак этого не показывают. Но что они думают о его отце?
Вспомнилась вдруг старая запись — ещё на советской кассете Мк1, которую он слушал недавно у Дениса. Пел его отец — в смысле, пятнадцатилетний мальчишка, которым когда-то был Губин-старший. Слова и гитара — сквозь заезженный скрип:
Наверное, отец тоже пел эту песню. Почему так получается, почему в детстве все хорошие? А потом… Но ведь некоторые находят в себе силы такими и остаться — Геннадий Андреевич, отец Сеньки и Наташки, Губин-старший, атаман Иргаш…
А другие меняются — и потом ещё и презирают тех, кто остался прежним…
А может — делают вид, что меняются? А на самом деле им больно и стыдно — и они прячут боль и стыд за циничными словами. Пока сами не убедят себя в своей правоте?
А как же та девчонка? Которая долгие годы ждала его отца? Еёто как можно было предать? Она же ждала его, как Кончита в " «Юноне» и «Авось» "… (1) Только Рязанов погиб, а его отец окончил Бауманку, купил квартиру, устроился в фирму…
А… Наташка? А он самто что собирается делать?
Игорь ударил кулаками подушку. Завтра ночью — не спать. Сейчас надо, надо, НАДО уснуть.
"Да спи же!" — в отчаянье приказал он сам себе.
1. Игорь имеет в виду историю любви дочери испанского губернатора СанФранциско Марии Консепсьон д'Аргуэльо (Кончиты) и русского посланника графа Рязанова. После трагической гибели графа в Сибири Кончита ждала его тридцать шесть лет, не желая верить известиям о смерти. Эта история описана Рыбниковым в одной из первых советских рокопер " «Юнона» и «Авось» ", до сих пор пользующейся огромным успехом.
Игорь проснулся от того, что кто-то был в сарае. С недавнего времени он спал с пистолетом под подушкой (Денис разрешил брать ручное оружие по домам). Сколькото в этом было от игры. Но далеко не всё. Игры кончились тогда, когда он увидел, как тонет торпедированный корабль.
Игорь приоткрыл глаза. Напрягся.
И увидел… Наташку.
Она сидела на пороге, глядя в его сторону — наверное, просто перемахнула через забор. И напевала — именно напевала, Игорь с изумлением узнал песню, которую слышал в одном фильме, древнюю такую песню, свадебную, что ли? Так вот Наташка её и пела, и вся эта сцена отдавала чем-то диким, первобытным почти…
Игорю показалось, что Наташка плачет. Но он видел её лицо — оно было лунным и спокойным. А слова стекали с губ…