Страница 7 из 41
В глубокой задумчивости сидела за столом Даша. В ее голове уже нарождалось малодушное решение отказаться от места и, бросив все, умчаться сегодня же в Москву.
Но тут перед ее внутренним взором выплыли хорошо знакомые и дорогие личики Маши и Сережи, ради которых она, Даша, должна принести себя в жертву, должна смириться и в тяжелом труде зарабатывать свой хлеб, чтобы дать возможность подняться на ноги своим юным сестре и брату.
Она так глубоко ушла в свою задумчивость, что не слышала, как в столовой появились ее воспитанницы, одетые в коричневые платья и черные переднички, как гимназистки, но с туго завитыми кудерьками на лбу.
Они уселись за стол и с тихим смехом, подталкивая друг дружку, глазами указывали на задумавшуюся гувернантку.
Наконец выскользнувший из рук Полины стакан, разбившийся вдребезги, вывел Дашу из ее оцепенения.
— Наконец-то! — громко расхохоталась Валя. — Мечты, мечты, где ваша сладость! — запела на всю комнату шалунья.
— Валя! Не смей петь за столом! — придавая своему добродушному лицу строгое выражение, проговорила Екатерина Андреевна, хмуря светлые, точь-в-точь такие же, как у дочери, брови.
Это как бы послужило сигналом к дальнейшему. Обе девочки вскочили как по команде и бросились к матери. Валя буквально повисла у нее на шее, целуя в лицо, в нос, в глаза и в щеки. Полина тянулась губами к черному пятнышку на шее матери и приговаривала:
— Моя родинка! Славная, вкусная, милая моя родинка! Мой мамусик, мусик, дусик! Вкусный мусик, добрый! Хороший и мой, мой, мой!
— Врешь, мой! Я люблю мусика больше, чем ты!
— Нет, я больше! Нет, я, я, я, я!
Екатерина Андреевна тщетно отбивалась от этих бурных ласк, а с лица ее так и не сходила добродушно-блаженная улыбка.
"Взгляните только, как мои девочки любят меня! — казалось, говорила эта улыбка. — О них еще могут говорить, что они злые дети".
Но Даша оказалась гораздо дальновиднее счастливой матери. Она сразу поняла, что тут совсем не играет роли чувство любви и потребность ласки; просто девочкам хочется пошуметь и повозиться, а кстати, и поспорить друг с другом. Поэтому она решила сразу прекратить сцену излияний:
— Ну, дети, довольно. Идем в классную. Я проэкзаменую вас и сделаю расписание наших занятий! — произнесла она голосом, не допускающим возражений, и решительным шагом направилась к двери.
Что-то властное звучало в этом голосе и было во всей небольшой, но полной достоинства фигурке молодой девушки, и это передалось детям.
Полина и Валя оставили в покое мать и, гримасничая за спиной гувернантки, все-таки покорно последовали за нею.
Увы! Сегодняшний день готовил немало неприятных сюрпризов Даше.
Она пришла к этому печальному заключению, как только очутилась со своими двумя воспитанницами в большой светлой комнате с двумя столиками у окон и с большим трюмо, поставленным в простенке между окон.
Почему в учебной комнате находилось это трюмо, никто не объяснил Даше. А самой ей не хотелось спрашивать об этом у своих учениц, так как каждая минута, предназначенная для занятий, оценивалась на вес золота молодой девушкой.
— Дети, — начала Даша, когда девочки поместились по обе стороны от нее за столиками, причем Валя строила невозможные гримасы в зеркало, а Полина, болтая ногою, вызывающе поглядывала на новую гувернантку. Казалось, от их прежней утренней симпатии к Даше, вызванной первым впечатлением, теперь не осталось и следа.
Молодая гувернантка, несмотря на свою миловидность, скромность, даже некоторую застенчивость, как-то сразу, к полнейшему неудовольствию девочек, круто повернула дело, проявила твердый характер и волю, чего обе девочки никак не ожидали от нее.
— И совсем она не душонок, а ведьма хуже Розки! — успела шепнуть Валя при выходе из столовой сестре.
— Ничего, мы ее живо вышколим, шелковая будет! — с нехорошей улыбкой ответила Полина таким же шепотом. А теперь в классную обе девочки явились во всеоружии своей вдруг вспыхнувшей антипатии к новой гувернантке.
Но Даша старалась не замечать этих маневров своих воспитанниц. Она как ни в чем ни бывало взяла лежащую на одном из столиков русскую хрестоматию и, переворачивая страницы, проговорила:
— Дети, я должна вам сказать, что прежде нежели приступать к урокам, я хочу продиктовать те правила, которые я считаю необходимыми внести в вашу жизнь. А именно: вы должны вставать не позднее 8-ми, одеваться как можно скорее и пить кофе не позднее трех четвертей девятого, чтобы ровно в девять часов уже садиться за уроки… Отдых между уроками вы будете получать по десяти минут. В котором часу вы обедаете?
— Как придется! — буркнула себе под нос Полина.
— То есть как это "как придется"? — недоумевая, подняла брови Даша.
— Ну да, — подхватила своим визгливым голоском Валя, — если вечером не бывает гостей, то мы обедаем в шесть, если гости, то в два часа, потому что после двух у нас перестановка квартиры.
— То есть?
— Столпотворение вавилонское! — захохотала Полина.
Даша ровно ничего не поняла из этого объяснения, однако чтобы не развлекать девочек, сделала вид, что сообщение их ее вполне удовлетворило и совсем уже серьезно закончила начатую ею речь.
— Ну, я переговорю с вашими родителями, чтобы они установили точный распорядок дня. Вам необходимо вставать, одеваться, учиться, гулять и ложиться спать регулярно, в одно и то же время.
— Как, а когда у нас вечера? — вырвалось у Вали.
— Да, да, когда мы танцуем до двух часов? — вторила ей Полина, презрительно щурясь куда-то в угол.
— Как? Кто танцует? — опять не поняла Даша. — Да разве маленькие девочки танцуют на больших вечерах? — и в черных грустных глазах молодой девушки отразилось самое искреннее изумление.
— Мы не маленькие! — презрительно фыркнула старшая из сестриц.
— Ну, об этом мы не станем пререкаться, — тем же серьезным тоном произнесла Даша, — вот лучше выньте свои тетради, я сделаю вам диктовку, чтобы иметь понятие о ваших успехах, дети.
Полина и Валя нехотя выдвинули ящики своих столов, развернули вынутые из них тетрадки, причем тетрадь Полины оказалась вся зарисованная женскими и мужскими профилями, а Валина щедро испещрена кляксами всевозможных величин. Даша снова сделала вид, что не замечает рисунков и пятен, и дав детям время приготовиться, четким и ясным голосом начала диктовать по книге, изредка заглядывая в тетради сестричек.
С первых же строк молодая девушка была поражена тою массою ошибок, которыми уснащали свои диктовки обе девочки. В довершение всего Полина то и дело любовалась на себя в зеркале, а Валя жеманничала и хихикала всякий раз, когда Даша отворачивалась от нее.
Но так или иначе злополучная диктовка была, наконец, закончена, ошибки подчеркнуты и пояснены, и Даша принялась уже экзаменовать сестер по математике, как неожиданно дверь классной широко распахнулась и в комнату в сопровождении белого Жужу впорхнула Натали.
На барышне теперь уже не было ее утреннего пеньюара и шарфа. Изящный костюм для гулянья ловко обхватывал ее тонкую фигуру, а пышно завитую голову покрывала нарядная шляпа со страусовым пером. Держа в руках огромнейших размеров модную муфту, Натали порхнула к зеркалу и стала охорашиваться перед ним, небрежно бросая через плечо по адресу Даши:
— Вы можете себе представить, мадемуазель Долли, у нас классная — единственная светлая комната во всем доме, и я велела прислуге перенести сюда трюмо. По крайней мере, здесь видно хорошо все детали туалета… Как вам нравится мой костюм, мадемуазель Долли? Не правда ли, как подошли эти шеншеля к синему бархату платья? А муфта? Это подарок papб. Я получила ее недавно в день моего рождения, когда мне минуло восемнадцать лет.
— Хи-хи-хи! — захихикала Валя, занимавшаяся с минуты появления сестры тем, что дразнила Жужу, дергая его то за хвост, то за уши.
— Ха-ха-ха! — бесцеремонно в голос расхохоталась Полина, — и совсем не восемнадцать, а целых двадцать три!