Аня из Зеленых Мезонинов

Пока Марилла говорила, лицо Ани словно озарилось солнцем: сначала угасло выражение отчаяния, затем появился слабый луч надежды. Глаза ее засияли как утренние звезды, Девочка совершенно преобразилась, а когда минуту спустя миссис Спенсер и миссис Блеветт вышли из комнаты, чтобы поискать какой-то кулинарный рецепт, за которым миссис Блеветт, собственно, и пришла, Аня вскочила и бросилась к Марилле.

— Ах, мисс Касберт, вы и вправду сказали, что, может быть, позволите мне остаться в Зеленых Мезонинах? — шептала она почти беззвучно, словно эта чудесная возможность могла развеяться от громкого звука. — Вы и вправду это сказали? Или я только вообразила?

— Я думаю, что тебе следует научиться держать свое воображение в узде, Аня, а то ты не можешь различать реальность и фантазии, — сказала Марилла сухо. — Да, я действительно это сказала, но ничего больше. Еще ничего не решено, и возможно, все-таки тебя возьмет миссис Блеветт. Ей ты, несомненно, нужнее, чем мне.

— Тогда я лучше вернусь в приют, чем пойду жить к ней, — горячо воскликнула Аня. — Она выглядит совсем как… как бурав.

Марилла подавила улыбку, полагая, что Аню следует отчитать за такие слова.

— Стыдно маленькой девочке говорить такие вещи о даме, к тому же незнакомой, — сказала она сурово. — Пойди на место, сиди тихо и молчи как хорошо воспитанная девочка.

— Я буду стараться и буду делать все, что вы скажете. Только оставьте меня у вас! — попросила Аня, послушно возвращаясь на свое место на оттоманке.

Когда в тот вечер они снова приехали в Зеленые Мезонины, Мэтью встретил их на дороге. Марилла еще издали заметила, как брат ходит взад и вперед, и угадала причину его беспокойства. Она была готова к выражению облегчения, которое прочла в его лице, когда он увидел, что она вернулась вместе с Аней. Но она ничего не сказала ему, пока они не оказались вдвоем на скотном дворе во время дойки. Тогда она кратко изложила ему историю Ани и результаты своей беседы с миссис Спенсер.

— Я бы и собаки не отдал этой бабе Блеветт, — сказал Мэтью с необычным ожесточением.

— Мне она тоже не понравилась, — призналась Марилла, — но или мы отдадим Аню ей, или нам придется оставить ее у себя, Мэтью. И так как ты, кажется, хочешь оставить ее, то я тоже согласна… или, точнее, мне приходится согласиться. Я так долго об этом думала, что, кажется, привыкла к этой мысли. Мне это представляется определенного рода долгом. Я никогда не воспитывала ребенка, тем более девочку, и думаю, у меня будет полно хлопот. Но я сделаю все, что смогу. Что касается меня, Мэтью, она может остаться.

Унылое лицо Мэтью озарилось восторгом.

— Ну, я так и знал, Марилла, что ты к этому придешь, — сказал он. — Она такое интересное существо.

— Было бы лучше, если бы ты мог сказать, что она полезное существо, — отрезала Марилла. — Но я постараюсь, чтобы она им стала. И запомни, Мэтью, не вмешивайся в мои методы воспитания. Может быть, старая дева не много знает о воспитании детей, но я думаю, что старый холостяк знает об этом еще меньше. Так что оставь это мне. Если меня постигнет неудача, то останется вполне достаточно времени, чтобы тебе вмешаться и помочь мне.

— Хорошо, хорошо, Марилла, будет, как ты захочешь, — заверил Мэтью. — Будь только так добра к ней, как только можно, чтобы при этом ее не испортить. Мне кажется, что она из тех, с кем можно сделать все, что хочешь, если только подойти с любовью.

Марилла фыркнула в ответ, выразив свое презрение к взглядам Мэтью на этот чисто женский вопрос, и ушла в молочню с ведрами.

"Я не скажу ей сегодня, что она останется у нас, — думала Марилла, разливая молоко по кувшинам. — А то она так разволнуется, что не заснет. Ну и попала ты, Марилла Касберт, в историю! Думала ли ты когда-нибудь, что придет день, когда ты возьмешь на воспитание девочку из приюта? Это так удивительно! Но еще удивительнее, что именно Мэтью причина этого, Мэтью, который всегда смертельно боялся маленьких девочек. Ну, как бы то ни было, мы взяли на себя нелегкое дело, и один Бог ведает, что из этого выйдет!"

Глава 7

Анина молитва

В тот вечер, провожая Аню спать в ее комнату в мезонине, Марилла сказала строго:

— Аня, вчера вечером я заметила, что, раздевшись, ты разбросала свою одежду по полу, когда ложилась спать. Это дурная привычка, и я этого не выношу. Все, что снимешь с себя, аккуратно сверни и положи на стул. Я не хочу иметь дело с неаккуратными девочками.

— Я испытывала вчера такие душевные муки, что совсем не думала об этом, — сказала Аня. — Сегодня я все сложу аккуратно. От нас всегда этого требовали в приюте. Впрочем, я через день об этом забывала, потому что хотела скорее забраться в постель, тихую и уютную, и начать воображать.

— Тебе придется каждый день помнить об этом, если ты здесь останешься, — предупредила Марилла. — Ну вот, так-то лучше. Теперь прочитай молитву и ложись в постель.

— Я никогда не читаю молитву, — объявила Аня.

Марилла изумилась и ужаснулась.

— Аня, что ты говоришь! Разве тебя никогда не учили молиться? Бог хочет, чтобы все маленькие девочки читали молитву. Ты знаешь, кто есть Бог?

— Бог есть дух, бесконечный, вечный и неизменный, высшая мудрость, сила, святость, справедливость, доброта и истина, — отвечала Аня быстро и гладко.

Марилла, казалось, немного успокоилась.

— Так ты все-таки имеешь какое-то представление, слава Богу! Не совсем язычница. Где тебя этому научили?

— В приютской воскресной школе. Нас учили там всему катехизису. Мне это очень нравилось. Что-то есть замечательное в этих словах — "бесконечный, вечный и неизменный". Величественно, правда? Слышатся раскаты, словно большой орган играет. Я думаю, это нельзя назвать стихами, но звучит как поэзия, правда?

— Мы говорим не о поэзии, Аня, а о вечерней молитве. Разве ты не знаешь, как это нехорошо — не молиться каждый вечер? Боюсь, что ты очень плохая девочка.

— Вам тоже было бы легче оказаться плохой, чем хорошей, если бы у вас были рыжие волосы, — сказала Аня с упреком. — Те, у кого волосы не рыжие, не понимают, как это ужасно. Миссис Томас сказала мне, что Бог нарочно дал мне рыжие волосы, и с тех пор я перестала Им интересоваться. И к тому же я всегда слишком уставала к вечеру, чтобы еще утруждать себя молитвой. От людей, которым приходится нянчить близнецов, нельзя ожидать, что они будут читать молитву. Скажите откровенно, разве вы так не думаете?

Марилла решила, что религиозное воспитание Ани следует начать немедленно. Было очевидно, что откладывать нельзя.

— Ты должна читать молитву на ночь, Аня, пока находишься под моим кровом.

— Конечно, если вы хотите, — согласилась Аня охотно. — Я сделаю все, чтобы вы были довольны. Но сегодня вам придется сказать мне, что нужно говорить. Когда я лягу в постель, я придумаю по-настоящему прекрасную молитву, которую буду повторять каждый вечер. Я уверена, это будет очень интересно.

— Нужно встать на колени, — сказала Марилла смущенно.

Аня опустилась на колени у ног Мариллы и взглянула на нее серьезно:

— Почему нужно вставать на колени, чтобы молиться? Если бы я захотела помолиться, то я бы вот что сделала. Я пошла бы совсем одна в широкое поле или лучше далеко-далеко в лес и стала бы смотреть в небо, высоко-высоко — в чудесное голубое бездонное небо. И тогда я почувствовала бы молитву… Ну, я готова. Что нужно сказать?

Марилла испытывала еще большую неловкость. Она собиралась научить Аню самой простенькой детской молитве "Когда сладкий сон ко мне слетит…". Но, как я уже упоминала, у нее были проблески чувства юмора, которое просто не что иное, как другое название способности понять, что и когда уместно. Поэтому у нее вдруг возникла мысль о том, что наивная молитва, предназначенная для крошек в белых рубашечках, шепелявящих ее у колен любящей матери, совершенно не подходит для этого веснушчатого создания, которое ничего не знает о Божьей любви и не стремится к ней, потому что никогда не встречалось с ней в виде любви человеческой.