Аня из Авонлеи

— И смогу, и буду, если они этого заслужат, — сказала Джейн решительно.

— Я никогда не смогла бы ударить ребенка, — столь же решительно сказала Аня. — Я совершенно не верю в необходимость телесных наказаний. Хотя мисс Стейси никогда никого из нас и пальцем не тронула, порядок был идеальный, а мистер Филлипс всегда бил нас, но никакого порядка не было и в помине. Нет, если я не смогу обойтись без палочной дисциплины, я не буду пытаться работать в школе. Есть более действенные методы. Я постараюсь завоевать любовь моих учеников, и тогда они будут охотно меня слушаться.

— Ну, а предположим, что не будут? — спросила практичная Джейн.

— В любом случае — бить я их не буду. Я уверена, что это не приносит пользы. О, Джейн, дорогая, не бей своих учеников, что бы они ни делали.

— А что ты думаешь об этом, Гилберт? — спросила Джейн. — Ты не считаешь, что есть дети, которым время от времени необходима розга?

— Ты не считаешь, что это ужасная жестокость, варварство — бить ребенка… любого ребенка?! — воскликнула Аня с пылающими от волнения щеками.

— Конечно, — сказал Гилберт медленно, разрываясь между собственными убеждениями и желанием соответствовать Аниному идеалу, — тут есть что сказать в пользу каждой из сторон. Я не утверждаю, что детей следует бить часто. Я согласен с тобой, Аня, — существуют, как правило, лучшие подходы, и телесные наказания должны быть последним средством. Но с другой стороны, Джейн правильно говорит, что бывают дети, на которых нельзя воздействовать иначе как розгой. Телесные наказания как последнее средство — таково будет мое правило.

Гилберт, попытавшись угодить обеим сторонам, не сумел — как это обычно бывает и что в высшей степени справедливо — удовлетворить ни одну из них. Джейн покачала головой:

— Я буду бить моих учеников каждый раз, когда они не будут слушаться. Это самый простой и убедительный способ.

Аня бросила на Гилберта взгляд, исполненный разочарования.

— Я никогда не ударю ребенка, — повторила она твердо. — Я уверена, что это неправильно и в этом нет никакой необходимости.

— Но, предположим, какой-нибудь мальчишка надерзит тебе в ответ на твое замечание? — спросила Джейн.

— Я оставлю его после уроков и поговорю с ним мягко, но решительно, — сказала Аня. — В любом человеке есть доброе начало, только нужно уметь его отыскать. И долг учителя найти его и развить. Вспомните, именно это говорил нам профессор Ренни, читавший курс по организации воспитательного процесса. Неужели вы полагаете, будто можно найти лучшее, что есть в ребенке, с помощью порки? "Гораздо важнее оказать благотворное влияние на душу ребенка, чем научить его читать и считать", — говорил профессор.

— Но учти, что школьный инспектор будет проверять именно знания учеников, и он не даст благоприятного отзыва о твоей работе, если эти знания не будут соответствовать требуемому уровню, — возразила Джейн.

— Я хочу, чтобы мои ученики любили меня и спустя много лет вспоминали, что я была им добрым другом и помощником. Для меня это важнее, чем похвальный отзыв инспектора, — заявила Аня категорично.

— Неужели ты никогда не станешь наказывать детей, даже если они этого заслужат? — спросил Гилберт.

— Я думаю, мне придется это делать, хотя и знаю, что мне будет очень неприятно. Но ведь можно оставить ребенка в классе во время перемены, или поставить в угол, или заставить переписывать стихи.

— Надеюсь, ты не будешь в виде наказания сажать девочек за одну парту с мальчиками, — сказала Джейн лукаво.

Гилберт и Аня переглянулись и улыбнулись довольно сконфуженно. Они хорошо помнили, как однажды Аню в наказание посадили рядом с Гилбертом и какими печальными и горькими оказались последствия.

— Время покажет, чей метод лучше, — заметила Джейн философски, когда они расставались.

В Зеленые Мезонины Аня возвращалась по тенистой, шелестящей, пахнущей папоротниками Березовой Дорожке, через Долину Фиалок, мимо Плача Ив, где свет и тьма легко и ласково касались друг друга под густыми елями, а потом по Тропинке Влюбленных… по тем местам, которым еще в детстве они с Дианой дали эти названия. Она шла медленно, наслаждаясь очарованием лесов, полей и звездных летних сумерек, и серьезно размышляла о новых обязанностях, к которым ей предстояло приступить на следующее утро. Войдя во двор Зеленых Мезонинов, она услышала доносившийся из открытого окна кухни голос миссис Линд, рассуждавшей о чем-то в самом решительном тоне.

"Миссис Линд пришла, чтобы помочь мне добрыми советами насчет завтрашнего дня, — подумала Аня, поморщившись, — но я, пожалуй, не зайду в дом. Ее советы совсем как перец: хороши в малых дозах, но обжигают в тех, которые она предлагает. Сбегаю-ка я лучше поболтать с мистером Харрисоном".

Уже не первый раз со времени памятной истории с джерсейской коровой Аня бежала «поболтать» с мистером Харрисоном. Они стали добрыми друзьями, хотя бывали моменты, когда Аня находила его откровенность, которой он так гордился, довольно докучной. Джинджер по-прежнему смотрел на нее с подозрением и никогда не забывал приветствовать язвительным: "Рыжая свиристелка!" Мистер Харрисон тщетно пытался отучить его от этой привычки тем, что возбужденно вскакивал каждый раз, когда видел приближающуюся Аню, и с жаром восклицал: "Разрази меня гром! Вот опять идет эта милая девочка!" или что-нибудь столь же лестное. Но Джинджер видел все его хитрости насквозь и относился к ним с презрением, так что Аня никогда не узнала, сколько похвал расточал ей мистер Харрисон в ее отсутствие. В лицо он, разумеется, никогда не говорил ей ничего подобного.

— Ты, должно быть, из леса? Ну и как? Запасла розог на завтра? — приветствовал он Аню, когда она поднялась на крыльцо.

— Конечно нет! — сказала Аня раздраженно. Она была отличной мишенью для всяческих поддразниваний, потому что всегда и все принимала всерьез. — В моей школе никогда не будет розги, мистер Харрисон. Конечно, у меня будет указка, но я буду использовать ее исключительно по ее прямому назначению.

— Ага, значит, ты собираешься пороть их ремнем? Пожалуй, ты права. Розга бьет больнее, но след от ремня болит дольше, это факт.

— Я не собираюсь использовать ничего! Я вообще не буду бить моих учеников.

— Разрази меня гром! — воскликнул Харрисон в неподдельном изумлении. — Как же тогда ты собираешься поддерживать порядок?

— Я буду действовать любовью, мистер Харрисон.

— Ничего не выйдет, — заявил мистер Харрисон, — совершенно ничего, Аня. Знаешь пословицу? "Пожалеешь розгу — испортишь ребенка". Когда я ходил в школу, учитель сек меня регулярно каждый день. Он говорил, что если я ничего не натворил, то только потому, что не успел до конца обдумать новую выходку.

— С тех пор когда вы ходили в школу, мистер Харрисон, методы воспитания изменились.

— Но человеческая натура осталась прежней. Помяни мое слово: ты никогда не справишься с этой мелюзгой, если не будешь держать розгу наготове. Это невозможно.

— Я собираюсь сначала испробовать свой метод, — сказала Аня, которая обладала сильной волей и была способна упорно держаться своих теорий.

— Очень уж ты упрямая, как я погляжу, — так выразил это мистер Харрисон. — Ладно, ладно, посмотрим. Когда-нибудь тебя разозлят — а люди с такими волосами, как у тебя, ужасно легко впадают в ярость, — и ты забудешь все свои прекраснодушные убеждения и задашь некоторым из них изрядную трепку. Ты слишком молода, чтобы учить в школе… слишком молода и ребячлива.

В тот вечер Аня пошла спать в довольно мрачном расположении духа. Спала она плохо и на следующее утро за завтраком выглядела такой бледной и несчастной, что Марилла встревожилась и заставила ее выпить чашечку обжигающего имбирного чая. Аня послушно выпила его мелкими глотками, хотя и не представляла себе, какую именно пользу может принести ей имбирный чай. Если бы это был какой-нибудь волшебный напиток, способный прибавить лет и опытности, Аня, не дрогнув, залпом выпила бы целую кварту.