Аня из Авонлеи

Аня подавила легкий вздох. Она горячо любила Диану, и они всегда были близкими подругами. Но Аня уже давно усвоила, что в царстве фантазии она должна путешествовать в одиночестве. Вела туда заколдованная дорога, по которой даже самые близкие Анины друзья не могли следовать за ней.

В Кармоди девочек застал ливень с грозой. Но, к счастью, он оказался недолгим, и поездка домой по влажным дорогам, мимо деревьев и кустов, осыпанных сверкающими каплями дождя, и через неглубокие долины, где пропитанные влагой травы наполняли воздух пряным ароматом, была восхитительна. Но в ту минуту, когда они свернули на тропинку, ведущую к Зеленым Мезонинам, Аня увидела нечто такое, что мгновенно заставило ее забыть о красотах пейзажа.

Справа от тропинки тянулось широкое мокрое серо-зеленое поле поздних овсов мистера Харрисона, а прямо в центре, погрузившись холеными боками в буйную растительность и спокойно глядя на девочек поверх пышных метелок овса, стояла джерсейская телка!

Аня бросила вожжи и встала, сжав губы, что не сулило ничего хорошего четвероногой разбойнице, а затем, не проронив ни слова, проворно вылезла из кабриолета прямо через колеса и перепрыгнула через изгородь, прежде чем Диана поняла, что случилось.

— Аня, вернись! — пронзительно закричала она, как только к ней вернулся дар речи. — Ты испортишь все платье в мокрых овсах… испортишь! Она не слышит… А ведь одной ей ни за что не поймать эту корову. Ничего не поделаешь, придется пойти и помочь ей.

Аня врезалась в овсы как безумная. Диана торопливо выскочила из кабриолета, надежно привязала лошадь к столбу и, завернув на плечи подол своего хорошенького полотняного платья, перелезла через изгородь и последовала за своей неистовой подругой. Она могла бежать быстрее, чем Аня, которой мешала намокшая и липнувшая к ногам юбка, и вскоре догнала ее. За ними по полю тянулся широкий след, вид которого, без сомнения, разбил бы сердце мистера Харрисона.

— Аня, смилуйся, остановись, — пыхтела бедная Диана. — Я совсем выбилась из сил, а ты промокла насквозь.

— Я должна… выгнать… эту корову… пока… мистер Харрисон… ее не видел, — задыхаясь, с трудом вымолвила Аня. — Даже… если бы пришлось… утонуть… лишь бы… выгнать!

Но джерсейская телка, казалось, не видела никаких оснований для своего выдворения с этого великолепного пастбища. Стоило запыхавшимся девочкам подбежать к ней, как она повернулась и стрелой понеслась на противоположный край поля.

— Гони ее! — закричала Аня. — Беги, Диана, беги!

И Диана бежала; Аня тоже пыталась бежать, но противная телка словно одержимая — в глубине души Диана была уверена, что так оно и есть, — носилась по полю из конца в конец. Прошло добрых десять минут, прежде чем они смогли перерезать ей путь и выгнать ее через проход в изгороди на тропинку, принадлежавшую Касбертам.

Нельзя отрицать, что в эту минуту Аня была далеко не в ангельском расположении духа. И, разумеется, отнюдь не умиротворяюще подействовал на нее вид остановившейся на дороге двухместной коляски, в которой сидел мистер Ширер, скототорговец из Кармоди, со своим сыном; оба смотрели на нее, широко улыбаясь.

— Да-а… Думаю, Аня, тебе стоило продать мне эту корову, когда я предлагал тебе на прошлой неделе, — засмеялся мистер Ширер.

— Я продам ее вам сейчас, если хотите, — сказала раскрасневшаяся и растрепанная владелица. — Можете забрать ее сию же минуту.

— Идет. Я дам тебе двадцать долларов, как и предлагал, а Джим сразу же отведет ее в Кармоди, и она отправится в Шарлоттаун вместе со всей партией скота. Мистер Рид из Брайтона заказывал у меня джерсейскую телку.

Через пять минут Джим Ширер и джерсейская корова бодро маршировали по дороге в сторону Кармоди, а запальчивая Аня с двадцатью долларами в кармане ехала в своем кабриолете к Зеленым Мезонинам.

— Что скажет Марилла? — спросила Диана.

— О, ей все равно. Долли была моей коровой… Я не думаю, чтобы на распродаже я смогла бы получить за нее больше двадцати долларов. — Но, Боже мой, когда мистер Харрисон увидит свое поле, он сразу догадается, что она снова там хозяйничала. А ведь я дала ему честное слово, что это больше никогда не повторится. Пусть эта история послужит мне уроком! Нельзя давать честное слово, когда речь идет о коровах! Если корова способна перепрыгнуть через такую изгородь, как изгородь нашего загона, или проломить ее, то как можно за нее ручаться?

Марилла ходила проведать миссис Линд и по возвращении уже знала о продаже Долли и отправке ее в Кармоди, потому что миссис Линд наблюдала из окна за состоявшейся сделкой и легко догадалась об остальном.

— Пожалуй, хорошо, что мы от нее избавились, хотя ты, Аня, слишком уж опрометчиво принимаешь решения… Но я не могу понять, как ей удалось выбраться из загона. Она, должно быть, выломала несколько досок.

— Я совсем забыла посмотреть, — сказала Аня, — но сейчас схожу и взгляну. А Мартин все еще не вернулся. Наверное, у него умерло еще несколько теток. Это напоминает мне историю, которую я слышала на днях. Как-то раз вечером миссис Слоан читала газету и сказала мужу: "Послушай, Питер, здесь пишут, что умер еще один octogenarian.[1] Кто это такие?" А мистер Слоан ответил, что точно не знает, но должно быть, это какие-то ужасно хилые существа, потому что о них ничего не слышно кроме того, что они умирают. То же самое и с тетками Мартина.

— Мартин точно такой же, как все остальные французы, — отозвалась Марилла с раздражением. — На них ни на минуту нельзя положиться.

Марилла разглядывала привезенные Аней покупки, когда со скотного двора донесся пронзительный вопль. Через минуту в кухню, ломая руки, влетела Аня.

— Аня, что стряслось?

— О, Марилла, что мне делать? Какой ужас! И это все по моей собственной вине! О, когда же, наконец, я научусь останавливаться и хоть немного думать, прежде чем совершить очередное безрассудство? Миссис Линд всегда предрекала, что когда-нибудь я непременно сделаю что-нибудь ужасное, — и вот это случилось!

— Аня, да объясни ты толком! Что такое ты сделала?

— Продала джерсейскую корову мистера Харрисона! Ту, которую он купил у мистера Белла… Продала ее мистеру Ширеру! А Долли преспокойно стоит в загоне.

— Аня, ты бредишь?

— О, если бы я бредила! Но это не бред, хотя очень похоже на ночной кошмар. А корова мистера Харрисона сейчас уже в Шарлоттауне. О, Марилла, я надеялась, что все мои беды уже позади, но эта история похуже всех, в какие я попадала в своей жизни. Что же теперь делать?

— Что делать? Не остается ничего другого, детка, кроме как пойти и поговорить с мистером Харрисоном. Если он не захочет взять деньги, мы можем предложить ему нашу Долли. Она ничуть не хуже его коровы.

— О, я уверена, он рассвирепеет! — застонала Аня.

— Да уж, представляю. Он, кажется, очень вспыльчивый человек. Если хочешь, я сама схожу и все ему объясню.

— Нет-нет, это было бы недостойно с моей стороны! — горячо запротестовала Аня. — Я сама во всем виновата и не хочу, чтобы вы понесли наказание вместо меня. Я пойду сама, и пойду сейчас же. Чем скорее покончить с этим делом, тем лучше, потому что это будет ужасно унизительно!

Бедная Аня взяла шляпу и свои двадцать долларов и, уже направляясь к выходу, бросила случайный взгляд в открытую дверь буфетной. На столике стоял ореховый торт, который она испекла в то утро, — необыкновенно аппетитный, покрытый розовой глазурью и украшенный грецкими орехами. Он предназначался для собрания, которое должно было состояться в пятницу вечером в Зеленых Мезонинах и на котором предстояло учредить Общество Друзей Авонлеи. Но что такое собрание молодежи, если сравнивать его с визитом в дом праведно негодующего мистера Харрисона? Аня подумала, что такой торт способен смягчить сердце любого мужчины, а тем более такого, которому приходится готовить самому. Она быстро упаковала торт в коробку: она отнесет его мистеру Харрисону в качестве оливковой ветви[2].

1

Octogenarian (англ.) — восьмидесятилетний старик.

2

Оливковая ветвь с древнейших времен служит символом мира.