Эпицентр

…Сперва мы услышали треск мотоциклов. Ничего хорошего это не предвещало. Людей Харлея здесь быть никак не могло. Да и других Байкеров тоже. Нормальных Байкеров.

Мы осторожно двинулись вперед по обочине, прижимаясь к стене деревьев, готовые в любую секунду юркнуть в прогал между стволами. И за очередным поворотом увидели подводу, запряженную парой лошадей, возницу и мальчика, а вокруг – полдюжины Диких Байкеров, размахивающих своими палицами и тесаками. (Я знал, что происходит за поворотом. Но если Дикие Байкеры здесь, встречи с ними все равно не избежать.)

Лошади ржали и норовили встать на дыбы. Возница обхватил мальчишку руками, будто в тщетной надежде защитить от нападавших. И людям, и лошадям жить оставались считанные минуты. Но тут Ольга открыла стрельбу.

…В поисках подводы и лошадей Хуторянин и его сын отсутствовали около часа. Наконец они объявились, сидя в повозке и сердито понукая беглую скотину. Поравнявшись с нами, возница натянул вожжи.

– Садитесь.

Мы взгромоздились на повозку.

– Много народу на хуторе? – спросил я.

– Девятеро нас, считая маленькую. Но они, – Хуторянин указал кнутовищем на валявшиеся трупы,- к нам бы не сунулись. Мы их наезды раза два отбивали, так что неповадно. Черт меня за сеном понес!

– Так как теперь насчет сена?

– Да ну его к чертовой матери! – Хуторянин грубо выругался.- Домой.- И протянул руку.- Меня Анатолием звать.

ГЛАВА 2

Кулик (так он представился, пожимая мою ладонь заскорузлой пятерней) опрокинул в рот почти полный стакан самогона, шумно выдохнул и с хрустом заел соленым огурцом.

Глушить хуторской самогон стаканами я, даже имея желание, вряд ли бы смог. Градусы у него были термоядерные, под стать вкусу, а цвет ядовитый. Из чего его делали, я раньше не знал и теперь не стал интересоваться. А вот хуторские ахали стакан за стаканом, крякали и наливали по новой. За столом нас собралось десять человек: семеро местных и мы с Профессором и Ольгой. Профессор Уже клевал носом от сытости и хмеля, ему и полстакана хватило. Ольга позволила наливать себе только на донышко, но зато не пропускала. Она тоже в последние дни изголодалась, и теперь перед ней громоздилась груда куриных костей и картофельных «мундиров». Чистить картошку перед варкой здесь было не принято.

Анатолий, когда мы объявились на хуторе и нас окружили хмурые вооруженные мужики, рассказал своим о случившемся. Мужики помягчели, некоторые скупо улыбнулись в бороды. Через полчаса стол оказался накрыт, и начался благодарственный сабантуй.

Хутор – приземистая бревенчатая изба в окружении амбаров и сараев, почерневших от непогоды, – ютился в небольшой котловине, со всех сторон окруженной нависшими над ней сопками. Деревянный забор в человеческий рост, окружавший подворье, местами покосился и зиял дырами. Похоже, его не часто чинили. От того, что пряталось в обступившей хутор тайге, никакой забор не смог бы защитить. Ворота оказались вообще не заперты.

Хуторяне показались мне похожими друг на друга, а из-за бород еще и одного, неопределенного, возраста. Впрочем, я понял, что за столом собрались, кроме Анатолия, двое его сыновей, пара работников, да еще подсела женщина лет сорока, его новая жена. Прежняя погибла в Чуму. Сыновья хозяина хутора были рослые, коренастые и неразговорчивые. Странно, что семья пережила пандемию почти в полном составе. Случай довольно редкий. Выжил еще и младший брат, подросток, с которым Анатолий поехал за сеном, да нарвался на Диких Байкеров. А девчушка родилась позже, в Зоне. Парням она была сестра по отцу. Конечно, к ней присматривались: не приведись какое лихо! Но Анатолий заверил меня в том, что «деваха справная, без всякого этого самого». И слава богу.

Жена то и дело убегала на кухню за очередным угощением. Один работник тоже многословием не отличался. Зато второй, Кулик, щуплый и вертлявый, выпив, стал очень разговорчив. И тон у него прорезался такой, будто он здесь хозяин. Анатолий иногда зыркал на него, но помалкивал, привык, наверно.

– Ерунду вы затеяли, етить! – заявил Кулик, набивая картошкой рот и с хрустом отрывая куриную ногу.- Ну куды вы втроем дойдете, да еще с бабой?! Извиняюсь, конечно. В Индустриальный никто не суется давно. Там напасти всякие развелись. Там мухи с воробья летают. Что с воробья бы ладно, етить, но когда муха такая укусит, человек сразу изнутри гнить начинает. Час пройдет и сгниет совсем. А мухи облепят и гниль ту сосут. А еще жабы ядовитые шастают. Здоровые выросли и с хвостами. Вроде и жаба, а натурально нечисть какая-то. Они затаятся в кустах ли, в болоте и, если мимо пойдешь, метров на пять ядовитой слюной плюют. И слюна та до костей прожигает, етить. Человека в раз скрючивает, а они наползают и жрут его.

– Ладно тебе людей пугать,- проворчал Анатолий.

– А чо пугать? Чо пугать?! Сам ведь знаешь, какие там страсти образовались. Вот, на той неделе жмурик аж к нам приперся. Его Иваныч,- Кулик ткнул куриной ногой в другого работника,- еле-еле вилами угомонил.

– Что еще за жмурик? – спросил я.

– А натуральный… – запальчиво начал Кулик, но Анатолий его перебил:

– Да, понимаешь, сразу после Чумы, мы еще в Березовке жили, пошли слухи, что бродят в Индустриальном какие-то. Люди вроде, но и не люди. Потом мы их встречали. Я даже узнал одного – бывший механик с завода. Только что-то с ними такое поделалось. Кино про живых мертвецов смотрел? Давно еще по телевизору показывали – гадость! Вот на таких и похоже. За это их жмуриками прозвали. Но они не мертвые. Вполне живые, кровь у них идет и все такое. Но у них голова совсем не работает. Бродят, как ожившие манекены, ищут, что бы пожрать. А жрут они все. В поселке съестное начисто подмели, даже мерзлую картошку с огородов. Но консервные банки открывать не могут. Консервы как в магазинах стояли, так и стоят. А жмурики на мышей перешли, на всякую живность, какая попадется. Траву жуют, хоть и неохотно. Если их много, могут корову завалить.

– А человека? – поинтересовался я.

– И человека тоже. Им без разницы. Они только в Индустриальном, больше нигде нет. Во время Чумы люди везде в пыль превращались, немногие выжили. А там, видать, еще третий вариант получился. Я думаю, они не умерли, а мозг у них умер. Наподобие, как после кислородного голодания. Так что они не ожившие мертвецы, а люди без сознания. Но хуже животных. Когда совсем голодно, друг друга жрут. Но это редко. А на той неделе, действительно, слышу из дома: во дворе кто-то возится, утварь роняет. Я выглянул – мать честная! Жмур припожаловал. Я за карабином, но Иваныч – он в сарае работал – опередил, вилами его, вилами. Так к стене и приколол, как осу булавкой. Но с одним-то справиться легко, а когда их толпа, да оголодавшая… Пулемет нужен, не иначе. Без пулемета не прорвешься. Они мрут медленнее, чем обычные люди. Думаю, у них нервная система не работает и они боли не чувствуют. А раз болевого шока нет, рань их не рань, они все равно прут, пока совсем не издырявишь. Я почему думаю, что у них мозг умер и все нервы. Раз встретили такого на дороге и лопатой голову ему снесли. Кровища фонтаном била, а он как ни в чем не бывало еще минут пять разгуливал, руками воздух ловил. Только когда совсем кровью истек, околел.

Про жмуров я прежде слышал, но, признаться, не верил в их существование.

– Как же они зимой, в холода? – спросила Ольга.

– А они и холода не чувствуют. Но от холода и околеть можно. Когда совсем припрет, они в каком-нибудь помещении в кучу собьются, прижмутся друг к другу и так сутками стоят.

– Ты, выходит, в Индустриальном бывал, – сказал я,- раз так обо всем подробно знаешь.

– Бывал,- согласился Анатолий.- Но больше не желаю. Куличок наш, он хоть и пустобрех, но про мух и жаб всяких не врет.

Признаться, я и не рассчитывал найти на хуторе попутчиков. Я рассчитывал на другое.

– Транспортом не поможете? – спросил я Анатолия.- Хоть подводу с лошадьми. А то пешком действительно трудновато.