Мечников

Преследуемые страхом пациенты иной раз записывались, но на прививки не являлись; кое-кто не хотел приезжать или присылать детей. И все же доверие к станции росло.

Мечников следил за тем, чтобы его молодые помощники не увлекались новациями; он ни на йоту не хотел отступать от правил, выработанных Пастером. Бардах предложил для облегчения дела производить вскрытие черепа у кроликов без хлороформирования и обычным трепаном, а не таким, каким пользовались у Пастера. Но Мечников не захотел пойти на это. Лашь после долгих настояний он пригласил для консультации П. А. Спиро, унаследовавшего после ухода Сеченова кафедру физиологии в университете; была проделана серия параллельных опытов, и только тогда Илья Ильич согласился на это чисто техническое новшество.

Вскорости, однако, стали поступать известия о гибели от бешенства бывших пациентов станции… Из первых 88 больных умерли двое (не считая двух стариков из Костромы, которых буквально загрыз бешеный волк и которые умерли до окончания прививок), причем оба скончались уже после истечения контрольного срока в четырнадцать дней.

Конечно, 2 смертных случая из 88 — это немного. Но на сто первых пациентов смертей было уже семь…

Мечников не находил себе места.

Когда раздавался телефонный звонок и из городской больницы сообщали, что умер еще один человек от водобоязни, он цепенел. Бардах тотчас мчался в больницу, а заведующий станцией прирастал к окну. По походке возвращающегося помощника он старался определить — кто умер, лечившийся или нелечившийся? Если шаги на лестнице были твердыми, неторопливыми, у него отлегало от сердца. Если же штиблеты ученика выстукивали быструю неровную дробь, Мечников выскакивал на лестницу и засыпал его вопросами…

Пока недоброжелатели лишь шептались по углам, но было ясно, что они выжидают случая, чтобы вернее нанести удар.

И случай не замедлил представиться.

Одного из умерших мальчиков, Сергея Тыжненко (Гамалея ошибочно называет его Томским), укусила собака которая успела скрыться; бешенство ее не было установлено. И вот доктор Кеслер выступил в Петербургском обществе врачей с сенсационным докладом. Он утверждал, что собака вовсе не была бешеной и мальчик стал жертвой прививок.

Общество активно поддержало докладчика. Падкое до скандальных сенсаций «Новое время» поспешило опубликовать о заседании подробный отчет. «В собрании, — писала самая популярная в России газета, — было высказано желание всячески избегать пастеровского метода, как не имеющего научной подкладки. Успех, каким пользуется сам Пастер, объясняется его громадной опытностью, но повсеместное применение его метода в руках неопытных врачей может быть губительно для пациентов».

Столь острый оборот дела грозил самому существованию станции. К счастью, шумиха поднялась лишь в октябре (мальчик умер в августе), и станция уже располагала твердыми доказательствами безопасности прививок.

Мечников спешно напечатал в «Вестнике одесской городской управы» отзыв Пастера, удостоверявшего «опытность» Гамалеи, а тот сделал подробный доклад в Обществе одесских врачей.

Кролики в Одессе были меньше парижских, мозг их был легче и высыхал сильнее. Через месяц после начала прививок Гамалея стал доводить инъекции до четырехдневных суспензий, как соответствующих пятидневным суспензиям Пастера. Еще через месяц, когда поступили первые данные о смерти пациентов, он по согласованию с Пастером пустил в ход еще более ядовитые, двухдневные суспензии. (Пастер сделал то же самое, так как среди его пациентов смертность тоже несколько увеличилась.) К октябрю, таким образом, способ лечения на станции дважды изменялся, причем оба раза в сторону усиления прививаемого яда. Если бы прививки были причиной несчастных исходов, то смертность неминуемо бы возросла, на самом же деле она упала с семи до половины процента, то есть снизилась в четырнадцать раз…

Протокол заседания отправили в Петербург; толки об опасности метода прекратились.

Но только для того, чтобы вспыхнуть с новой силой…

В «Одесском листке», прежде отзывавшемся о станции с неизменным сочувствием, появилась большая статья, в которой со ссылкой на упорно воевавшего с Пастером профессора Колена сообщалось, что «изобретенный г. Пастером метод лечения укушенных бешеными животными далеко не оправдал ожиданий публики». Автор статьи обвинял Пастера в нескромности и ставил под сомнение его научную честность. Хотя Одесская станция не упоминалась, выпад был направлен в первую очередь против нее.

Парировать этот удар оказалось не просто, ибо во Франции к этому времени развернулись драматические события.

Вдруг стали поступать известия о смерти бывших пациентов Пастера, причем смерти необычной. У больных не появлялось признаков водобоязни и буйства: у них отнимались ноги, затем паралич поражал и весь организм…

Еще никто не знал, что в редких случаях бешенство у человека протекает столь странным образом, но было известно другое: именно так погибают зараженные кролики. Напрашивался вывод: причиной смерти послужил не «собачий» яд, внесенный при укусах, а «кроличий», введенный прививками.

Такое обвинение бросил в лицо Пастеру профессор Петер, и его поддержал Колен. Эффект был настолько силен, что парижские власти запросили Пастера, не следует ли прекратить прививки.

Пастер вызвал в Париж Гамалею, но, будучи больным, уехал отдыхать в Итальянскую Ривьеру.

Бой приняли друзья Пастера Вюльпиан и Бруардель; оба, однако, прививками не занимались и чувствовали себя неуверенно.

Гамалея снабдил Вюльпиана данными Одесской станции и собранными им материалами о двух десятках случаев паралитического бешенства у людей, а сам поехал к Пастеру.

Всегда брызжущий энергией, Пастер был глубоко подавлен.

— Quel malheur, quel malheur,[33] — повторял он и непрестанно вздыхал.

Гамалея стал уверять, что нападки отбиты и все обстоит превосходно, но Пастер устало посмотрел на него и сказал:

— Вы ничего не знаете.

Бешенством заинтересовались в Англии. Принявшийся за эксперименты профессор Горели заразил кошку («И что за охота работать с кошками», — вздохнул Пастер), она укусила служителя; Горели послал его в Париж, но, вернувшись, служитель умер от бешенства. («А он был пьяницей», — Пастер опять вздохнул.) Самым же неприятным было то, что, когда Горели заразил вытяжками мозга, взятыми от погибшего служителя, лабораторных животных, смерть их наступила не в обычные сроки, а после длительной инкубации, характерной для «кроличьего» вируса. Выходило, что служитель погиб не оттого, что его укусила кошка, а от пастеровских прививок…

— В Англии готовят отчет, — сказал Пастер, — и если в него попадет этот случай, то с методом будет покончено. — Он еще раз вздохнул.

С письмом Пастера Гамалея поехал в Лондон.

Остановившись по пути в Париже, он решил проконсультироваться с Ру. Главный исполнитель экспериментов по бешенству, он мог знать такие детали, о которых не подозревал ни Гамалея, ни сам Пастер. Отказавшись участвовать в прививках людям, Ру держался в стороне от полемики, но судьба метода его глубоко волновала. Выслушав Гамалею, Ру спросил, каким именно животным английский ученый привил мозг погибшего служителя. Гамалее об этом ничего известно не было. Тогда Ру уверенно заявил, что Горели, по всей вероятности, использовал свинок, а у них и «собачье» бешенство проявляется после долгой инкубации.

В Лондоне выяснилось, что Горели настроен более доброжелательно, чем казалось Пастеру. И главное — он действительно работал со свинками! Обрадованный Гамалея предложил ему повторить опыт на кроликах, но прививочного материала у Горели не сохранилось. В конце концов был опубликован вполне благоприятный отчет.

И все же Гамалея, как и Пастер, остался при убеждении, что несколько человек погибло от прививок.

Температура в комнате, где высушивались кроличьи мозги, несмотря на принимаемые меры, колебалась: с наступлением холодов мозг высыхал недостаточно сильно, и интенсивное лечение, давшее летом отличные результаты, стало опасным. Экспериментальная недоработанность метода жестоко мстила исследователям.

33

Какое несчастье, какое несчастье (франц.).